[align=center]
[/align]«Прости, любезное село,
Столица мира дорогого;
Прости ключ чистый, как стекло,
И ты, тенистая дубрава,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Простите вы, мои друзья, -
Из недр спокойства и свободы
я еду в мрачный гроб природы, -
Простите, в город еду я.»
Иван Крылов
Москва встретила Наталку криками носильщиков и извозчиков, шумом огромной толпы людей, как казалось двигающихся совершенно хаотично, звяканьем трамвайных колокольчиков и малиновым перезвоном тысяч колоколов, которым обменивались бесчисленные храмовые звонницы и колокольни. После обычной вокзальной суеты, наконец удалось нанять извозчика, и Воиновы поехали в свой старый заброшенный фамильный особняк. Тихоныч пока был оставлен на вокзале — распоряжаться насчет доставки багажа.
Девушка испытывала ни, с чем не сравнимое, радостное возбуждение, как будто встретилась вновь со своим старым, подзабытым другом, а она вновь вспоминает его. Диво, но папенька и маменька, казалось, тоже разделяют приподнятое настроение дочки. Александр Олегович жадно смотрел по сторонам и его возбужденный взгляд выхватывал мелькающие мимо них трактиры, рестораны и иные увеселительные заведения. Он думал, что наконец-то заканчиваются трехлетние мытарства с отцовским наследством, и он вскоре станет полноправным владельцем всего Заломовского состояния, а не одного занюханного васильевского поместья. Прощай вынужденное затворничество и да здравствует свобода! В мечтах уже он, одетый по последней моде, увешанный блестящими столичными мамзелями, не чета захудалым провинциалкам, и с неизменной тросточкой в руке, хозяином заходит в гостеприимные двери виденных по дороге заведений. По иной причине вращала головой по сторонам Екатерина Михайловна. Наташина мать обращала внимание на бесчисленные храмы, колокольни и часовенки, щедро разброшенные по Москве. При этом она мелко и часто крестилась на каждый, попадающийся на пути культовый объект. Ей в этот день не хотелось думать о плохом: о вечном безденежье, о ветрености и пьянстве мужа, о необеспеченности будущего дочери. А еще не хотелось думать о своем грехе, грехе страшном и, пожалуй, единственном непрощенном: она, мужняя женщина и добропорядочная мать, возжелала другого мужчину. Не хотелось верить рассказам о Москве как о городе греха и столице удовольствий. Москва предстала перед ней как центр русского Православия, как Третий Рим, где все демоны прошлого забудутся, развеются как дым
Извозчик, плут, видя в своих седоках унылых провинциалов, выехав с Каланчевской площади[43], нарочно повез их не по Сретенке, или на худой конец по Моховой и Охотному ряду, а по кружной дороге. «Хоть Москву посмотрят, да и я в накладе не останусь!» - здраво рассудил он. Пролетка через Армянский переулок свернула с Мясницкой на Маросейку. Далее мимо храма Ильи Пророка, что на Ильинке, он выкатил на Красную площадь. Древний Кремль встретил приезжих во всем своем великолепии. Словно тысячелетняя Империя своими кремлевскими стенами, храмами и башнями, вместе со всем, собравшимся в тот час на Красной площади московским людом[44], приветствовала своих гостей с далекой волжской кручи.
Немало времени потолкавшись в сутолоке пролеток, телег, фаэтонов и авто и вдоволь поругавшись с такими же возницами и франтоватыми шофёрами в кожанках и крагах, извозчик, наконец, через Моисеевскую площадь, выехал на Тверскую улицу. По широкой Тверской он прокатил пассажиров лихачом. Только и пролетали мимо них доходные дома и ресторации, гостиницы и магазины. Бульвар, куда они вскоре свернули, напротив, встретил их мягким шелестом деревьев и почти лесной прохладой. Здесь, в лабиринте кривых улочек, тиши переулков начиналось царство дворянских особняков. Возле внушительного четырехэтажного доходного дома, знаменитой Романовки, пролетка свернула на Воскресенку, где и был конец их путешествия[45].
- Все, барин, приехали! – заявил возница, затормозив коляску возле небольшого, старенького, но уютно расположенного особнячка в стиле ампир, модном в начале девятнадцатого века.
Наталка с замиранием сердца смотрела на дом. Как же она могла его забыть! Ведь здесь она родилась, здесь прошли первые три года ее жизни. Пока был дед, он старался хоть раз в год привезти ее сюда. Однако не только ее охватило волнение при виде их московского гнезда. Александр Олегович тихо подошел к дому, погладил его шершавую стену, постоял, задумавшись, вспоминая.
- Слава Господу! Доехали! – шумно выдохнула, перекрестившись, Наташина мама, подошла к мужу и встала рядом с ним.
А тот от волнения поначалу не мог сделать и шагу. Наконец успокоившись, он достал ключ и подошел к двери. Однако дверь оказалась опечатанной и на замочной скважине висела наклеенная бумага, на которой красовалась большая сургучная печать…
Воинов, держа в руке ключ, беспомощно оглянулся на домочадцев
- И что делать? – растерянно спросил он.
Ответом было молчание. В это время из подворотни соседнего дома выкатился дворник в сером фартуке и с метлой в руке и стал как-то слишком подозрительно смотреть на нежданных гостей. Наконец лицо его разгладилось:
- Ба, никак молодой барин приехали!
- Ахметка, ты? – не веря своему счастью, заулыбался Александр Олегович.
- Я, Ваша благородь, я! – затараторил Ахмет, смешно коверкая язык. – Почитай три года за Вашим домом приглядываю. Не извольте беспокоиться – там все в порядке.
Поняв намек, Воинов положил монету в подобострастно подставленную руку:
- Это тебе за труды твои.
- Премного благодарен, барин!
- А что, милейший, - уже осваиваясь, снисходительным тоном осведомился Александр Олегович, - Я могу открыть дверь?
- Никак нельзя! Господин барон приказывали – только с его разрешения. Так что, увольте, но открыть никак невозможно. – проговорил Ахмет – Иуда, только что не побрезговавшей мздой. При этом хитрый татарин как-бы невзначай теребил висевшим у него на шее свистком.
Попавши впросак Воинов-отец замер, будто молнией пораженный. Что дальше делать он решительно не представлял. Особенно досадно было красноречивое молчание его женщин, растерянно стоявших в стороне. Именно в это время, словно чтобы выручить его из тупика, к дому подъехала коляска с вещами и Тихонычем. Облегченно вздохнув, Александр Олегович принялся деятельно руководить разгрузкой вещей. Впрочем, руководство заключалось в том, что он суетился, бегал вокруг коляски, давал ненужные советы, в то время как старик-слуга спускал на мостовую бесчисленные чемоданы, баулы, узлы и корзины. Услужливый Ахметка (вот мерзавец!), снова став сама подобострастность, словно и не грозил только что полицией, принялся ловко и сноровисто помогать в разгрузке багажа, предварительно не забыв сердечно облобызать своего старого приятеля Тихоныча.
- Мам, я зачем папа вещи спускает, а вдруг нам не откроют? Их же в гостиницу тогда вести придеться. – тихонько спросила дочка маму.
- Как не откроют? Обязательно откроют! – как-то неуверенно, лишь бы успокоить Наталку, сказала Екатерина Михайловна. – Господин Штоц же обещал.
Как будто услышав слова Воиновой-матери, к особняку подъехало ландо[46], из которого выкатился невысокий кругленький человек с пышными рыжими усами – герр фон Штоц собственной персоной.
- Прошу просчения, прошу просчения! – два раза повторил он. – Торопилься, как мог.
И, подойдя к дверям, принялся ловко срывать печати. Обрадованная Наталка оглянулась на мать, и была неприятно удивлена, увидев полный восхищения и обожания взгляд Екатерины Михайловны, устремленный на барона.
Вихрем Наталка бегала по комнатам старого особняка, заново открывая его. Это был обычный деревянный дом в неоклассическом стиле, коих немало было возведено в Москве после знаменитого наполеоновского пожара. Сразу после входа, украшенного ротондой с колоннами, начиналась огромная зала с высокими потолками. Слева и справа от залы отходили крылья здания, в которых ютились комнатушки,. Зала была увенчана куполом, поэтому второй этаж был надстроен лишь над боковыми крыльями особняка. Боковые коридоры первого этажа заканчивались выходом непосредственно в зал, а коридоры второго этажа сообщались открытой галереей, проходящей у задней стены залы.
Обежав весь дом, Наташка устремилась к двери чёрного входа, располагавшегося в главной зале в аккурат напротив парадного крыльца, и выбежала во двор особняка. На миг задержалась на крыльце, подставив своё лицо утренним лучам, и побежала вглубь двора, к заброшенному яблоневому саду. Старый сад встретил девушку сыростью прошлогодней листвы, запахом гнили и раскидистыми, цепляющими за одежду и лицо ветвями и сучьями. За кронами деревьев едва угадывался восьмерик, увенчанный луковкой с крестом. Когда Москва только отстраивалась после наполеоновского пожара, предки Наташи поставили у себя в саду храм святого Георгия в честь вызволения державы от супостата и благополучного возвращения домой героя-орденоносца генерала Георгия Воинова. Генерал был личностью в семье легендарной, Жорж как звали его близкие и домашние, храбро бился у Бородино, прошел пешком со своим полком всю Европу, закончив ратную биографию в оккупированном Париже. После возвращения из заграничного похода весь израненный, но живой генерал остепенился, вышел в отставку, осел в фамильном гнезде и зажил жизнью волжского помещика. Женился на пышущей здоровьем дочке симбирского помещика, которая принесла ему цветник из пяти очаровательных, кровь с молоком, дочек. Заботы о приданном, об обеспечении будущего дочурок изрядно подточили финансовые возможности рода Воиновых. На склоне лет неожиданно жена одарила Жоржа наследником, чему тот был несказанно рад. От его единственного сына, Игоря Юрьевича, протянулась ниточка к Олегу Игоревичу, деду Наташи.
Несколько раз споткнувшись о выпирающие из земли коренья и поцарапавшись о ветки, Наталка, наконец, добралась до старого потемневшего церковного сруба. Обойти храм не получилось – мешали заросли, Наташа хотела было проникнуть внутрь церкви, но со вздохом отложила на потом и эту затею, рассудив, что времени на разведку у неё будет достаточно. Нехотя она повернула к дому - пора обустраиваться на новом месте.
Наталке было предоставлено право выбрать комнату для спальни, и девушка остановила свой выбор на небольшой светлой комнате на втором этаже с окнами, выходящими во внутренний дворик, рядом с кабинетом деда, который был точной копией его кабинета в васильевской усадьбе.
Когда уже были занесены все вещи и путешественники стали обживать стоявший пустым дом, фон Штоц громко позвал всех в гостиную.
- Уфашаемые коспода и прекразные дамы! – начал он, поклонившись в сторону Наталки и её матери. – Я взял на зебя ответственность зорвать печати, хотя формально дом в залоге у банка. Но, не позднее чем завтра, зостоится огльашение завесчания и я польагаюсь на вашу дворянскую честность, косподин Воинофф.
Александр Олегович только молча кивнул в ответ. Удовлетворённый этим жестом барон продолжил:
- Я понимаю, что путникам надо отдохнуть с дороги. Но не будут ли дамы так любезны, принять пригльашение его зиятельства косподина князя, зовершить прогульку по Москве в его автомобиле.
Восторженные подпрыгивания и хлопки в ладоши со стороны девицы, и «Ах!» от ее матери были лучшим ответом на предложение.
- Тогда, если вы не протиф, за вами заедут в четыре часа пополудни. – сказал барон и принялся раскланиваться: дескать, пора и честь знать.
Однако на выходе фон Штоца задержал за рукав Воинов-отец. Когда барон удивленно обернулся, то старший Воинов несколько замялся, но, в конце концов, проговорил:
- Господин барон, если уж я завтра вступаю в права наследства, но не могли бы мне выдать некую ссуду в счет будущего.
Мельком на лице банкира пробежало нечто похожее на гримасу брезгливости, но через мгновенье оно вновь расплылось в слащавой услужливой улыбке:
- Ну конечно, косподин Воинофф! О чем речь? Извольте! – он достал бумажник и протянул Александру Олеговичу, не особо, впрочем, толстую, пачку ассигнаций.
Но тот вполне оказался удовлетворен и этой суммой и быстрым шагом направился в свою спальню – одеваться. Воинову не терпелось пройти хотя бы по некоторым местам, которые он наметил во время поездки, судьба своих женщин мужа и отца в тот момент волновала меньше всего: у них своя программа, а у него - своя.
Ровно в четыре часа после полудня в особняку подкатил новый сверкающий пятиместный Мерседес-Симплекс. За рулем автомобиля сидел их высочество князь собственной персоной. Дамы, надев по такому случаю все самое лучшее, укрывшись от солнца зонтиками и шляпками, вышли навстречу гостю. Поездка выдалась интересной. Обе дамы замирали от восторга, от скоростей, от чуда современной техники, на которой им посчастливилось кататься. Мало того, что и дочь и мать впервые ехали в авто, но князь Кронберг смог столь увлекательно показать и рассказать о Москве, что не узнаешь и за полгода жизни в городе. Напротив их дома, на углу у Патриарших прудов, они спешились и Кронберг, вместе с подоспевшим фон Штоцем, угостили дам пирожными в уютном маленьком кафе со столиками на аллее.
Позже была приятная прогулка под сенью деревьев вдоль пруда. Кругленький Штоц ловко взял под руку сухопарую, болезненного вида Екатерину Михайловну и увел вперед, при этом она зарделась от удовольствия, словом вела себя не как солидная мать семейства, а какая-то неопытная соплячка-гимназистка. Что с неудовольствием отметила про себя ее дочь. Поэтому в общении с князем Наталья была поначалу настороже, но ее престарелый кавалер показал себя истинным джентльменом, и девушка успокоилась. И, надо отдать ему должное, он был мастерским рассказчиком: не скучным и не нудным, а ироничным и остроумным. Постепенно от рассказов о Москве Наташин собеседник перешел к рассказам о городах и интересных местах, где он побывал. А за свою долгую жизнь князь успел посетить немало таких мест на Земле, о которых непременно следовало рассказать, а еще лучше воочию увидать. Наталья совсем было расслабилась, но ее вновь насторожил прощальный взгляд князя, ком он одарил свою слушательницу у дверей особняка в конце прогулки: цепкий, оценивающий. Таким взглядом хищник смотрит на свою добычу. И еще девушка готова была руку дать на отсечение, но в княжеских глазах она уловила, как он их не прятал, искорки вожделения. Старый сатир, подумала Наталка и в душе ее вкралась тревога. Такая же, как и в их имении, пока у них гостили незваные гости. Но тогда это была тревога за своего Николку, а сейчас? Тогда она смогла изобразить из себя послушную и вежливую дочку, эдакую пай-девочку. И девушка решила, что надо быть настороже.
Наталка пересекала гостиную, чтобы подняться по лестнице к себе в комнату, когда из коридора выглянул Тихоныч, единственный Наталкин друг в этом доме, и поманил девушку пальцем. Возвратившись с прогулки, Наталка очень устала и больше всего на свете хотела отдохнуть, но к Тихонычу она испытывала глубокое уважение, как к боевому товарищу своего легендарного деда, поэтому она не могла не откликнуться на его зов. Тихоныч ничего не стал говорить подошедшей барышне, а взял за руку и увлек в глубь коридора, Там, предварительно оглянувшись по сторонам, он наклонился к девичьему уху и заговорческим голосом прошептал:
- Пока барышня гулять изволили, к вам молодой человек наведывался!
- Николка! – выдохнула девушка.
- Тише! Тише! – осадил ее Тихоныч. – Он самый. Ничего не написал, а на словах велел передать, чтобы окно на ночь не закрывала. Тута на заднем дворе лестница валяется, в аккурат до окна достанет. Ахметка в курсе, он будет молчать.
- Спасибо, дедуля! – девушка чмокнул старика в щеку и побежала к лестнице.
- Эх, егоза! – только и успел сказать ей вслед Тихоныч.
Счастливая Наталка вихрем промчалась по лестнице и уже собралась открыть дверь в свою комнату, но тут ее взгляд задержался на соседней двери, что вела в кабинет деда. Секунду поколебавшись, она подошла к соседней двери, нажала на ручку и вошла в кабинет Олега Игоревича. Его Московский кабинет был точной копией Васильевского: та же спартанская обстановка, тот же диван и стол, те же книги в шкафах. Лишь коллекция оружия висевшая на стене была иной. По богатству московская коллекция деда ничуть не уступала той, что девочка видела у Яблокова. разве что размещена была более компактно. Обращало также внимание и отсутствие в коллекции огнестрельного оружия: на стене висели образцы только холодного оружия всех стран и времен. Заветный Меч тоже отсутствовал, что было отмечено еще утром, во время первого посещения кабинета. «Где же он есть?» - раздумывала девушка. Когда они ехали в Москву, была полная убежденность, что здесь она найдет Меч Тамерлана.
Вдруг, словно ветер в лесу подул, зашумело голове у Наталки. Наконец, она отчетливо не то увидела, не то услышала мысле-образ:
- Я – здесь!
Ожидание против воли затянулось. Ужинали вдвоем с матерью: уставший от усиленной инспекции местных питейных заведений, папа мирно отдыхал от дневных трудов в своей постельке. Поковыряв в тарелке больше для вида, Наталка, сославшись на усталость, попросила у матери разрешения удалиться в свою комнату. Мать, углубленная в свои мысли, едва заметно кивнула. Девушка, поцеловав на прощанье маму, поднялась в свою спальню, и потянулись долгие часы ожидания. Ходики на стане старательно отбивали каждый час, но милого все не было. Наконец, когда в душе осталась одна злость, створки окна распахнулись, и в оконном проеме появилась огненно-рыжая голова.
На остром язычке Наталки накопилось немало острых слов для милого друга, но лишь девица разомкнула сои уста, как все злые слова застряли в ее горле. Это Николай накрыл уста любимой своими губами. Поцелуй вышел столь долгим и страстным, что оба едва не задохнулись. Когда, отдышавшись после поцелуя, Наталка все же решилась уколоть любимого острым словом, перед ее глазами нарисовался букет очаровательных фиалок, васильковый цвет которых так шел к Наташиным малахитовым глазам. Ну как после такого сердиться?
Все- таки возможность поддеть любимого девушка не упустила:
- Долго же ты, милой, собирался! Скоро рассвет встречать будем.
- Я-то давно здесь, да вот лестницей моей какой-то смешной толстячек воспользовался, К твоей религиозной мамаше в окно полез, наверное, псалмы читать. – не без ехидства прокомментировал он.
Наталке стало досадно, что Николка столь вольно судит о ее матери, в ней заговрил зов родной крови, поэтому она спросила довольно грубо:
- А ты почем знаешь?
- Я, пока ты с этим хлюстом на автомобиле каталась, вместе с Тихонычем все здесь изучил, - спокойно отвечал юноша, - Чтобы ненароком не в то окно залезть.
Несмотря на очевидную комичность ситуации, Наташа не улыбнулась: ее задел легкий укор Николая:
- Какой такой хлюст? – возмущенно переспросила она.
- А такой, что дед – сто лет! – бодро и весело рапортовал юноша. – Из которого песок сыпется и дурацкий веник на подбородке, а держится молодцом-бодрячком.
- Который с веником – князь Кронберг, а толстяк, что в окно … к маме полез – барон фон Штоц. – серьезно и несколько печально сказала Наталка.
- Это те, из Братства? – вытаращил глаза парень.
Она только кивнула.
- Бедная ты моя? – Николка нежно обнял девушку и уже сочувственным тоном продолжал. – Столько на тебя навалилось! Да они же обложили вас со всех сторон! А папаша куда смотрит?
- Папа давно смотрит в дно стакана и бутылки. – горько сказала Наталка.
Ей было и обидно и неудобно за мать. Юность вообще эгоистична и готова такое чувство как любовь взять в свое монопольное владение. Наталье было стыдно, она порицала поведение матери, явно не понимая, что после многих лет унижения, забитости, бедности она, как никто другая, имеет право на малую толику простого женского счастья.
- Значит, он им до зарезу нужен, Меч Тамерлана. – рассудительно заключил Николай.
- Ах, да! Чуть не забыла. – Наталка с расширенными от возбуждения глазами принялась рассказывать дружку о Гласе в рабочем кабинете Деда.
Николка смотрел в глаза девушки и одновременно и любовался ими и что-то соображал:
- Пошли!
- Куда!
- В кабинет.
- Зачем?
- Ты не поняла? Там – тайник! В тайнике – Меч!
Наташа осторожно выглянула в коридор, убедилась, что в доме все спокойно, и они оба быстренько перебежали в кабинет Деда.
В кабинете было темно и тихо. Девушка щелкнула выключателем, и свет электрической лампочки отразился в блеске стали и позолоты висевшего на стене оружия. Как и месяц назад, в кабинете Бати, юноша в восхищенье остановился перед коллекцией оружия в кабинете Деда. Наташе льстила такая реакция Николки, но она изрядно нервничала и напомнила ему, что они пришли сюда не этим.
- Я и смотрю, что среди остальных экземпляров Меча Тамерлана нет!
- Я это и без тебя знала. – насмешливо заявила девушка.
Николай прошелся по комнате, заглянул зачем-то под диван, легонько постучал по столу, потрогал стены, встал посередине комнаты, задумчиво теребя подбородок, и вдруг подпрыгнул на месте. Эхо удара гулко разнеслось по спящему дому.
- Тище! – в отчаянии зашипела девушка.
Они прислушались, но в доме было тихо.
- Пошли отсюда! – шепотом сказал парень. – Сейчас мы все равно ничего не найдем, для этого требуется время и более вдумчивый подход.
Не забыв выключить свет, они крадучись, на цыпочках, возвратились в спальню.
Остаток ночи был отдан на откуп Амуру. Неистовству любовной страсти и жару объятий добавило пылу ощущение опасности, осознание, что рядом, в одном доме в своих постелях мирно спят ничего не подозревающие родители девушки. Пылкие любовники успокоились лишь, когда первые утренние лучи отбросили тени от высоких домов большого города.
- Завтра? – только спросила девушка, после прощального поцелуя.
- Уже сегодня. – ответил юноша, ловко перекинув ногу через подоконник, - Я буду рядом. Эти типы так и увиваются вокруг вас. На твоего папашу надежды нет - я защищу вас!
Наталка смотрела, как рыжая копна волос опускается все ниже и ниже, пока последний вихор не скрылся за подоконником. Отчего-то возникло стойкое ощущение, что это их последняя ночь, и у девушки защемило сердце! До боли в ногах захотелось броситься к окну и окликнуть милого, не отпускать юношу от себя. Требовалось забыться и уснуть, чтобы преодолеть возникшее невзначай чувство безысходности и тревоги, и девушка неуверенным шагом пошла к постели. Спать!