Артемий Дымов "Ловчий"

[Harbourer]

Название: Ловчий
Автор: Артемий Дымов
Серия: Фантастический боевик
Объем произведения: 13 ал
На почту выслал отредактированный текст и синопсис.

Аннотация:
Оборотень Лохматый хочет уйти из ордена, которому служит, и завести семью.
Маг Садао семью потерял и хочет за нее отомстить - ордену, которому служит оборотень Лохматый.
Лекарь Прыткий уже ничего не хочет и бежит от болезни, охватившей север.
Их сводит война, в которой не будет победителей.


[align=center]Пролог[/align]


Грозу ничто не предвещало — только ястребиная тень.
Её крылья скользили по грязи и рыжей пыли старого города. По цветастым навесам, развалам фруктов, овощей и уже заветренного мяса, по стенам с паутиной проводов, котелкам и платкам на головах прохожих. Внимания на неё не обращали — горожан занимала сотня иных, более важных дел.
Под тенью урчал автомобиль. Он продрался сквозь толпу между лотками и въехал на арки Кумкурского моста. Распаренный воздух стоял над заливом Тадж ам-Дин. В мареве на горизонте плыли порт и силуэт стоящего в нем четырехтрубного пассажирского лайнера. На другом берегу виднелась желто-голубая вертикаль храмовых башен.
Птичья тень приблизилась, и по капоту машины стукнул сверток — словно кулак, завернутый в тряпицу. Воздух сотряс взрыв. Колеса, металл и осколки разлетелись по мосту, осыпались со случайными прохожими в воду.
А на одну из крыш старого города, вдали от паники и криков, упал ястреб. Ударившись о настил, он вспыхнул пламенем.
Спустя миг на его месте потянулся молодой мужчина. Расправил исчерченные шрамами плечи, почесал голый зад. Сощурился на столб сизого дыма, что пачкал небо. Где-то надрывался колокол, тревожно гудели голоса торговцев. Кумкур засуетился, его бытовую суету как языком смахнуло. Теперь воздух полнился страхом и гарью.
Прекрасное, многообещающее приветствие для «жемчужины юга», столицы прибрежных городов.
Мужчина натянул одежду, — та стопкой ждала его у водосборника, — и глянул за парапет. Внизу, в сухой грязи сновали люди. Полицейских видно не было, все сбежались к месту взрыва.
Вот и отлично.
Он улыбнулся, спустился по сбитой лесенке и был таков.


[align=center]ЧАСТЬ 1: Птица низкого полета[/align]


[align=center]Откуда растут ноги[/align]

[align=center]Юг, округ Райя[/align]


Хаос очищает помыслы, раскрывает глаза. Лишь оказавшись голым в вихре войны, человек обретает истинного себя.
Кирус Парса, Первый из Бескровных

Кабинет Сабри им-Уштра — правителя Южного Содружества, пятого в своей династии — дышал покоем. Выходил стрельчатыми арками окон во внутренний двор, откуда душно тянуло цветами. Стены увивали тени, в углах золотились орнаментом кувшины. Тихо цыкали напольные часы.
Однако с появлением гостя кабинет вдруг растерял свой уют. Стало зябко, повеяло могильной сыростью. Сабри оторвался от строк документа и приспустил очки на кончик носа. Его советник, сидевший рядом, неловко заерзал на месте.
Гость держался спокойно. Он словно явился на приём к доброму другу, который, несомненно, его ожидал: скинул не по погоде тёплое пальто, бросил его на спинку стула. Размотал шарф, обнажив узкое лицо без возраста и морщин. Узоры татуировки на скулах, подбородке и лбу. И глаза... Чёрные, будто под веки капнули смолой.
— Добрый вечер, о созданный небом, — его голос разрезал тишину. — Нам с вами нужно побеседовать. Наедине, и как можно скорее.
Лишь одно существо на всём свете могло одновременно поприветствовать и представиться. И каждое его появление предвещало неприятности.
Сабри нахмурился. Коснулся колокольчика, думая позвать охрану, но сделать это так и не решился и кивнул подчинённому на дверь. Тот с недоумением поднялся, одёрнул пиджак, собрал бумаги и вышел.
Рашну Сарош ам-Хашем проводил его взглядом и неспешно уселся. Он отложил перчатки и переплел татуированные пальцы. Отблески солнечного света бледнели и угасали в вороте его рубашки.
— Народ Южного Содружества волнуется, — сказал он, осматривая интерьер. — Почему бы, о созданный небом?
Похоже, у него было настроение задавать вопросы. Сабри подавил раздражение и вдохнул аромат роз из цветника под окнами.
— Много причин, — ответил он, всё же не смея послать ам-Хашема к степным демонам. — Волнения давно назревали. Голод, безработица, убийство им-Уваи…
— Людям некуда девать энергию, — прервали его. — Молодым, горячим и глупым нужен выход, развлечение. Дайте им занятие, и они с радостью забудут и про голод, и про налоги.
Сабри понимал, куда клонил гость. Но боги видели, как ему не хотелось следовать путем насилия. Чуть меньше двух десятков лет прошло со времен войны, страна только сумела встать с колен.
Заметив его колебание, ам-Хашем вскинул брови.
«Насилие необходимо, о созданный небом», — он шепнул у Сабри в голове.
Правитель схватился за виски и зажмурился, силясь вытряхнуть чужака из своих мыслей. Очки свалились с носа, звякнули о стол.
«Не забывай, кто усадил тебя сюда».
Вокруг зазвучали сотни мертвых голосов: матери, отца, братьев, солдат и советников. Их злое бормотание жужжало, нарастало. Грозило вытечь через уши и раскрыть грязные тайны правителя всему Кумкуру.
За каждую свою услугу ам-Хашем просил немыслимую цену. Жаль, Сабри понял это слишком поздно.
— Отвлеките их внимание. — Тихий, словно шорох земли, голос тонул во мраке вслед за своим обладателем. — Дайте им цель.
Сабри нацепил очки, едва не попав дрожащей дужкой себе в глаз. Когда он поднял голову, кресло напротив уже пустовало.
«Я пришлю своего слугу», — сказала тьма в его голове.

***

Кумкур тлел. Разгорался огнем недовольства, чадил злобой и голодом, то тут, то там полыхал очагами преступлений.
С гибелью владельца девятнадцати фабрик Южное Содружество погрузилось в хаос. Крупнейшее производство, где любой южанин мог заработать на кусок хлеба при условии, что был здоров и вменяем, быстро пришло в упадок. Ещё пару месяцев пробуксовало, раздираемое новыми владельцами, затем разорилось, сгорело, исчезло. И теперь сотни отчаявшихся мужчин стекались в столицу; заполонили улицы в поисках работы или горла, чтобы перерезать.
Казалось бы, такая малость — убит фабрикант, капля в море политических интриг. Но сколько неприятностей принесла его потеря.
Полукровка шагал по кривым улочкам Кумкура легко и быстро — почти летел над окружавшей его грязью. Рубашка раздувалась, словно парус, изредка прилегая к широкой груди; штаны хлопали по ловким ногам. Откуда-то с балконов плеснули помоями, но он лишь ускорил шаг и взъерошил каштановые вихры, смахивая залетевшие зловонные капли. Он обогнал идущих на молебен, чьи белые юбки шуршали в пыли. Скользнул меж пропитанных ароматами пряностей торговых рядов и вынырнул на площадь, до отказа забитую народом. Телеги, экипажи и редкие облезлые автомобили оставались на её границе — плотность собравшихся была так велика, что к помосту на другом конце казалось невозможным протолкнуться.
Однако полукровка сделал это с лёгкостью, щуря глаза поверх чёрных макушек и цветных платков. Попутно ухватил лепёшку из корзины на шее торговца, сунул в рот ещё теплый хрустящий край. Отдавил кому-то ногу и виновато улыбнулся в ответ на ругань.
— Работа нужна, а фабрики закрывают. Я сам остался без денег, с тремя детьми на руках! — голосил с возвышения лысый здоровяк. Его борода сердито топорщилась, юбка еле держалась на крепком, словно бочонок, торсе. Он протопал на другой конец трибуны, с долей театральности взметнул руки. — Десять лет работал на Содружество, и что?
— Где работал-то? — выкрикнул кто-то из толпы. Полукровка изогнул бровь, закусил лепёшку и мимоходом подрезал крикуну ремень, заняв того подхватыванием собственных штанов. В толпе всегда находилась пара умников, обычное явление.
— И Суфир им-Уваи! — продолжил здоровяк на трибуне. — Взорвали средь бела дня, мерзавцы! В центре Кумкура! Столько невинных жертв, и где Сабри Пятый? Сабри Пятый молчит. Сабри считает, что у нас мир. Что нашим семьям хватит одного куска хлеба в день. И вот что я предлагаю. — Он поднял палец, и площадь приутихла. — Возьмем порядок в свои руки, братья. Отплатим северянам их же монетой.
Он потряс кулаком и откашлялся через плечо. Бисерины пота блестели на его лбу.
— Сами-то, как жрать стало нечего, сразу бежали из Кумкура! — крикнул в толпу полукровка и подмигнул стоявшим на сцене.
Лысый блеснул зубами в ответ.
— Вот! Вот! — Он возвысил голос ещё в несколько крат. — О чем и говорю! Так пойдём за ними! Сами возьмём, что нам нужно!
Блондин рядом с ним раскатал свиток. Тот стукнул краем о доски сцены; половину его заполняли убористые строки.
— Записывайтесь! Записывайтесь в ряды «Воинов юга»! Звезды говорят, что наши судьбы в наших руках!
— Дайте мне! — восторженно крикнул полукровка. В один прыжок он оказался рядом с лысым, выхватил протянутое стальное перо и поставил закорючку, едва не проткнув бумагу. Краем глаза отметил ещё парочку таких же закорючек из других городов Содружества. Услышав шаги за спиной, он ухмыльнулся.
Чистая работа. Как и всегда.
— Тебя ждут во дворце, птица, — шепнули ему на ухо, когда он спускался со сцены. Полукровка улыбнулся чуть шире, по-братски хлопнул по спине очередного паренька, рвущегося в армию. Кивнул белобрысому подельнику и снова нырнул в толпу.

***

Дворцовые ворота выковали качественно, на славу. Крепкие створки без единого зазора, только зарешёченное оконце в двери для посетителей. Идир успел изучить конструкцию и плетение узора вдоль и поперек, прежде чем оконце распахнулось и его изволили выслушать.
— Сегодня правитель не принимает, — сказали глухо.
— У меня срочное, очень важное дело, — повторил Идир.
«Бесполезно, сынок», — вяло крикнули за его спиной. Компания у дворца собралась большая: рабочие из дальних провинций, прогоревшие купцы, владельцы арестованных в порту кораблей — все жаждали аудиенции Сабри Пятого и праздно лежали в тени акаций.
— Не принимает.
Охранник собрался захлопнуть оконце, но Идир шагнул ближе.
— Я от ам-Хашема, — тихо произнес он. — Передай созданному небом сейчас или завтра будешь охранять амбары в Фараи.
Глаз мигнул и исчез из вида. Оконце хлопнуло, щелкнул засов.
На этот раз ждать пришлось дольше, но — вот удача! — калитка в воротах приоткрылась. Не теряя времени, Идир скользнул в образовавшуюся щель. За его спиной послышались голоса, купцы и рабочие повскакивали с земли, но слишком поздно. Засовы вновь закрылись.
Привратник ступал неспешно и тяжело, будто тягловая лошадь. На поясе под белой форменной курткой виднелась кобура; по бедру мерно хлопали ножны кинжала. Идир шел следом, через внутренний дворик под тенью парусинового купола, мимо журчащих фонтанов, в которых плескали рыбки. С балконов верхних этажей доносилась музыка, кто-то смеялся, звякала посуда. На другой стороне галереи стайкой порхнули наложницы; заметив Идира, они умолкли и уставились на него во все глаза.
Идир и его провожатый свернули на узкую лестницу. Миновали коленчатую систему коридоров с охраной на каждом из поворотов, и вышли в пахнущие цветами и маслами залы. В конце их анфилады теснился кабинет, где и ожидал правитель Содружества.
Казалось, он тонул в складках золоченого халата. На горбинке его носа поблескивали очки; свет настольной лампы очерчивал круг на разложенных бумагах, блестел на острие перьевой ручки. За креслом ожидал упитанный мужчина в синей накидке советника.
И, судя по выражению лиц, ни правитель, ни его советник не были рады гостю. Идира это не опечалило. Ему вообще радовались редко.
Не дожидаясь приглашения, он сел на другом конце стола. По привычке сосчитал количество шагов до каждого из окон и нарочито вальяжно раскинулся на стуле.
— Вы собираете армию, о созданный небом, — сообщил, решив перейти сразу к делу. — Чтобы дать достойный ответ северянам.
Советник за спиной правителя закашлялся, прижав ладонь ко рту. Сабри нахмурился.
— Я ничего не собираю.
— А вот и нет, собираете. Уже более тысячи добровольцев записалось в ряды «Воинов юга».
Брови Сабри поползли вверх.
— Вы посмели действовать от моего имени? Без моего ведома?
— Но теперь-то вы знаете. — Идир ухватил со стола золотой портсигар. Покрутил его в пальцах, посылая бриллиантовые блики по стенам, и, под внимательным взглядом правителя, вернул на место. — Многие из ваших советников уже поддержали эту идею. В том числе и материально.
— Кто же, например?
— Например, иш-Маур.
И даже кое-кто совсем близкий правителю — Идир глянул на побледневшего советника за креслом Сабри. Старые семьи юго-восточных провинций приветствовали любые идеи, которые могли испортить правящей династии жизнь. Кумкур в свою очередь терпел, лавировал; слишком нуждался в их золоте и войсках. Так было всегда, и Бескровные не раз этим пользовались.
Сабри пригладил бородку. Старался не смотреть на советника; должно быть, жалел, что не велел ему удалиться ещё в начале разговора.
— Господин ам-Хашем желает помочь вам собраться скорее. Пока войска Золотых Долин не перешли границу Содру...
Правитель вскинул ладонь.
— Там нет никаких войск.
— Скоро будут, о созданный небом, — возразил Идир. — Как только мы вторгнемся на территорию Долин, сразу появятся.
— Сворачивайте призыв, отправляйте всех по домам. Я не отдавал приказа.
Всё верно. Приказ отдали Идиру, и вполне чёткий.
— Войска соберутся и без вашего слова, — он откинулся на спинку стула, про себя гадая, выведут его с охраной или всё же бросят в темницу. На юге любили второй вариант. — Времена нынче неспокойные. Народ бунтует, о созданный небом, и я советую угодить ему. Известные нам семьи только и ждут, когда вы ошибетесь.
Советник ухватился за мясистую грудь; казалось, ещё немного, и он рухнет в обморок от бесстыдства, что развернулось на его глазах. Конечно, краем глаза он следил за правителем, ждал, когда же тот позовёт охрану и наглеца уволокут прочь.
Ждал и Идир, но Сабри всех разочаровал. Он молчал, лишь постукивал туфлей, выбивая дробь на ножке стола. Взгляд его бегал по строкам документов, будто те вдруг стали особенно интересными.
— Желаю вам хорошего вечера, — Идир поднялся. — Предупредите охрану о моём завтрашнем визите.
— Ты думаешь, что имеешь здесь какой-то вес? — тихо донеслось ему вслед. — Без своего хозяина ты никто. Пёс без имени.
Такие комплименты Идиру не были в новинку.
— Возражаю, о созданный небом, имя у меня имеется. — Он остановился у дверей и поднял палец. — Зовите меня Лохматым. Господином Лохматым.

***

Господин Лохматый оказался ранней пташкой. Ожидал правителя следующим же утром, сидя на корточках у дверей кабинета, словно у лотка на рынке. Невыносимый, настырный, отвратительный тип.
Проклятая нить запуталась, и Сабри просто оторвал её вместе с печатью, уполовинив собственный герб. Он раскрыл папку и застелил добрую часть стола полупрозрачной картой Южного Содружества.
Перед ним раскинулась его родина. Она занимала добрую треть изображенного на карте континента, тянулась от берегов Седого моря до восточных Пряных степей; от Золотых Долин на севере до дальних саванн Эбонии на юге. Три точки — синяя, зелёная и красная — сидели на бумаге, будто жирные мухи, отмечая храмы — пристанища для одаренных магической кровью. Охра обводила границу страны и зоны ответственности крупных городов.
— Здесь, о созданный небом, — сказал низкий голос за спиной. В бумагу с хлопком ткнулся палец, указав точку на северной границе, где река выпадала из земель Долин и втекала на территорию Южного Содружества.
— Отправим три оклы сюда и, — палец ткнулся ещё раз, так резко, что Сабри вздрогнул, — сюда.
— К Эльо? Морем?
— Именно.
— Зачем? — Сабри поднял взгляд на Лохматого, склонившегося до неприличия близко. «Грязная кровь», — подумал с легкой брезгливостью, с трудом подавив желание отстраниться. Слишком светлая кожа и волос; прямой нос с намёком на горбинку. Плавно очерченные губы, как у древних статуй на воротах храма.
Развязная манера держаться, как у соседей с севера.
— Чтобы объединиться с западным соседом, помочь ему в борьбе с Долинами и их северными союзниками, — заученно повторил Лохматый и белозубо улыбнулся. — Ну и всё такое прочее.
— Помочь? — Сабри качнул головой. — Мы себе помочь не в силах, о какой поддержке Брюхвальда может идти речь?
— Им пригодятся наши маги. Нам пригодятся их технологии, волки и бессмертные. Рука руку моет, слыхали?
Вот уж устное творчество бродяг, подобных Лохматому, интересовало Сабри меньше всего. Он сжал переносицу пальцами, с силой зажмурился, собирая всю свою волю, чтобы не сорваться на крик. Правителю кричать никак не подобало.
— Разделим нопады, раскидаем их подальше друг от друга, — сказал он тихим и дрожащим голосом. — Три тысячи солдат туда, три тысячи — сюда. Прекрасно. Может, заодно подскажешь, куда мне стоит направить шакина ам-Талаби, единственного толкового командующего моей армии? К волкам и кровососам или к северной границе, палить Вармо? Или, может, мне самому сесть на корабль и поплыть прямиком в Эльо?
— Вы сегодня крайне остроумны, — Лохматый обошел стол, вышаркивая в своей расхлябанной манере. Он прошел нарочито близко от ожидавшего у дверей советника Ата. — А вы как считаете, господин Ата?
Советник сморщился, будто учуял нестерпимую вонь.
— Созданный небом всегда обладал неиссякаемым чувством юмора, — ответил он.
— Воистину! — Лохматый обернулся на Сабри и подмигнул. — Но спрашивал я не о том. Стоит ли правителю плыть в самую гущу сражения?
— Не думаю, что это будет разумно... — промямлил Ата.
— Вот именно! Ваш советник — поразительно мудрый мужчина. Поразительно, — выдохнул он в лицо Ата, заставив того вжаться лопатками в стену. — Вы слишком ценны для государства, о созданный небом. Поэтому координацией действий на фронтах займусь я. Обещаю регулярно передавать весточки с поля боя.
— Что?!
— Я — шустрый малый, вот увидите.
Сабри даже вздрогнул, едва не расхохотался. Управлять армией? Да полукровка попросту сошел с ума!
— Вы думаете, что шакин и остальные командующие пойдут за кем-то по кличке Лохматый?
— Господин Лохматый, — поправил его полукровка. — Я не прошу официальный пост. Я всего лишь буду советовать.
— Не думаю, что шакину будут интересны твои советы.
— Он будет слушать того, кого вы прикажете слушать. Хотя я могу уточнить данный вопрос у господина ам-Хашема. Мне не составит труда.
Лохматый оперся на стол ладонями, растеряв все свои улыбки. Его обычно безмятежное лицо заострилось, приобрело хищный вид.
Пару мгновений Сабри ошеломленно молчал. Он даже всерьез подумывал кликнуть охрану, чтобы те скрутили наглеца и выпороли его на дворцовой площади. И гори ам-Хашем с его желаниями синим пламенем.
«Правитель я или кто, в самом-то деле?»
Но, вспомнив внимательные, обведенные нездоровыми кругами глаза ам-Хашема, он поежился и кивнул.
«Посмотрим, как шакин тебя встретит, гаденыш», — подумал Сабри и усмехнулся. Лохматый не мог этого видеть — получив нужное ему согласие, он споро распахнул двери, едва не придавив створкой советника.
— Господин Лохматый, — не оборачиваясь, он поднял палец и вышел из кабинета.
Утянутое богатым халатом тело советника со скрипом втиснулось меж подлокотников кресла.
— Господин Лохматый?! Он издевается, о созданный небом!
Сабри снял очки и защипнул переносицу. У него ужасно болела голова. На границе сознания жужжали странные мысли, как неразборчивое, назойливое бормотание, доводящее до тошноты…
— Ты хочешь сказать, что я, наместник полуночных богов, позволил бы кому-то над собой издеваться? — поинтересовался он, с трудом разлепив веки.
Пыл советника поутих. Его глазки метнулись вбок и вверх, к росписи потолка; руки скользнули по складкам халата.
— Нет, о созданный небом. Я никогда...
— Вот и прекрасно.
Пролистав документы Ата, Сабри поставил на нескольких свою печать и едва заметно шевельнул ладонью. Советник поспешил вон из кабинета. А правитель откинулся на спинку кресла и устало размял переносицу. В чем-то Ата был прав. Господина Лохматого следовало поставить на место, пока все в его окружении не превратились в господ.

***

Полукровка, так его звали южане. Порой добавляли слово «грязный», порой просто окидывали взглядом — тем особенным взглядом, которым смотрят на кучу навоза у колодца, — и морщили нос. Ничего нового. Таковы были нравы в Южном Содружестве; никто не любил светлую кожу, в особенности теперь, во время погромов богатых кварталов северян. Идир Говвад по прозвищу Лохматый давно привык.
Ещё Идир слыл бродягой, хотя эта слава прилепилась к нему скорее из-за одежды и отросших, вечно всклокоченных волос. Так-то дом у него имелся — любой дом, в котором останавливался отец. Была одна большая семья — орден, чья сеть пронизывала континент от моря до моря. Идир мог явиться в любой город и найти там Бескровного, готового помочь. Все знали ам-Хашема и его посланника.
Он не обижался, когда его называли полукровкой и бродягой. С рожей в зеркале вряд ли можно спорить.
Но он очень не любил, когда полукровкам — или бродягам — угрожали физически.
— Где твои ублюдки? Прирезать их, как думаешь?
Били северянина прямо на пороге его дома. Шёлк рубашки покрыли грязь и кровь из разбитого носа, на губах пузырилась алая пена, но пара отморозков — плотный чернобородый детина и носатый, похожий на дюнную ласку малый — продолжали с наслаждением пинать его ногами. За распахнутой дверью виднелись цветастые полотна, доносились женские крики и звон стекла. Глухо, словно под слоями тряпья, верещал ребёнок.
— На помощь! Кто-нибудь! — не сдавался северянин. Его голос с сильным акцентом метнулся к плоским крышам и лазури неба, где и издох. Двери цвета индиго оставались заперты — нынче никто не вступался за белых.
— Или продать, — продолжил детина, довольно гладя живот над пряжкой солдатского ремня. — На беленьких мальчиков покупатель всегда найдется.
Идир поморщился и замедлил шаг. Отметил взглядом светло-коричневые суконные куртки с нашивками Кумкура. Новые, видать, только выдали.
— «Воины юга», верно понимаю? — спросил он и кивнул на вихры носатого. — Чего голова не брита? Ваши вши нужны армии, как рыбе курево.
Его смерили две пары хмельных от вседозволенности глаз.
— А ты кто ещё, умник? — подбоченился детина. Сощурился и присел, заглядывая под капюшон. — Глянь-ка, — протянул. — Мамаша тоже трахалась с белым?
Идир ответил ему прямым взглядом, опустил руку за спину, к рукояти ножа. Улыбнулся, заметив, как второй обходит его кругом.
Рука легла на его плечо — и хрустнула в двух местах. Идир нырнул под кинжал, увел его в сторону, отступил и неожиданно ткнул детину локтем в лицо. Трижды пырнул его под ребра, в крепкий торс, всаживая нож по самую рукоять. Стряхнул кровь с лезвия, ухватил верещавшего носатого за жидкие вихры и отрезал клок.
— Бриться надо, — Идир склонился с кулаком к его лицу. Срезанные волосы торчали между пальцев тёмной щеткой. — Налысо. А то знаешь, — он крепко сжал оставшиеся пряди, — в драке же могут сделать и так.
Он притянул его голову и коротко ударил в нос. Тот хрустнул. Из ноздрей потекло, закапало алым на песок.
Следовало ещё повязывать платок, чтобы лысину не напекло, но поведать об этом Идир не успел — носатый закатил глаза и обмяк.
Третий подельник вылетел из дверей совсем не вовремя, за что и поплатился. «И во-вторых, — подумал Идир, — не стоит вытаскивать член, не окончив боя». Он сплюнул в пыль рядом с расстегнутыми штанами убитого. С усилием вытащил из его горла нож и вытер о его же рубаху.
Такая непослушная скотина армии всё равно бы не сгодилась.
Он поймал на себе остекленевший от страха взгляд северянина.
— На твоем месте я бы увозил семью, и побыстрее.
— Сп... си... — выдавил белый, вползая за порог дома. Что это было — «спасибо»? «Спасите»? Идир не желал знать. Он уже мчался прочь, тяжело дыша под жарким капюшоном.
И что на него нашло? Привлек к себе лишнее внимание, что было очень беспечно с его стороны. Особенно в Кумкуре, когда за ним следили.
За спиной пронзительно завизжали — улица очнулась от дремы, захлопала дверьми, — и Идир свернул в проулок. Перешагнул кучу отбросов, спугнул оторопевшую кошку. Подпрыгнул, оттолкнулся от стены и уцепился за косой от почтенного возраста балкон.
Спустя минуту он уже бежал по заросшим травой крышам. Ленивые лучи вечернего солнца скользили над мозаикой Кумкура. Ветер приносил сладкий запах благовоний, гомонил рабочий квартал, украшенный потухшей трубой фабрики, гудели корабли в порту.
Рядом шуршали сандалии.
У плеча просвистел выстрел, и Идир впрыгнул в узкую щель между резервуаром с водой и парапетом. Сполз, пряча вихрастую макушку. В бортик вошла пуля, раздробив плитку у самого уха.
Идир выдохнул в жаркое марево, успокаивая колотящееся сердце, и отследил эхо шагов. Один противник ждал его слева, за гирляндами сохнущего белья; скорее всего, стрелок. Двое подбирались к его укрытию справа. Тесная крыша не давала развернуться, что играло Идиру на руку.
Он подбросил нож в ладони и выпрыгнул из укрытия. Увернулся от длинного лезвия и пинка. Краем глаза заметил пистолет и перекатился, избежав двух пуль. Пружинисто вскочил и взял врага в захват. Вовремя — в живой щит вошли ещё две пули.
Стрелок закончил в ту же секунду, с ножом в горле. Он покачнулся, пальнул мимо Идира и повалился с крыши, увлекая за собой измазанную кровью гирлянду простыней.
Оставался один. Он двигался на удивление легко для своего телосложения и высокого роста. Шел по кругу, вынуждая Идира развернуться лицом к солнцу. Держал нож обратным хватом на уровне глаз; щурил изуродованные шрамом веки.
Идир отступил за полотнище простыни, убрал голову от удара. Выгадав момент, перехватил руку с ножом и дернул на себя. Здоровяк покачнулся, не удержался и упал на колени. Идир добавил ему пяткой по затылку, распластав по крыше.
Быстрый укол в основание шеи завершил дело, не дав противнику и хрипнуть. По вороту рубашки расползлось алое пятно.
— Кто нанял? — спросил Идир у раненого наемника. Но тот лишь оскалил жёлтые, в алых прожилках зубы и плюнул.
Неправильный ответ.
Идир вскинул бровь, утёр брызги слюны. Ухватил наемника за волосы и поднес острие ножа к вытаращенному глазу. Эти ребята знали, на что шли.
Ловля птицы никогда не была легким занятием.

***

Созданный небом всегда отличался небесно крепким сном. Пробудить его могли лишь голод, солнце, бьющее прямо в глаз, и визгливый голос специально обученного слуги.
Или угроза, которой внезапно засмердел воздух.
Он очнулся и уставился в сплетение теней на потолке. Снаружи захлопали крылья, и на росписи купола вытянулся чёрный силуэт. Босые ступни прошлись по мозаике пола.
Сабри даже не успел позвать на помощь. В горло болезненно упёрлась сталь.
— Зря вы портите со мной отношения, — сказал знакомый голос по ту сторону кинжала. Его же собственного кинжала, понял Сабри, из ножен, оставленных в кресле. — Моя помощь неоценима. Орден может сложить вражескую армию к вашим ногам. А что в ответ делаете вы?
Правитель молчал, цепенея под взглядом полукровки. Глаза господина Лохматого пусто белели, лишенные зрачков и радужки. Казалось, они светились в ночи, отражали свет, как глаза леопардов с пустоши.
— Осторожнее, о созданный небом, — сказал Лохматый на прощание. — И доброй ночи.
Комнату озарила вспышка. Крылья вновь захлопали, и Сабри остался один.
Он судорожно втянул воздух и сел. Смазал капли пота со лба. Пальцы предательски дрожали.
«Лучше умереть, чем связаться с Бескровными, — как-то сказал его дед, Сабри Третий, великий и мудрый правитель. — По крайней мере, ты умрешь достойно».
Спустя месяц после изреченной мудрости Сабри Третьего закололи его же подданные. Их преследовали голоса, сказали они на допросе. Степные демоны шептали в их головах, подстрекая к убийству.
Сабри не хотел закончить, как его дед.
Он спустил ноги на прохладные плиты и прошел к створкам дверей. Солдат снаружи встрепенулся ото сна и уставился осоловелыми глазами.
— Начальника охраны ко мне! — рявкнул Сабри.
Солдат торопливо поклонился и умчался прочь по коридору. Эхо его топота ещё долго металось вдоль стен. Сабри же упал в кресло и обессиленно прикрыл глаза ладонью.
Отчего-то ему чудился шепот Седого моря.



[align=center]Давно мертв[/align]

[align=center]Юг, провинция Бахати[/align]


Видящим следует обращаться друг к другу соответственно рангу, вне зависимости от пола. На официальных мероприятиях, где присутствуют несколько представителей магической крови, титулом «Видящий» следует именовать сильнейшего или наиболее уважаемого из них, что в большинстве случаев равнозначно.
В храме Видящим именуется только один человек.
То же касается других нопад.
«Этикет магической крови», издание пятое, дополненное

Море шептало.
Видения неспешно сменяли друг друга в его тумане. Вот из мглы показалась битва. Седые от пыли люди проливали столь же седую кровь, над их головами извергался вулкан, и потоки лавы стекали по каменистым склонам. Следом из тумана выплыл корабль. Навалился металлическим бортом на ставший игрушечным вулкан и подмял его под себя. Из амбразур по бокам выдвинулись орудия; на верхней палубе провернулась бронированная башня, уставилась черным стволом. Миг — и видение заволокли дым и пламя.
Садао Железный закусил мундштук трубки и поднял веки.
Он терпеть не мог воду и корабли.
Сад за распахнутыми ставнями чирикал, пищал и шелестел листвой. В кроне росшего у террасы клена качались зеленовато-жёлтые цветы; их лепестки падали на надгробную плиту, что пряталась меж корней. Ветер принес тёплый аромат хвои.
На миг Садао вновь прикрыл узкие глаза в попытке схватить посетившие его видения за призрачные хвосты. Затем поднялся из кресла, более не в силах сидеть на одном месте.
Запахнув шелковый халат, он вышел на нагретую солнцем террасу. Ослепленный после домашней полутьмы, провидец сощурился, обхватил себя руками и затянулся. Дым обжег горло, но Садао задержал его в себе. Неспешно выдохнул травяную гарь через ноздри.
Теперь можно было отправляться на встречу.
Одевшись, он приблизился к затуманенному отражению в зеркале. Собрал волосы в пучок, поправил кайму угля, растекшуюся в уголке века. По привычке осмотрел лицо, касаясь пальцами скул. Ни морщинки, ни седины, человек без возраста и прошлого, такой же, как и десятки лет тому назад.
Железный Садао не менялся, менялся лишь мир вокруг него.
Он поморщился, рывком одернул ворот пиджака и шагнул в предобеденное душное марево.


[align=center]Восток[/align]


«Похоронное Бюро Темена» таилось на юге королевства Линдефокс, в нескольких часах езды от границы Содружества. Автомобиль едва пробрался к нему, чихая на выбоинах и ухабах, которые в том городишке звались дорогой. Его рык нарушил мирную тишину. Казалось, даже апельсиновые пятна света испуганно замерли на кирпичных стенах и выщербленном крыльце. Где-то вдали, за сползавшим в лощину леском, отозвался эхом паровозный гудок.
Тихое место, лучшее для того, чтобы вести неприметный образ жизни.
— Надеюсь, у тебя осталось то красное, с Ночи Солнцестояния, — с порога заявил Садао. Он прошествовал к креслу и уселся, выпустив струйку дыма изо рта.
Лишь после он заметил, что в другом кресле кабинета Танатоса Темена расположился ещё один гость — нездорово бледный, с синевой под птичьими большими глазами. Его волосы липли к голове скудными прядями, тонкие губы кривились, пальцы с шишками суставов теребили потасканный шарф. Саж Врано никогда не отличался внешней привлекательностью — равно как и тактом.
— Сегодня ты нужен нам трезвым, — сказал он без лишних приветствий.
— Тогда вы всё равно опоздали, — Садао пожал плечами и перевёл взгляд на Танатоса, нависшего над столом. Отметил, как пальцы цвета тёмного какао барабанили по лакированной крышке. — Как дети?
Танатос рассеянно улыбнулся, поскреб кудрявую бородку.
— Растут, как на грядке.
— В твоем доме веселее, чем у некоторых. — Врано скосил круглый глаз на Садао. — Верно, господин Видящий?
Садао кисло скривился. Подобные замечания потеряли оригинальность ещё во времена его молодости.
— Мне хватает моих учеников, — хмыкнул он.
Он обвел лица старых друзей взглядом. Похоже, он единственный не знал цели внезапной встречи, и это раздражало. Также он не выносил, когда его вызывали «срочно», телеграммой, словно почтового курьера.
— Чего ради собрались?
Танатос кивнул на Врано, и тот нахохлился.
— Дело невероятной срочности и важности.
«Уж наверняка», — зло подумал Садао. Саж Врано не одаривал их вниманием много лет кряду — ни разу после гибели Гайи, — а теперь свалился на голову, будто помои из окна. Наверняка влип в серьезные неприятности.
— Ам-Хашем вернулся.
Садао вздрогнул и похолодел; на миг будто провалился во тьму. Довольный произведённым впечатлением, Врано потянулся к полкам с урнами и эскизами гробов, ухватил вазу с безвкусным погребальным печеньем и сунул одно в рот.
— А Чинве мертва, — каркнул он, плюясь крошками. — Убита в собственном кабинете.
— Как? — Танатос откинулся на спинку кресла, ослабил узел шарфа на могучей шее.
— Она расследовала один случай... Гибель высокопоставленного чиновника, правой руки Смотрящего провинции. Там что-то не сходилось. Чинве по старой памяти начала копать глубже. За пару дней до смерти она послала ко мне своего слугу, попросила о встрече. Письмам и телеграммам она больше не доверяла. — Врано сжал кулак, и из него на колени посыпались светлые крошки. — Я приехал, но слишком поздно.
Помощник зарезал её ножом для бумаг. Вспорол горло от уха до уха, со спины, чтобы Чинве не успела превратить его в пепел. Чинве иш-Джафна прошла через многое за свою карьеру: воевала в специальных батальонах на юге Содружества, предотвратила покушение на главу республиканского Совета, остановила бессчетное количество убийц — а убийц среди магической крови всегда рождалось много. Но против ножика производства «Лютик, Стальсен и партнеры» оказалась бессильна. Помощник с нежным именем Розо запер её тело в кабинете, сообщил всем, что глава управления уехала по делам, а сам несколько дней скрывался в прибрежных пещерах.
Трубка грозила потухнуть, но Садао не притронулся к мундштуку губами, ни разу за весь рассказ. Лицо Танатоса налилось синюшной тьмой, почти исчезло в наплывшем вечернем сумраке. А Врано продолжал сокрушаться, готовый разыскать виновных и отомстить.
— Я уверен, это работа Бескровных, — заключил он и умолк в ожидании.
Садао оперся щекой на кулак и уставился в окно, за которым сгущалась ночь. Он прекрасно понимал, к чему клонит друг.
— Мне нужна твоя помощь, Железный, — ожидаемо сказал Врано. — Ваша с Танатосом помощь. Здесь требуются настоящие профессионалы. Те, кто знает почерк ам-Хашема.
— Что сказала полиция? — наконец разлепил губы Садао. В его рту скопился мерзкий привкус, который не исчезал даже от дыма курительной смеси.
— Их Видящий ничего не нашел. Сказал, признаков вмешательства в разум убийцы нет. Но мы с вами знаем, как умело ам-Хашем маскирует следы.
— А может, дело и правда проще смятого яйца. Ам-Хашем давно мертв, — отрезал Садао и обратился к Танатосу за поддержкой. — Верно говорю? Ты же руководил той охотой.
Танатос нехотя кивнул — словно не был до конца уверен в том, что произошло семь лет тому назад. Всегда был слишком мягок, предпочитал отмалчиваться, когда следовало рубить с плеча. Чувствуя нарастающее отвращение, Садао жадно присосался к трубке.
— Но обстоятельства смерти были неоднозначны. Тело так и не нашли, — он различил голос Врано и устало прикрыл веки. За что боги так его наказывали?
— Конечно не нашли, — ответил он, — оно же сгорело! Вы же сами, — вытолкнул он с нажимом, — сами убеждали меня в этом. А теперь говорите обратное?
— Пожар был слишком силен, Саж, — добродушно протянул Танатос. — Но я бы, конечно, глянул на убийцу Чинве ещё разок. Так, на всякий случай...
— Какой ещё случай?! — Садао развернулся к насупившемуся Врано и ударил трубкой по столу. По документам рассыпались угольки. — Мы все опечалены гибелью Чинве, Саж, но это не повод являться сюда и ковырять старое. Только не после того, через что я прошел, о нет! Тебе понятно?
Чёрные птичьи глаза Врано уставились на Железного без малейшего страха.
— Более чем. — Он поджал бледные губы. — Мне более чем понятно, что тебя поставили на место, и ты заткнулся. Что вам двоим, — он ткнул в Садао и Танатоса пальцем, — удобнее в шорах. Но только это не работает. Кошмар не прекратится, если просто закрыть глаза.
Он поднялся, сбросив печенье на пол. Ваза с глухим стуком прокатилась и застыла под столом.
— Я надеялся увидеть прежнего Садао.
Прежнего Садао они затравили, бросили, когда были нужны больше всего. Друзья, коллеги, почитатели — все испарились в одночасье. Но об этом Железный говорить не стал. Переварил обиду ещё много лет тому назад.
— А что собираешься делать ты? — крикнул он вслед Врано. Тот замер в дверях и глянул через плечо, брезгливо сморщив нос.
— Всё, что возможно, Садао. Я — не вы.
— Может, он прав, Железный? — сказал Танатос чуть позже, ползая по полу и собирая печенье. Сдул с одного кругляша налипший волос и отправил его в вазу. Мертвым было плевать, чем накрывают их глаза.
Садао поднял ноги, позволяя выудить печенье из-под его кресла.
— Не хочу даже думать об этом, — сказал он и выдохнул горький клуб дыма.


[align=center]Юг, провинция Бахати[/align]


Но думы пришли к нему сами.
В силу своего опыта Садао Тонсей Чао Фа по прозвищу Железный загривком чуял измену и фальшь. А ими смердел каждый уголок храма Видящих в Келе, городке восточной провинции Южного Содружества. По аркадам и глухим переходам растекался кислый запашок лжи и недосказанности, от которого у Садао почти щекотало в носу.
Он пересек зал потерянных шагов и ворвался в канцелярию — пристанище наставников и старших послушников. Садао посещал её нечасто; как подсказывал его опыт, присутствие начальства работе не помогало и лишь изрядно всех нервировало. Вот и сейчас разговоры стихли и все как один уставились на утянутую чёрным костюмом-тройкой фигуру господина Видящего.
Садао же не торопился объявлять цель своего визита. Обвел внимательным взглядом лица. Послушники, на которых он задерживался дольше обычного, слегка бледнели и торопливо утыкались в бумаги.
— Господин Видящий?
Заместитель Садао, Альвис Гримани, оказался рядом неслышно. Застыл под боком, заложив руки за спину; невозмутимый, подтянутый и чисто выбритый. Даже тёмно-синяя форма шла ему больше, чем остальным Видящим.
Садао вернулся к осмотру канцелярии.
— Всё ли в порядке?
Глаза Гримани сощурились в улыбке.
— Разумеется, господин Видящий. Я бы непременно сообщил вам, случись что-то в храме. — Альвис подался ближе. — Вас что-то беспокоит?
Садао вновь смерил взглядом его непроницаемо-вежливое лицо. Еле удержался, чтобы не забраться в его голову, прямо под зачёсанные набок волосы, и не раскопать все мысли и намерения. Жаль, закон не поощрял использование магии без веского повода. По мнению Садао, когда дело касалось безопасности, этика лишь мешала.
— Нет, — после некоторой паузы ответил он.
«Нет, Альвис, я не доверяю тебе настолько».
— Возвращайтесь к работе, господин Гримани.
— Конечно, господин Видящий, — кивнул Альвис и вернулся на место. Садао двинулся вдоль столов — привычно, как делал в лектории, — посматривая через плечи послушников. Взгляд Гримани следовал за ним, мешая думать спокойно.
Шаги гулко отзывались под парусами куполов, эхо металось по залу. Послушники ёжились, напряженно шуршали записями, потели, нервничали, и ничего более. Возможно, Садао чудилось больше, чем было на самом деле — как следствие причитаний и паранойи Врано. Он был бы рад утешиться подобным предположением... Но отчего-то не мог.
Он скользнул ладонью по оси времени — барельефу, что тянулся вдоль стены. Под зарубками, что отсчитывали десятки лет в прошлом и грядущем, шелестели листы с рисунками. Некоторые изображения успели пожелтеть и выцвести от времени, некоторые казались свежими и были исполнены тушью — как один, совсем новый, привлекший внимание Садао.
— Чья работа? — он стукнул кончиками пальцев по наброску татуированного лица. Рисунок трепыхался на сквозняке под отметкой грядущего года.
— Эли, — тут же отозвался чуткий Альвис. — Элеонис Кроток, господин Видящий. Послушник старшего отделения.
— Пусть зайдет ко мне. Как можно скорее.
Садао снял набросок с гвоздя, сложил его вчетверо и сунул в карман жилета. На его памяти редко кто рисовал Бескровного — честно говоря, никто за исключением самого Садао. И этому господину Кротоку следовало поостеречься с предсказаниями. Внимание ордена могло аукнуться большими проблемами.
Он скользнул обратно в полумрак зала потерянных шагов. Изображения звёзд ползли по сводам белыми муравьями; созвездия приглушенно мерцали, словно раздуваемые ветром угли. В обе стороны выстроились ряды деревянных колонн с диванами у подножий. Большинство из диванов пустовали. С бунтами в Кумкуре и на юге репутация Содружества как лучшего места для обучения и работы подмокла; теперь одарённые магической кровью предпочитали оставаться на родине. Те же, кто рискнул приехать, с приближением Садао отрывались от своих книг и записей, вздрагивали и приветствовали его молчаливыми кивками. Садао кивал в ответ, оценивая взгляды, манеру держаться, количество бумаг на столиках.
Чинве была убита своим же помощником. Самым доверенным лицом, тем, кто наизусть знал её привычки и распорядок. И, что бы Садао ни кричал и ни доказывал, ему совсем не улыбалось последовать за ней из-за собственной беспечности.
«Кто? Кто из вас?»
Он заглянул в библиотеку, тишину которой разбавлял шорох трактатов и скрип перьев.
«Кто-то из вас?»
Никто из послушников не поднял головы, и Садао отправился дальше, к мрачной двери своего кабинета. Он потянул на себя ручки дверных створок, и те легко поддались, выпустив прогорклый запах табака и пыльных книг. Мутные стекла единственного окна пропускали мало света, и Садао привычно дернул шнурок выключателя. На стене зажглась лампа; её тусклых бликов хватало ровно для того, чтобы не биться об углы стоящего посреди комнаты стола. Казалось, его дубовую тушу специально выпилили под размер пространства между книжными шкафами, окном и дверью. Протиснуться мимо него можно было лишь бочком, царапая колени о резной край, что Садао и сделал.
Он рухнул в кресло, выдвинул ящик стола и достал лакированную трубку с длинным мундштуком. Снова пошарив в ящике, он вытащил сверток из бурой бумаги и размял хрустевший в нем табак.
Спустя час ожидания, когда глаза уже щипало от дыма, в дверь кабинета постучали.
— Господин Видящий, вызывали?
В приоткрывшейся щели показалось белое лицо, и Садао отложил стальное перо и бумаги. Вынул мундштук изо рта и молча проследил, как через порог скользнул молодой человек с папкой в руках. Его будто клонило к земле под весом собственных мозгов — широкие, худые плечи горбились, а голова, увенчанная шапкой светлых кудрей, тянулась на шее вперед, как у лошади.
Садао жестом велел прикрыть дверь. Эли Кроток послушался, справившись с ручкой лишь с третьей попытки. Взгляд его влажных глаз метнулся по кабинету.
— Господин Видящий, раз я уже у вас... — проговорил Кроток, путаясь в собственных словах и одеждах. — Пока мы не перешли к делу, я также хотел вам показать... Сейчас...
Он принялся что-то искать в кипе бумаг, утрамбованных в папку. Лицо его раскраснелось от усердия, длинные пальцы сновали по листам, словно лапы белых пауков.
А шуршанию его бумаг не было видно ни конца, ни края.
— Присядьте, — наконец позволил Садао, и Кроток с облегчением рухнул в кресло, разложив папку на угловатых коленях.
— Простите, — выдохнул он, вновь погрузившись в документы и наброски. Наконец отыскав нужный лист, он положил его на стол и сдул прядь волос со лба.
— Вот.
Взглянув на рисунок, Садао вздрогнул. Карандаш Эли вычертил знакомый силуэт слишком хорошо: корабль плыл по бурным волнам почти как живой. Задирал острый серый нос к грозовым тучам.
— Видение? — быстро спросил Железный.
— Не совсем, — Эли замялся под впившимся в него взглядом. — Этот образ вплетается в мои сны. Где-то на рассвете, если не нужно рано вставать и...
— Часто?
— Достаточно. За этот месяц уже трижды. Но виной может быть переутомление. Не то чтобы я жаловался на усталость, — торопливо добавил он, — нет, не подумайте, господин Видящий! Просто в последнее время...
— Там были птицы?
— Нет, но…
Садао вскинул руку, призвав ученика к молчанию.
— Увидите его ещё раз, официально разрешаю вам поспать подольше. Наброски принесите мне.
— Спасибо! Спасибо, — зачем-то поблагодарил его Кроток, вскочил из кресла и рухнул обратно, когда Садао вновь заговорил.
— Я вызвал вас не для этого. Хочу доверить особое поручение.
Брови Эли поползли к хаосу кудрей, на бледном лице расплылись красные пятна.
— Но моя работа... Господин Гримани...
— Насчёт господина Гримани не беспокойтесь. Наблюдайте за храмом, за наставниками, послушниками. — В голове помутилось, и Садао прикрыл веки. Он сменил позу, скучая по удобному домашнему халату, и неопределенно махнул рукой. — За всеми, кто входит и выходит из этого здания. Заметите что-то необычное — сообщайте мне. Лично.
Кроток поерзал, вцепился в папку ещё крепче.
— Необычное? — осторожно осведомился он, и Садао кивнул.
— Или опасное. Запрещенное.
Нет, Эли Кроток точно не мог быть предателем. Садао даже не требовалось лезть в его разум, чтобы это понять. Весь как на ладони — смятение, паника, страх, удивление. Такой буднично обыкновенный — и, тем не менее, одаренный провидец, магическая кровь. Вот она, усмешка судьбы в действии.
— То, что может угрожать безопасности, — пояснил он, смакуя дым. Тот свился кольцом у его носа, взяв раскрасневшееся лицо послушника в зыбкую рамку. — Теперь, господин Кроток, это ваша забота. Будете моими глазами и ушами. И, разумеется, этот разговор должен остаться строго между нами.
Если у Бескровных были соглядатаи в храме, Садао стоило завести своих.

***
Элеонис Кроток бывал в тесном, прокуренном кабинете энси трижды за все время учебы: первый раз, когда проходил собеседование при поступлении, второй — когда просил о подработке в канцелярии: его мать нуждалась, средний брат был инвалидом, а младшие ещё не доросли до того, чтобы работать. В третий раз побывал сейчас, получая это дикое и малоприятное поручение.
«Следить за своими коллегами? Этого вы от меня хотите?»
Но вслух, разумеется, он так ничего и не сказал. Пристальный взгляд матовых глаз Видящего не располагал к лишним вопросам.
— Конечно, господин Видящий. Я всё сделаю, — кивнул Эли, даже отдаленно не представляя, с чего начать.
Видящий выпустил облако дыма. Казалось, он горит — белый туман источали даже его волосы, лежащие на плечах.
— Прекрасно, — ответил он. «Я и не ждал иного», — утверждал его тон и ставил в разговоре жирную, мёртвую точку. — Вы свободны, господин Кроток.
Эли кивнул и поспешно выкатился из похожего на аскетичную кладовку кабинета. Вонь табака и горелой травы пропитала всю его одежду, наполнила легкие, отчего в голове помутилось. И как энси мог курить эту дрянь целыми днями напролет?
Кроток вздрогнул, заметив рядом второго пугавшего его до чёртиков человека — Альвиса Гримани, заместителя энси. Холёный юркий карьерист. Все в храме знали, что он метит на пост Садао и когда-нибудь — никто не сомневался — займет его кресло. Несомненно, лучшая кандидатура: умный, быстрый в решениях, умеющий промолчать и ввернуть веское слово в нужный момент. С безупречным послужным списком. Именно такие люди и становились большими начальниками. Такие, как Гримани, и уж точно не такие, как Элеонис Кроток.
— Как прошло? — поинтересовался Гримани.
— Не очень, — выдавил Эли. Но в кои-то веки такой ответ не устроил заместителя. Он проследовал за Эли в канцелярию, присел на край стола и склонил голову набок, совсем как любопытная птица, что следит за червяком.
— Почему?
Кроток замешкался с ответом.
— Я допустил страшную ошибку, — печально выдохнул он, потупив глаза — те всегда его выдавали. Сцепил вспотевшие, дрожащие пальцы под столом и покачал головой. — Просто катастрофа. Боюсь, теперь господин Видящий даже не пожелает видеть меня в лектории.
— О? Как жаль это слышать, — без особого сожаления произнес Гримани.
Эли уставился на его идеально выглаженные штаны, которые замялись столь же идеальными складками на коленях. Сердце билось, словно он успел взбежать на Башню Созерцания и скатиться по её винтовой лестнице обратно.
— Энси сказал, что я не допущен к обучению... — запинаясь, сказал он. — В смысле, временно, пока не исправлю то, что натворил.
— Ну, Лео, — Гримани коснулся его плеча, и Эли едва сдержался, чтобы не отстраниться. Он ненавидел, когда его так звали: кроткий лев, что могло быть смешнее? — Если что, Лео, ты знаешь, где меня искать. Не стесняйся обращаться.
Гримани поднялся, и любопытные взгляды других послушников попрятались, словно прыснувшие ящерицы. Они слышали каждое сказанное слово, в этом Эли не сомневался. Он огляделся и смущенно ответил на сочувственную улыбку девушки, сидевшей через стол от него.
Он оглядел зал канцелярии, и холодок сбежал по его спине. Белёсый свет падал из стрельчатых окон на десятки макушек, терялся за лесом колонн. В храм ежедневно приходила по меньшей мере сотня наставников и послушников. Сотня возможных шпионов и предателей.
Кому он мог доверять теперь?

***

Садао Железный ненавидел оставаться без дела. Если он не курил, то составлял списки дел и записывал явившиеся ему видения. Заполнял отчёты. Перекладывал с места на место книги.
Метался из одного деревянного угла в другой.
Порой он просто хлестал вино, сидя на крыльце. Поджимал зябнущие ноги под себя и выдыхал дым в стрекочущие цикадами прозрачные сумерки. Рядом зудели москиты, в селении у подножия холма надрывались псы, соблазняя завыть вместе с ними. Деревья казались мазками туши по звёздному небу — идеальные, без единой торчащей невпопад ветки. Садао следил за садом лично; ещё одно занятие, чтобы отвлечь себя.
Он привалился к балке, подпиравшей крышу террасы, натолкал в трубку табака и поджег, привычно опутавшись клубами дыма. Затянулся пару раз, все ещё перебирая в голове рассказ Врано. Ночная птица в ветвях клена выдала особенно громкую трель, и Садао рефлекторно отследил импульсы, которые испускал её мозг. Хотел заткнуть крохотный клюв, но передумал: хоть какое-то музыкальное сопровождение. Он чувствовал себя тревожно, словно даже в собственном саду за ним наблюдали. Словно тени, скользившие у ограды, следили за каждым его движением, ждали, когда он напьется посильнее.
Может, так оно и было.
Допив бокал, он скинул сандалии и переступил порог. Когда-то это место наполняли голоса, тепло тел и ароматы еды. Теперь лишь эхо шагов скакало в пустых комнатах, и Садао старался передвигаться как можно тише, чтобы лишний раз его не тревожить. Иногда желал тоже исчезнуть. Или бросить всё — дом, в котором так и не появились дети, сад с могилой Гайи, храм — и сбежать... Но не мог даже раскрыть чемодан.
Он сбросил халат, завесил его пёстрым шелком спинку стула. Забрался в прохладу между одеялом и простыней, оставив другую половину кровати под покрывалом. То место он не расстилал много лет.
Седой, влажный туман опутал его и потянул в свои глубины. Садао судорожно взметнул руки, но ухватиться было не за что. Под ним простерлась трясинная, непроглядная вода — он чуял её приближение голой спиной и задохнулся от ужаса. Плети волос хлестали его по лицу, облака цеплялись за одежду, а рядом мчались птицы с белыми глазами. С клёкотом они пикировали в океан. Садао извернулся в полете и с изумлением уставился на украшенную резными змеями Башню Созерцания. Она росла, раздвигая воды, а птицы неслись ей навстречу.
Когда первая из них разбилась о деревянную стену, Железный провалился в следующий сон.



[align=center]Сделал дело[/align]
[align=center]Юг, провинция Фараи[/align]

Главная тюрьма Фараи — юго-восточной провинции Содружества — гнездилась на острове посреди искусственного, круглого, как солнечный диск, озера. Столица провинции шумела к югу, отрезанная взгорьем и рекой; к северу таилось далёкое Бахати. К востоку жарились мёртвые Пряные степи. Тот, кто создал эту крепость многие века тому назад, знал, что делал: не сбежать, не скрыться. К горлу Розо подкатывала паника от одного взгляда на пустые воды озера, бесконечные светлые пески и столь же светлую песчаную взвесь на горизонте.
Но куда больший ужас он испытывал, когда отворачивался от окна к монолитным каменным стенам камеры. По ним бежали угловатые древние символы — полустёртые от времени, сбитые сотнями кулаков и сапог, вымазанные старой кровью. Над головой зияло тёмное отверстие — скорее всего, вентиляционный ход, который на верхних уровнях соединялся с другими каналами в единую систему и выходил на поверхность. Иногда Розо казалось, что оттуда за ним следят; хищно посматривают из сухой тьмы и тихо стрекочут. В такие моменты он забивался в дальний угол камеры и таращился на чёрную нору вентиляции в ответ, не в силах уснуть.
Как он оказался в столь незавидном положении, он не помнил, и это было странно. Он помнил полицейское управление, какого-то посетителя, документы, которые тот просил передать Чинве, а потом ничего. Абсолютное забвение, как в коротком сне, после которого он очнулся в камере.
По процедуре, ему должны были предъявить обвинение. По лестницам спускался следователь в сопровождении тюремного Видящего. Следователь описывал преступление, задавал вопросы; Видящий держал ладони на висках подозреваемого — в случае, если подозреваемый был на то согласен, — и подтверждал виновность. Или опровергал версию следствия, после чего ликующего заключённого освобождали.
Но к Розо не спускался никто. Соседние коконы-камеры пустовали, охрана по коридору не ходила. Поднос с едой ставили под решётку, когда Розо забывался сном. Его будто сунули на нижний уровень с глаз долой и поспешили о нем забыть. Конечно, безгрешен он не был: замял пару дел за пару кошельков. Но он совершенно точно не заслужил наказания такой строгости.
Всё закончилось одним вечером. Когда солнце покинуло круглую прорезь окна под потолком и сменилось точками звёзд, на лестнице зажглись лампы и заплясало эхо шагов. К решётке вышли трое: тюремный Видящий с синей нашивкой на рукаве, худощавый и невзрачный мужчина в чёрном и сопровождавший их охранник. У камеры вспыхнул холодный электрический свет; звякнули ключи, заскрипел замок. Розо встрепенулся, сложил вспотевшие ладони на штанах робы и с надеждой уставился на открывшуюся решетку. Быть может, его собрались отпустить? Наконец поняли, что произошло ужасное недоразумение?
— Благодарю, — Видящий переступил порог. Его спутник вошёл следом и устроился в углу, сложив татуированные ладони на груди. Лицо его тоже было в татуировках — странных письменах, что вились от подбородка до лба. «Добрый вечер», — кивнул он.
— Почему я здесь? — Вместо возмущения в голосе предательски сквозила дрожь. Розо глянул на татуированного, посчитав его следователем по делу. — Меня держат уже неделю. Не дали связаться с семьей. По какому праву?
Видящий поставил фонарь на пол, подальше от койки. Скинул куртку и склонился к Розо. Глаза его казались пустыми и блёклыми, как у мёртвой рыбы.
— Позвольте заглянуть в ваш разум, — произнес он установленную веками фразу. Сколько раз Розо слышал её при дознаниях — не счесть. Однако раньше, со стороны процесс казался ему не таким страшным.
Он кивнул и вздрогнул, когда к вискам прижались пальцы.
— Вы убили госпожу Чинве иш-Джафна?
— Что?! — Он попытался вывернуться, но Видящий держал его крепко. — Нет!
— Он врёт, — заключил бесстрастный голос над его головой. Татуированный следователь кивнул, словно и не ждал иного ответа.
— И вы не видите никаких признаков вмешательства в его разум? — уточнил он.
— Нет, как и в прошлый раз. Чистое сознание.
— В прошлый раз? — нахмурился Розо, перевел взгляд с Видящего на следователя. Но его не услышали.
— Выходит, он совершил убийство по своей воле.
Видящий кивнул и отстранился. Свет из коридора подсвечивал его фигуру сзади, форменная рубашка белела пузырем на жилистом торсе. Лицо казалось вылепленным из тёмного воска.
— Вахид, ты же меня знаешь! Столько лет вместе проработали! Эй, — Розо попытался ухватить Видящего за рукав, но тот отшатнулся и нахмурил брови. За переносицей предостерегающе кольнуло.
— Вам не следует так себя вести. Правила гласят: любые прикосновения к тюремному Видящему…
— Я знаю правила! — рявкнул Розо.
— … расцениваются как попытка нападения. В таких случаях Видящий имеет право применить магию без предупреждения. — Вахид развел руками. — Вплоть до летального исхода. Вам все ясно?
Розо упрямо сжал губы.
— Вам все понятно? — повторил Видящий, и он нехотя кивнул.
Вахид ухватил куртку и вышел, не дожидаясь следователя. В отчаянии, Розо обхватил голову руками, не веря, что вот так, в две минуты решился вопрос его свободы и жизни.
— Я не убивал, поверьте, — сказал он хриплым, срывающимся голосом. — Такого просто не могло случиться.
Его затылок и плечи накрыла тень, танцующая в свете фонаря.
— Могло, и ты это знаешь.
Розо ошеломленно вскинул голову. Татуированный скупо улыбнулся ему, не разжимая тонких губ. Склонился ближе, будто хотел что-то шепнуть на ухо, и голову Розо вдруг обхватили холодные сухие пальцы.
Он видел лишь глаза, чёрные, как морские глубины.
— Знаешь, просто боишься вспомнить, — они сощурились в ледяной улыбке. — Но ты сильный. Был сильным в последний раз, как мы встречались. Настоящее дитя хаоса.
Розо медленно кивнул. Тьма в странных глазах плеснула липким хвостом. Позвала за собой.
Он не помнил, как татуированный ушел. Решетка осталась открытой, но Розо даже не взглянул на нее. Спустя некоторое время, когда в круглом оконце показалась луна, он неспешно поднялся, расправил штаны, вытирая пальцы о потасканную ткань. Так же неспешно опустился на колени — больно ткнулся ими в мрамор. Уперся пяткой ладони в угол койки и поднатужился. Та с печальным скрипом поддалась, отлепив железные ножки от комьев паутины.
Розо лег на пол, уставился на ножку снизу вверх.
И отпустил койку.


[align=center]Возвращение блудного[/align]
[align=center]Юг, округ Райя[/align]


Лагерь армии Содружества пустил корни на пустыре за восточной стеной Кумкура. Он разрастался, пополняясь новыми добровольцами со всех провинций. Растянулся до побережья выцветшими на солнце шатрами, чадил дымом курилен и костров, над которыми булькали похлебки. Платили — по крайней мере, обещали заплатить — солдатам неплохо, тешили надеждой легкой наживы. «Воины юга» частенько наведывались в бордели, лепившиеся с краю лагеря; сближались за пряным вином и дрались за карточными столами.
Воняющее и галдящее сборище. Следовало отправить их в Долины, и как можно скорее.
Ближе к главным воротам запестрели шатры побогаче — алые и травянисто-зеленые, украшенные символикой магических нопад. Зодчие и Мертвящие наслаждались тихим отдыхом в тени, оставив лица открытыми, а маски с длинными кольчужными бармицами — на земле. Некоторые прогуливались, шурша плащами в цвет своего храма. Не хватало лишь лазурных оттенков Видящих — послушники из Бахати мобилизоваться не спешили.
Идир скользнул рядом с вышитым на красном полотне шатра кулаком Зодчих. Чиркнул крылом по капюшону одного из послушников и нырнул в небо, не дожидаясь огненной змеи в ответ. На подлете к башням Кумкура он снизился, упал камнем в расщелину улицы. Трубы с башен протяжно взвыли, их клич разнесся над городом, оглашая самый жаркий час дня. Им вторили медные голоса с пустоши за северной стеной и с форта на побережье. На время восхваления всевидящих звезд и присланного ими Сабри город цепенел. Улицы пустовали, крыши и плоские террасы плыли в солнечном мареве.
На одной из таких террас Идир и обнаружил своих друзей и подельников — «компаньонов», как они звали себя. Расположились они у портового района, с видом на доки и плывущие в заливе корабли. Младший «компаньон» по имени Вишей сидел на краю, свесив ногу за парапет. В его зубах дымилась самокрутка, коротко остриженные льняные волосы золотились на солнце. Старший, смуглый, крепко-округлый, словно винная бочка, возлежал под дощатым настилом. Прятал лысую голову в полупрозрачной тени. Звали его Монах — за спокойный тягучий голос, густую бороду и длинную юбку, какую обычно повязывали самые рьяные из верующих Южного Содружества. Собственно, эта юбка была единственной связью между Монахом и религией.
— Прохлаждаемся? — Идир накинул протянутый Вишеем халат и встал рядом, спиной к парапету. Даже через ткань он чувствовал жар раскаленного кирпича.
— Наблюдаем, — поднял палец Вишей и кивнул в пролёт между домами.
В окне напротив виднелся мужчина. Похожий на беспокойную тень, он рваными движениями оправлял пиджак. Зеркало отбрасывало блики на его тонкое, обрамленное бородкой лицо и худую шею. Мужчина приладил котелок — чёрный, словно с головы республиканского модника. Немного подумав, вернул котелок на вешалку и повязал голову национальным южным платком.
— Глянь, сейчас свалит на обход своих лавчонок. — Вишей ухмыльнулся, бросил взгляд на Идира. — А перед этим проверит тайник под половичком у двери. Каждый день так делает, после молитвы. Неплохо я разнюхал?
Ничего не подозревавший торговец заглянул под половик, расправил его мысом туфли и вышел.
— Вот, говорю же! — Вишей гордо выпятил крепкую, обожжённую солнцем грудь.
— Сейчас не до игр, — нахмурился Идир, но от него отмахнулись, сморщив нос.
— Спокойно, птица, расслабься. Пока сидим в кумкурском дерьме, можно и развлечься.
— Эй, Вишей-Полна-Голова-Вшей, — Монах подал голос из тени. — Раз птица говорит не связываться, значит, не стоит. Тебе что, платят мало? Жить надоело?
Вишей цыкнул, негодующе покачал головой. Ничего-то, мол, вы не понимаете.
— Руки забывают. — Он пошевелил пальцами перед носом Идира. — Сноровка теряется. Вот грохнут завтра ам-Хашема, а пальцы — как козьи сиськи, и кто мне будет платить?
Порой Вишей не слышал, что нёс, а Идир сильно удивлялся, как до сих пор не оторвал его умелые руки. Всё проклятая сентиментальная привязанность к другу детства.
— Не говори так.
— Чего не говорить? Про козьи сиськи или оплату?
— Его никак не убить, малой, — снова встрял Монах. Он оперся мозолистыми ладонями на колени, поднялся и затянул потуже белое полотно юбки. — Всегда возвращается, как говно на резинке. А щас, может, слыхал твой трёп.
Вишей упрямо взъерошил волосы, но промолчал и отвернулся от галдящей, похожей на канаву улицы. Похоже, торговец и его тайник под половиком были спасены. Идир кивнул, наконец получив внимание своей небольшой команды.
— Сабри решил сыграть с нами в прятки.
Вишей криво усмехнулся, Монах вскинул брови. Ни один из них удивлен не был.
— Собираемся и выезжаем сейчас, — велел Идир и направился к лестнице.
Трубы дали сигнал к окончанию молитвы. Улицы тотчас захлопали ставнями и закричали на разные лады. Из порта донесся лязг крана.
С правителем или нет, жизнь в Кумкуре продолжалась.

***

Наверное, он ни разу не уезжал так далеко от столицы.
Всё было в новинку: приземистые глинобитные дома, тихие улицы, что обрывались, не успев начаться. Тесная комната, в которой он остановился, не желая привлекать к себе лишнее внимание — гостеприимству местных вельмож он не верил. Простая еда. Густой пахучий воздух. Честная жизнь, без золота и прикрас.
Вздрогнув от осторожного стука в дверь, Сабри отодвинул тарелку — всё равно местная честная еда в его горло не лезла, — нырнул в пиджак и надвинул котелок на глаза. Он решил выдать себя за дельца с севера. Не из Петрополиса, конечно, — за республиканца он не сошел бы и в кромешной тьме, — но его вполне могли принять за выходца из Долин. Та же оливковая кожа, те же тёмные вьющиеся волосы, чисто выбритое лицо. Ничего общего с золочёным и бородатым правителем Содружества.
По крайней мере, он на это надеялся.
Сабри вышел из одного полумрака в другой. Охрана мигом окружила его и повела вниз по лестнице, словно девственницу в гарем. И, как та же девственница, Сабри старался не поднимать глаз — при взгляде на кольчужные маски солдат в его голову лезли ненужные мысли. Сколько секунд могло потребоваться для того, чтобы вытащить кинжал и вспороть горло? А чтобы скинуть с лестницы? Или задушить? Что если Бескровные подкупили всех шестерых? Магическая кровь почему-то отказалась ему помогать, должно быть, орден что-то пообещал и им. Бросили Сабри, заставили позорно прятаться в чужом городе, как изменника.
Но оставаться в Кумкуре было куда страшнее.
Они миновали зыбкие огни ночных лампад — вдали от больших городов ещё не ведали об электричестве, — быстро миновали коридор для прислуги и вышли в ночь. Идущий первым солдат выставил руку, приказывая остановиться. Обвел взглядом улицу, башню храма, лишенные окон стены домов. Крыши, над которыми мигали пустые глаза звезд.
Сабри уставился в небо. Звезды всегда были своенравны, но они же могли помочь своему посланнику.
«Обратите на меня свой взор! — взмолился он. — Дайте мне знак вашей милости, о Всемогущие!»
Что-то тенькнуло, и к его ногам свалилось тело с торчащим из шеи арбалетным болтом.

***

Вишей растянулся на зубце храмовой башни, за которым, далеко внизу, золотились редкие газовые фонари. Свесил длинные, мускулистые руки и смачно плюнул.
— Выходят.
— Наконец-то. — Идир вскочил. Он успел замерзнуть на продуваемой всеми ветрами крыше.
— Ага, собирается, как баба. Тоже мне, звезда-с-небес, — Вишей сощурился в бинокль. — Будь хорошей птичкой, глянь, сколько их там?
Идир лег на парапет рядом с другом, оперся щекой на ладонь. Сосредоточился, присмотрелся к силуэтам в густой ночи. Запахи стали ярче; очертания домов слились в угловатое, ступенчатое чудище. Но Идиру бросалось в глаза даже малейшее движение в этой тьме.
— Семеро. Шесть с ним, идут к машинам, седьмой страхует, — Идир ткнул пальцем в тень на крыше над чёрным ходом постоялого двора.
— Нас явно недооценивают, — цыкнул Вишей.
Он по-кошачьи ловко пробежался по парапету и прыгнул. Перекатился на узком пятачке балкона двадцатью шагами ниже. Снова перемахнул узорчатую балюстраду, упал на навес лепившейся к храмовой башне лавки и спрыгнул на землю.
Только капюшон слетел с белобрысой головы.
Идир вскинул арбалет и пробил шею встрепенувшегося стрелка. Нелепо махнув руками, тот упал на головы стоящих у постоялого двора охранников.
Отбросив арбалет, Идир прыгнул следом. Ветер свистел в ушах, заглушая остальные звуки; тело реагировало привычно, на уровне рефлексов. Перекатился по жёсткой плитке балкона и снова прыгнул. Почти не глядя, ухватился за выступ.
«Раз», — сказал он себе, оказавшись на занесенных песком уличных плитах, и выхватил нож.
Два, три — всадил его в ближнего солдата, выпустив кровь. Тот попытался боднуть Идира в нос, но только сбросил капюшон и кольчужную маску, обнажив молодое лицо. С его губ сорвался хрип, запахло страхом и мочой.
Идир подставил его под выстрел. Не выпуская ослабевшее тело, попятился в тень навеса, следя за передвижениями солдат. Стрелок вел мушку револьвера следом, но вдруг выронил оружие и зажал горло. Между его пальцев надулись алые пузыри. Из тени за его спиной вышел Вишей и переступил тело, деловито стряхнув на него капли с ножа. Быстро присел, уходя от пули, и ухватил револьвер.
Четыре, пять — грохнули выстрелы. В пыль упали ещё двое. Пусто щелкнул боек, револьвер полетел в пустынный кустарник у стены постоялого двора, а Вишей снова исчез в арке между домами. Один из охранников кинулся следом.
Краем уха Идир уловил рев мотора и стук отбрасываемых колесами камушков. Но стоило ему отвлечься, как оставшийся солдат выбил нож из его руки, ударил под дых и отбросил в пустые ящики под навесом.
Идир подобрался, скользя на подгнивших фруктах. Противник приближался, выверяя каждый шаг. Лезвие кинжала блеснуло в свете фонаря, у лица качалась стальная сеть бармицы. Проклятая маска. Из-за неё нельзя было даже угадать, куда противник смотрит. Цыкнув, Идир нащупал обломок деревянной рейки, сжал его в руке.
Лезвие свистнуло, проткнуло воздух. Идир отбил удар, — нож скользнул по рейке, прижатой к предплечью, — пнул по кожаным обмоткам на голени солдата. Тот покачнулся, шагнул назад, не удержав равновесие, и вздрогнул.
Из-под его ребер выглянул стальной кончик лезвия.
Вишей за его плечом оскалил зубы и дернул нож. Из-под встопорщенной куртки побежали алые потоки. Хрипя, солдат перехватил кинжал и ударил им за спину, вслепую. Вишей зашипел — по его боку расползлось алое пятно — и пырнул врага ещё трижды. Подскочивший Идир сдёрнул стальную маску и свернул солдату шею. Тело упало в слипшуюся от крови пыль.
— В порядке?.. — Идир ухватил Вишея за локоть. Друг кивнул, всё ещё тяжело дыша.
— Этот... Где? — прохрипел он, сдувая каплю пота с кончика носа.
Идир развернулся на пятках, оглядывая тела на песке, пустую улицу и глухие коробки домов. Правитель Содружества как сквозь землю провалился — вместе с одной из машин.

***
Чужая кровь брызнула на лицо, каплями сползла по подбородку. Солдат развернулся от удара, приветствовав Сабри отвратительной раной, которой раскрылось горло. На миг их взгляды встретились: испуганный — Сабри, и полный безысходности и гнева — умирающего солдата. «На моем месте должен быть ты», — словно говорил он. А застывший над ним Бескровный с алыми пятнами на куртке всем своим видом приказывал бежать. Что Сабри и сделал.
На непослушных ногах, он обогнул драку. В быстрой схватке мелькнуло знакомое лицо Лохматого. Глаза его зловеще белели, совсем как тогда, в дворцовой спальне. Сабри содрогнулся и поковылял быстрее, ещё не решаясь побежать в открытую. Слава звездам, машины уже урчали, грея моторы. Их подготовили к поездке заранее, чтобы не заставлять правителя ждать.
За спиной кто-то хрипел в агонии. Сабри влез на водительское сиденье одной из машин, хлопнул дверью и невольно обернулся. На него все ещё никто не смотрел, да и зрителей оставалось все меньше. Тени Бескровных расправлялись с охраной быстро и методично, разбрызгивая кровь. Бахнули выстрелы, и Сабри рванул на себя рычаг коробки передач. Автомобиль взревел и тронулся с места. Леденеющими пальцами правитель вцепился в руль, выгнулся вперед — будто это могло помочь ехать быстрее. Впереди замаячил просвет городских ворот, которые предусмотрительно оставили открытыми. «Ещё немного», — подумал он, кусая губы. Ещё немного, и...
На заднем сиденье кто-то с рыком расчихался.
— Поворачивай, — сказал этот кто-то, шмыгнув носом. В шею Сабри уперлось холодное дуло. — Поворачивай, говорю.
Правитель выдохнул, покосился через плечо.
И прыгнул.

***

Не успел Идир сбросить человеческую шкуру, чтобы осмотреть городишко с высоты, как Сабри явился сам. За его спиной маячил раскрасневшийся Монах. Густые брови нависали ниже обычного, борода топорщилась, а на широких парусиновых штанах красовались дыры, в которых мелькали волосатые ободранные ляжки.
— Ваши ночные посиделки в гроб меня загонят, — ворчал подельник, подгоняя правителя тычками. Тот гневно таращил глаза, но молчал; на его скуле наливался синяк.
— Этому, — Монах снова подтолкнул Сабри, — впилось выпрыгивать на ходу. У его звёздности с головой непорядок, слышите, ваша звёздность? Лечиться надо.
Сабри лишь стиснул губы, и их тонкая нить окончательно слилась с белой, недавно выбритой половиной лица. Жилка на его шее бешено пульсировала. Идир даже испугался, что их ценный груз хватит сердечный удар от нахлынувшего возмущения.
— И мне надо лечиться, — задумчиво добавил Монах, ухватившись за поясницу, словно её ломило.
— Худеть тебе надо, пузатый, — ухмыльнулся Вишей, ковыряя острием ножа под ногтями.
— А вы что скажете, о созданный небом? Худеть или лечиться? — поинтересовался Идир у бледного Сабри, стягивая его руки веревочной петлей. В ответ тот плюнул, но до лица Лохматого слюна так и не долетела, бесславно повиснув на борте пиджака.
— Я тоже так считаю, — кивнул Идир. — Хватит болтать, пора двигать. — Он склонился ближе к лицу беглеца, почуял сладковатый запах его страха. — Вас уже ждут.

***

Иссушенный жарким южным солнцем, обернутый в слои тонких халатов, шакин ам-Талаби — главный и, должно быть, единственный толковый военачальник Содружества — скрестил ноги на золочёной подставке. Повел головой, демонстрируя узкий длинноносый профиль, в котором чувствовался характер. И упорство ишака.
Идир терпеливо ждал, привычно отстраняясь от вспыхнувшего гнева. Спокойным следовало оставаться не лицом, а в мыслях, говорил ему отец. Иначе все силы утекали на подавление ярости, рвущейся наружу. Холодный разум и терпение — так побеждали великие стратеги древности.
Ам-Талаби, похоже, этого не знал. Он хотел казаться спокойным, ровно говорил, не хмурился, но черты его лица подрагивали от напряжения. Едва уловимо, но вполне очевидно для Идира.
— Твой хозяин непочтителен, — отрезал шакин. — Почему прислал своего пса, а не явился лично?
— Вам лучше бы молиться, чтобы он этого не сделал, — тихо улыбнулся Идир.
— Смеешь мне угрожать?
— Ни в коем разе, просто даю совет. Вы не о том думаете. У нас война на носу.
— Война? — Шакин отпил чай из низкого стаканчика. Тронул чёрные звезды, выбитые на бритом затылке — символ многих побед и высокого ранга. — И кто будет воевать? Горстка добровольцев и бандитов, подобных тебе?
— С правильным настроем и горстка простолюдинов может натворить дел. И с необходимым запасом провианта, разумеется. — Идир подошел к главному интересовавшему его и отца вопросу. — Как идет подготовка к походу? Мы же не хотим, чтобы наши войска померли от голода прежде, чем перейдут границу.
— Это уточни у моих помощников, — отмахнулся ам-Талаби.
Попытка воззвать к благоразумию провалилась ко всем степным демонам. Благоразумие было создано не для шакина ам-Талаби.
Идир безмятежно вытащил следующий вариант разговора из своей колоды. Не столь дипломатичный, но куда более убедительный.
— Мне некогда бегать по вашим помощникам, шакин, донесите до них сами. Не будут готовы к сроку — оставят головы над воротами.
Он посторонился, открыв взгляду вид за окном. За стеной дворца и цветастыми навесами базара виднелись восточные ворота. Там, на пиках решётки съёживались отрубленные головы. Пакля их волос вяло трепыхалась на столь же вялом ветру. Старомодная, но зрелищная казнь.
Ам-Талаби перевел взгляд обратно на стаканчик с чаем.
— Я не твой посыльный, Лохматый, — последнее слово он выплюнул с особенным презрением. — И не обязан перед тобой отчитываться. Знаком со счетным делом? У Содружества нет средств на военную кампанию. Нет средств — нет войны.
— Вы же понимаете, что шакин — это лишь должность. Ярлык. А ярлык можно навесить на кого угодно.
— Снова угрозы?!
— Совсем нет. Просто по закону неповиновение слову правителя ведет к разжалованию. — Идир вытащил из-за ворота трубочку желтоватой бумаги и раскатил её на столике у ног шакина. В правом нижнем углу, под убористыми строками приказа алела всем знакомая печать. — Или к смерти. Сабри отдал приказ, и вы обязаны его выполнять.
Ам-Талаби помолчал. Его унизанные кольцами пальцы тронули свиток, брезгливо отдернулись и вновь легли на колени.
— Говорят, Сабри бежал, — сказал он. — Если это правда, моим первым указом будет повесить тебя, щенок.
Сколькие пытались — ни одному не удавалось.
— Вас неверно информировали, шакин. Сабри Пятый — да воссияют над ним звезды — жив-здоров и... — Идир глянул через плечо в сад. — Сейчас гуляет у вас под окнами.
По залу торопливо шаркнули туфли. Позабыв о гордости и манерах, шакин притиснулся к Идиру и выглянул в полуденное марево. Его лицо скривилось, напомнив сушеную на солнце сливу. Кислую сливу.
Сабри и правда фланировал по дорожкам внутреннего двора. Его расшитый золотом костюм белел на солнце; умасленные, зачесанные назад волосы блестели. Словно почуяв чужие взгляды, правитель развернулся и коротко шевельнул ладонью. Идир радостно махнул ему в ответ.
— Звездной вам ночи и светлого дня, о посланник небес! — от души крикнул он, приложив ладони ко рту.
Сабри кивнул. Лицо его осталось бесстрастным и тихим; тень лежала во впадинах глаз.
— Жив и здоров, — сообщил Идир, когда правитель скрылся в голубоватом сумраке аркад, что вели к главному дворцу. — Боюсь, воспримет ваши слова, как измену, шакин. Хотите совет? — Он скатал свиток и сунул его обратно за пазуху. — Соберите войска быстрее. Как можно быстрее.
«Можешь засунуть свой совет себе в задницу», — сощурились глаза ам-Талаби.
— С нашим финансовым положением это будет сложно. Но я посмотрю, что можно сделать, — сказал он вслух.
«Посмотришь ты, ну как же», — подумал Идир.
— Уверен, у вас получится наилучшим образом, — кивнул он и направился к выходу. Айрны у резных створок даже не пошевелились. Что ж, Идир привык ко всякому обращению, мог и сам распахнуть дверь. Ничто не могло задеть гордость, если её, этой самой гордости, не существовало.
— Твой век будет недолог, полукровка, — донеслось ему вслед.
— Тридцать лет слышу одно и то же, — улыбнулся Идир через плечо и покинул кабинет.



[align=center]Безмозглый[/align]
[align=center]Юг, провинция Бахати[/align]

Эли заметил крадущуюся тень случайно.
Шел первый час после полуночи. Храм давно пустовал, послушники и наставники разбрелись по Келе и прилегавшим к нему селениям. Эли же закопался в бумагах, которые он никак не мог отложить, несмотря на приказ Видящего. Попутно пытался следить и слушать, и теперь голова его лопалась от ненужной информации: кто кого встретил, кто сколько заработал и как потратил накануне. Все это грозило обернуться кошмарными видениями ночью. Те частенько мучили его на родине, в гнетущей обстановке материнского дома.
Эли устроил голову на мягкой спинке дивана и уставился на своды, где пульсировали огни звезд. Он чувствовал, как холод сползает на него по отполированному дереву колонны. Наваливается на тело. Затылок потяжелел, и Кроток прикрыл веки, отложив бумаги на подушки. Всего на минуточку, пообещал он себе. В дальнем, самом тёмном углу зала потерянных шагов было так уютно лениться...
В пролетах аркад раздались шаги.
Их лёгкое эхо метнулось сквозняком и стихло, но к тому времени Эли уже сидел прямо, с широко распахнутыми глазами. Хотел было окликнуть, подать голос, но передумал и осторожно вытянул шею в главную галерею.
Тень скользила у дальней стены, мимо раскрашенных статуй, что вросли затылками в своды. Статуи следили за ней с нелепым удивлением, прижав ладони к белым вискам.
Эли затаил дыхание. Бесшумно сполз на выстуженные сквозняками доски и пробрался следом, задевая ножки диванов. Вновь сунулся в галерею, молясь всем богам, чтобы ночной гость не обернулся. Порой Кроток очень жалел, что его кровь порождала лишь безумные сны. Способность забраться в чужой разум сейчас оказалась бы куда полезнее.
На удачу, гость был занят замком Агатового кабинета. Среднего роста, в синем приталенном жилете и свободных штанах, как у самого Эли. У белой полосы воротника лежали завитки тёмных волос. Взломщик устало повел плечами и обернулся — так резко, что Кроток едва успел нырнуть обратно за колонну.
Он узнал лицо, и теперь его тошнило ещё сильнее. Он даже прижал ладони к груди, словно громкий стук сердца мог его выдать. Капли пота скатились к переносице.
«О боги. О боги».
Ключи в руках Гримани вновь зазвенели, и замок щелкнул. Шаги стихли в глубинах кабинета.
Убедившись, что он остался один, Эли выполз в главную галерею. Поднялся на ноги, и побежал, едва не повалив гармошку расписной бумажной ширмы. Перескочив порог, он ухватил туфли, спрятанные в углу за кустами и, как был босиком, помчался вниз по склону, к цепочке оранжевых фонариков Келе. Лестница тихо поскрипывала под его ступнями.
А эхо его пробежки ещё долго гуляло под сводами зала.

***

— Я удивлен. — Удивления в голосе Видящего, впрочем, не было. — Не успел я дать задание, как вы уже что-то обнаружили.
Трубка в его длинных пальцах дымилась, взгляд из-под тяжёлых век пригвоздил Эли к месту. Кроток почувствовал, как в его горле что-то встряло сухой крошкой. Может, слова, которые он собирался произнести. А, может, страх. К энси он решил зайти с утра, не откладывая тягостное дело в долгий ящик, мучительно мялся у дверей Агатового кабинета, подбирая слова для доклада... и тут же забыл их все, едва переступив порог.
Эли судорожно попытался сглотнуть, но слюна пошла не в то горло, и он зашелся в приступе кашля. Садао Железный продолжал курить, наблюдая за его корчами с высоты своего кресла. Поймав взгляд побагровевшего Эли, он приподнял брови.
— Ваш заместитель. Господин Гримани, — выдавил Кроток. — Он заходил в ваш кабинет. Но-ночью.
Он чуть не зажмурился в мучительном ожидании. «Вот сейчас-то меня и уволят», — печально подумал, изучая начищенную мозаику на полу кабинета. У ножки стола скопилась кучка пепла. Острый мыс туфли Видящего наступил на её верхушку, размазав по узору цвета индиго.
— Ночью? — голос энси казался спокойным. — Ко мне в кабинет?
Кроток кивнул, не поднимая глаз.
— Когда?
— Се-сегодня. Где-то после полуночи. А, может, за полчаса до, ведь, понимаете, я прикорнул, и, кажется…
И, кажется, он слишком много говорил.
— Я тогда совсем потерял счет времени, но…
— Вы уверены, что вам не приснилось?
Кроток помотал головой. Заерзал на потерявшем всякое удобство стуле. Говоря честно, будь он на месте энси, он и сам бы себе не поверил.
Воздух в кабинете вдруг сгустился, стал особенно тошнотворным, а туфли Видящего — особенно интересными. Эли сдавил папку на своих коленях так, что картон под пальцами размягчился.
— Что ж... — Он услышал долгий выдох, стук трубки о подставку. — Вы видели детали? Что он делал?
Эли оторвался от созерцания пола и туфель и уставился в невозмутимое лицо энси.
— Н-н-нет, господин Видящий, дверь была закрыта. Но я могу последить за ним и узнать больше.
— Узнайте, — кивнул Садао и выпустил клуб едкого дыма, от которого в глазах защипало. — И постарайтесь не терять его из виду. Вредительство в храме нам не нужно.
Кроток кивнул, дождался позволения встать и торопливо зашагал к выходу. Он был уверен, что энси запустит в его голову своей расписной трубкой. Ему как-то раз довелось видеть Садао в гневе: гость, что явился к нему в тот день, — кажется, какой-то военный из Кумкура — вылетел из храма, зажимая окровавленный нос. А в лектории у всех послушников зверски болели головы, пока Видящий цедил сведения для записи и грубо переворачивал листы, грозя выдрать их из книг.
Эли и не надеялся выбраться из Агатового кабинета живым.
— И Элеонис...
Кроток замер в полушаге от двери. Не успел, о боги... Он неохотно развернулся, вцепившись в документы, словно в спасительную щепу в шторм. Языки табачного тумана сожрали стол и окно, отчего казалось, что Садао плыл в молочном облаке.
— Да, господин Видящий?
— Будьте осторожны.
Эли отрывисто кивнул и выскользнул из кабинетного чада в прохладный воздух зала потерянных шагов. Ещё раз обернулся.
Наверное, господин Видящий был самым непредсказуемым человеком во всем Южном Содружестве.

***

Под низким потолком пристройки клубился пар. Выползать через распахнутые двери на веранду он не желал и упрямо скапливался в углах, оседая каплями на бамбуковой плетёной стене. На керосинке, облитой застарелыми потёками жира, кипела кастрюля, громыхая крышкой. Вскоре её сменил чайник — жестяной, с теми же потеками.
— Маура, вы же земляки с господином Гримани. Из Долин, верно?
Маура Виари на миг замерла, устремив на Эли взгляд тёмных глаз. Чарующих на фоне гладкой бронзовой кожи, вдруг подумалось Кротоку.
— Возможно, — она пожала плечом и продолжила свой полет по тесной, заставленной мебелью кухне. В исполнении этой девушки приготовление чая превращалось в сложный танец: с пируэтами у керосинки, поворотами с пожелтевшими от времени чашками и почти акробатическими прыжками через расставленные по полу горшки с цветами. Маура всегда слишком суетилась.
Чайник наконец закипел, выдувая носиком ровные клубы пара. Заслышав его бульканье, она торопливо обернулась и задела раскалённый железный бок пальцами. Без лишних слов Эли ухватил её за руку, подвел к раковине и сунул обожженные пальцы в черпак с водой.
— А самого Альвиса ты не спрашивала? — он повысил тон, перекрикивая постукивание крышки чайника, все ещё кипевшего на огне. Сменил воду в черпаке на ледяную, из ведра. — Откуда он? Чем занимался раньше?
— Как-то было дело. Сказала, мол, что раз земляки, то могли бы наведаться друг к другу в гости, там, на родине. Поболтать. Только он так на меня глянул... — Маура закатила глаза. — Должно быть, подумал, что я тайно по нему вздыхаю. Хотя это совершенно не так!
— Может, кто-нибудь что-нибудь слышал?
— Говорят, — Маура подалась ближе с загадочным видом, и Эли ослабел, почувствовав её лёгкое дыхание на своем лице, — говорят, он из разорившейся семьи с юго-запада. Откуда-то из Фараи. Говорят, его отец был преступником, и их имущество арестовали. Он кого-то убил. — Она округлила глаза. — Магией.
Эли закивал, продолжая цепляться за её смуглую руку. Очнулся лишь, когда край черпака заскрежетал по дну опустевшего ведра. Он торопливо разжал пальцы, выпустив крепкое запястье.
— Всю воду вылил... — пробормотал он. — Прости, пожалуйста, я принесу ещё.
Подхватив ведро, он выскочил за порог, едва не прочертив носом по ступеням веранды.
— Не нужно, я сама!.. — донеслось вслед, но Эли уже спускался по тропке, нитью резавшей склон. Стыд жег его уши так, что их не остудил даже налетевший предгрозовой ветер. Небо над Келе превратилось в седое месиво, перья низких облаков обгоняли медленные тучи и цеплялись за горную цепь вдали. Собирался дождь — должно быть, тысячный за промозглый май. Эли оскользнулся, взмахнул руками в попытке удержать равновесие. Ведро лязгнуло, ударило его в ребро, и он сдавленно выругался сквозь зубы. Должно быть, Маура уже вовсю над ним смеялась.
Вскоре Эли топал по мосткам улиц в полной уверенности, что в гости его больше не пригласят. С Маурой они сдружились в храме: вместе учились, вместе подрабатывали в канцелярии. Было глупо напрашиваться в гости — к незамужней девушке, оставаться наедине, переступая все приличия — и надеяться на нечто большее. Ещё и завел разговор о заместителе энси...
«Болван!»
Эли шлепнул себя ладонью по лбу. Хмуро огляделся — не видел ли кто? Но улица пустовала; молчали дощатые клетушки домов, по периметру обрамленные террасами. Со скатов крыш скалились резные львы и змеи, на тесном балконе хлопало забытое одеяло. В заставленном телегами пролете мелькнул полузакрашенный старый флаг Бахати. За годы со времен независимости лазурная краска успела облупиться, и сквозь неё ржавыми пятнами проглядывало дерево. Впереди, под мостом текла речка, глянцевая в сумерках. Откуда-то лилось дремотное женское пение и плач ребенка.
За последние месяцы Келе обезлюдел. Пара визитов военных из Кумкура, и городишко лишился всех взрослых — и не очень — мужчин, способных держать оружие. Теперь под гирляндами фонариков прогуливались лишь послушники храма на горе. Иногда Эли казалось, что только Видящие и остались в Келе. Только Видящие, вымоченные ливнями серые стены домов, да вой собак вдали.
Совсем не похоже на Брюхвальд, думал он, пересекая рыночную площадь. В её центре он приостановился, поскреб подошву о настил для прилавка, счищая налипшую гнилую кожуру. Далеко на западе, его родной город щетинился каменными башнями. Ночью золотился огнями и гудел от голосов и смеха. На площадях гремели представления, и жители всех возрастов собирались у подмостков.
Зато в Келе платили больше. Поблагодарив богов за дарованную ему особенную кровь, Эли выбрался из грязи на мостки. Нырнул под алые ворота, отделявшие восточную часть города.
Раз, два, застучали его ботинки по доскам.
На нос шлепнулась крупная капля, и Эли сморщился. Лиловая туча повисла прямо над головой, грозя разродиться небывалым ливнем. Кося на неё глазом, он припустил быстрее, повернул у неказистого здания вокзала.
Раз, два... три-четыре.
В привычный ритм вплелись чужие шаги, и Эли осторожно глянул через плечо. Поодаль шел мужчина; сумрак укрывал его лицо. Он приблизился к цепочке фонарей, почти вошел в круг их зыбкого света. Эли сощурился... Но хлынувший дождь укрыл незнакомца молочной пеленой, размазав его очертания.
Кроток сорвался с места и побежал.
На перекрестке он свернул на восток, к кожевенным лавкам. Холодея и задыхаясь, протиснулся между телег, пробрался между домами и выскочил на храмовую дорогу, что мокрой змеей заползала на склон. Вода барабанила по плечам, прилепила волосы к голове. Заструилась под прилипшими к бедрам штанами. В сандалиях чавкало; их ремешки больно впились в ступни, но Эли только ускорил бег.
Трехъярусный гриб храма рос на вершине, топорща приподнятые углы крыш и тыча в грозовое небо спицей башни созерцания. Позолоченные коньки вспыхивали в разрядах молний, и усевшиеся на них статуи недобро смотрели на послушника выпученными глазами. Храмовые бассейны кипели под ливнем, их поверхность морщилась, вздувалась пузырями. Шум падающей воды перекрыл остальные звуки.
Вскарабкавшись, Эли помчался через площадь перед главным павильоном. Не снимая обуви, он взбежал на террасу с чадящими курильницами и толкнул двери.
Зал потерянных шагов ответил гулким эхом, дощатый пол зароптал и заскрипел под ногами. Примчавшись к створкам Агатового кабинета, Кроток толкнул их плечом. Затем постучал по животу вырезанной в угольном дереве фигуры. Постучал еще. Никакого ответа.
Часто дыша, Эли смахнул капли со лба и умоляюще уставился на дверь.
За его спиной скрипнули половицы.
Альвис Гримани вымок не меньше Кротока. Его лицо блестело в голубоватом свете созвездий под сводами храма. Весенний ливень все ещё стекал по облепившим голову волосам, рубашка посерела, кое-где выбилась из-за пояса штанов. Он склонил голову набок, и его холодный, словно бритва, взгляд скользнул по неуклюжему телу Эли. Как муха по освежеванной туше.
— Альвис? — Кроток попятился, пока лопатки не уткнулись в резьбу агатовой двери. Криво улыбнулся и тут же помрачнел, заметив в руке Гримани нож. Тот казался острым, чертовски острым...
— Не надо, прошу, — торопливо выдохнул он. Хотел бежать, но не мог; его будто сковали, запретили двигаться. — Я никому... Я ничего не видел...
Гримани улыбнулся в ответ — той же дежурной улыбкой, что и в канцелярии, — и придвинулся ближе. Блеснуло лезвие, и Эли инстинктивно закрылся рукой. Предплечье вспыхнуло болью, по мокрому рукаву расползлось акварельное алое пятно. «Вот и всё, — неожиданно спокойно подумал он. — Вот и...»
Гримани захрипел, звякнул упавший нож.
Эли удивленно отнял руку от глаз.
Сперва он не понял ничего. Всё так же молча, Гримани отступил, держась за горло. Его лицо исказило крайнее недоумение, а затем боль.
За колонной пошевелилась тень, и в мягкую дымку света шагнул господин Видящий. Растрепанный и напряженный, он сжимал и разжимал кулаки, будто думая, врезать или нет; взирал на корчи Гримани с ненавистью, от которой по коже драл мороз. Оскаленные зубы белели под завесой волос.
Альвис сипло выпустил воздух. Нелепо дернулся, словно битая кукла, шаркнул ботинками. Раскрыл дрожащий рот — будто хотел что-то сказать. Но Садао вздернул подбородок, и глаза заместителя налились кровью. С губ в ворот рубашки потекла пена, Альвис булькнул, шатнулся и повалился в конвульсиях на пол.
По стенам и крыше продолжал молотить ливень, его отзвук врывался через распахнутые двери в конце галереи.
— Обыщи его, — кашлянув, велел Садао. Под его носом заалела кровь, и он утер её тыльной стороной ладони. — Ну же!
Эли неохотно подошел ближе. Гримани всё ещё был жив, его тело подрагивало. Затем он словно съёжился; рвано, со свистом выдохнул и затих навсегда. Кроток присел рядом на корточки. С близкого расстояния стали заметны звездочки сосудов, проступившие на скулах и лбу. Из ноздрей по губе текла розоватая вода...
Эли отшатнулся к ближайшей колонне, где его стошнило.
— О боги, — простонал господин Видящий за его спиной. В два быстрых шага он оказался у тела Гримани сам, хлопнул по карманам мокрых брюк. Ухватил борт жилета — брезгливо, концами пальцев — и откинул его набок; вытащил из-за подкладки пару бумажек. Билеты на поезд, узнал Эли и вытер нитку слюны с подбородка.
Разобрав написанное на билетах, Садао сунул их в нагрудный карман.
— Утром жду тебя в Агатовом кабинете, — бросил он, не глядя на Эли. — Рано утром. У заместителя энси плотный график.
Эли часто заморгал, не зная, что и сказать.
— А что... Что делать с телом, господин Видящий?
Оценив распластанного Гримани, Садао пожал плечом.
— Оставь здесь, — сказал он и двинулся прочь.
За ним на лаковых досках выстроилась цепочка влажных следов. Его босые ступни сочились кровью, вдруг понял Эли; блестели, словно с них стянули кожу. Плечи устало сгорбились, пальцы левой руки подрагивали.
— Вы совсем не такой, как про вас говорят, — неожиданно для себя проблеял Кроток, когда господин Видящий был готов скрыться в тени колоннады. Восхищение само прорвалось наружу, Эли даже не успел прикусить язык.
Стройный силуэт Видящего замер.
— И какой же на самом деле?
— До-добрый. И справедливый, — потея, ответил Эли.
И он был готов поклясться, что услыхал смешок в ответ.


[align=center]Боги госпожи Божник[/align]
[align=center]Запад[/align]

С работы госпожа Божник ушла по своей воле — у неё просто не осталось сил. Счет прожитых лет клонился к сотне, и, пускай возраст Мертвящих был известен лишь самим Мертвящим, азарт молодости выветрился из неё давно. Когда-то ей было интересно мотаться по всему миру, от Седого моря до Чёрной Звезды в поисках серийных убийц, воров, насильников и военных преступников. Тогда жизнь спецбатальона казалась захватывающей, теперь — утомительной.
Кто же знал, что один из старых кошмаров вернется?
Сначала она не обратила внимания на мужчину за соседним столиком в кафе. Но, ломая влажный кекс вилкой, она присмотрелась получше и нашла в его облике донельзя знакомые приметы. Стройное, почти мальчишеское сложение, тихий взгляд, покрытые татуировками запястья, что проскальзывали между кожаными перчатками и манжетами рубашки. Когда он помешивал ложечкой кофе, воздух подергивался едва заметной рябью.
Она хотела было сообщить в полицию, но в последний момент передумала. Боялась сравнений с бывшим коллегой — Садао, кажется, так его звали. Совсем помешался на ордене Бескровных, бедняга. Видел их везде, в каждом безумце с силами крови, несмотря на то, что ам-Хашем был убит, а дело — закрыто. Твердил, что убийства не прекратились, вспоминал о Пятилетней войне, обвиняя многих высокопоставленных магов в службе ордену. Был многообещающим парнем, а превратился в развалину, которой не верили даже его близкие друзья.
Божник не хотела стать посмешищем для газет. Она лично участвовала в той охоте. Умертвила двоих Бескровных и видела горящее тело ам-Хашема… Или так она думала.
Потому что ещё до наступления утра её дом навестили.
Проснулась она в третьем часу ночи. Сердце стукнуло невпопад, вырвав из дремы. Божник вылезла из-под одеяла в неуютную прохладу. Собралась накинуть халат, но так и замерла, с безмолвным криком на губах.
В окне мелькнуло увитое татуировками лицо. Всего на миг, но этого мига хватило, чтобы поймать взгляд черных, словно лаковые пуговицы, глаз. И всё — в голове госпожи Божник кто-то поселился. Этот кто-то увещевал, угрожал, рычал. Перебирал уязвимые места, выхватывал из глубин подсознания потаенные страхи и тасовал их с мастерством прирожденного шулера.
«Мы убьем твоего брата в Обенро,— сказал голос в её голове.— Сожжем его в собственном доме».
«Мы убьем твоих соседей через дорогу, — добавил второй, женский голос. — И кота».
«Мы знаем, кто ты, — захохотал третий. — С тебя и начнем».
Той ночью Бескровные пришли лично. Крались за стенами дома, проплывали мимо окон — неслышно, словно обрывки тумана.
Конец, поняла она, оделась и рывком выдвинула ящик комода. Оружия в нем не оказалось. Ни единого револьвера, что за напасть... Вспомнив, с каким торжеством она избавлялась от него после увольнения, Божник выругалась. Она ухватила наточенный кухонный нож и приникла к зарешёченному оконцу, врезанному в дверь.
Сквозь мутное стекло просматривалась дорожка, которая вела к калитке. Она была пуста. Три шага к свободе.
— О боги, помогите мне… — прошептала Божник, тихо вставила ключ и провернула его в замке.
На третьем шаге она остановилась. Опустила взгляд и недоверчиво мазнула пальцами по груди. На голубое платье словно брызнули струйкой крови — поперек туловища, от подмышки до подмышки. Пятно стремительно расползалось по шелку.
Нижняя половина её тела скользнула из-под верхней и обрушилась в густую поросль клумбы.


[align=center]Энси должен[/align]
[align=center]Юг, провинция Бахати[/align]

Нопада Видящих переехала в Бахати сравнительно недавно — каких-то десять лет тому назад, когда её возглавил Железный Садао. Стоило солнцу заползти в дальний угол лектория, как в воздух поднимались запахи мела и нагретого дерева. Они будили в Садао потускневшие воспоминания: возвращение в родную провинцию после долгих странствий, первый день в Келе. Он вспоминал большую стройку храма на горе и малую — дома на другом конце города, для его небольшой семьи. Время, в котором так хотелось остаться.
На занятиях он присутствовал редко. Появлялся на практических упражнениях: ходил вдоль рядов, поправлял руки и пальцы, хлопал по спинам, следя за осанкой. Читал лекции старшим послушникам — тем, кто был готов покинуть храм и разлететься по Содружеству по распределению. И иногда лично приветствовал новичков. С одного взгляда понимал, кто задержится в храме надолго, а кто вылетит на середине обучения. Всегда кто-то да убегал, утомившись от учебы и почуяв запах легких денег.
Садао приосанился. Обвел взглядом светлый зал лектория; десятки послушников и послушниц, десятки пар глаз и босых ног, зябко поджатых под скамьи. Десятки возрастов — обычно обучение начинали в отрочестве, но исключения бывали всякие. Десятки рук — светлых и тёмных, грубых и холёных, — что лежали на партах и теребили кольца, локоны волос и испачканные чернилами стальные перья.
— Вы не будете раскалывать землю, пускать огонь и делать другие зрелищные трюки, которые продуцирует кровь Зодчих, — сказал он. — Не сможете лечить или убивать одним прикосновением, как Мертвящие.
Он убрал за ухо выбившуюся из пучка прядь и двинулся вдоль ряда, по квадратам света, что падал из окон. Ветер врывался между раздвинутых ставней, пах весенними лужами и набухшими почками. Хороший день, свежий. И всё равно тревожный.
— Но не нужно себя недооценивать. Мы, Видящие, — двигатели прогресса. Снижаем риски, которые грозили бы человечеству без наших прогнозов.
На лицах некоторых слушателей застыла безмолвная тоска. Знакомое зрелище.
— Незаменимы везде — в судоходстве, промышленности, сфере безопасности и услуг…
— Господин Видящий, — дверь лектория приоткрылась, и в образовавшейся щели показалось лицо Эли Кротока. — К вам пришли. От главы Келе, — добавил он.
Садао проглотил колкость, что вертелась на языке, и просто кивнул. Вот уж от подробностей можно было удержаться, в особенности перед целым залом послушников. Хотя…
— Господин Кроток, — поманил он. — Нужна ваша помощь.
Казалось, Эли хлопнет дверью и сбежит. Но он всё же кивнул и робко пересек лекторий, косясь на детей. Замер, чуть горбясь, сложив подрагивающие пальцы на поясе.
В следующий миг Садао завладел его сознанием. Кроток вздрогнул и окаменел, распахнув блеклые глаза. Медленно расправил плечи, поднял голову. Никакой защиты, поморщился Садао. Столько лет обучения насмарку.
Он отыскал нужные мозговые центры, примерил чужое тело, как перчатку. Раз — и Кроток сделал шаг. Два — присел, взмахнув руками, словно в нелепом танце. На его лице застыло странное отрешенное выражение. Садао улыбнулся, и губы Эли растянулись, копируя мимику кукловода.
Послушники оживились, с задних рядов донеслись смешки. Детям нравилось, когда взрослые вели себя глупо. Кроток, пританцовывая, ухватил с ближайшей парты стальное перо и заложил его себе за ухо.
— Вы можете стать не менее эффективными в бою, чем Зодчие, — сказал Садао. — Если ваша сила не видна обывателям, это совсем не значит, что её нет. Вы можете узнать намерения врага…
Он увернулся от пера, которое свистнуло в воздухе и воткнулось в стену. Послушники ахнули, Кроток продолжал улыбаться.
Садао с усилием выдернул стальное острие из деревянной панели и указал им на окно.
— Или можете поступить с ним так.
Кроток шагнул на балкон, ловко запрыгнул на широкие перила и замер, балансируя на высоте двадцати шагов.
Все умолкли. Кто-то запоздало взвизгнул в повисшей тишине, когда Эли качнулся на ветру.
— А, может, враг сделает это с вами. Убьет чужими руками или заставит покончить с собой.
Осторожно, не ослабляя контроль, Садао спустил ученика на пол. Кроток схватился за перила, ловя равновесие. Заморгал и с удивлением уставился на притихших послушников.
— В ваших головах не должно быть места для жалости и сомнения, — продолжил Садао. — Вы должны уметь закрывать свой разум, — он бросил выразительный взгляд на Кротока, — нападать быстро и максимально эффективно. Промедление будет стоить вам жизни. Я не стану проверять усвоенные вами знания, никто из наставников не станет. За нас это сделает сражение.
Он облизнул пересохшие губы, не решаясь озвучить свой худший кошмар.
— И я бы не хотел видеть ваши мёртвые тела. Ни одного из вас. Всё ясно?
— Да, господин Видящий, — ответил ему стройный хор.
— Чудесно. Тогда, — он сложил ладони на поясе, одну на другую, и склонил голову, — приветствую вас в стенах храма Видящих.

***

— Могли бы и предупредить, — буркнул Эли, одёргивая жилет. Разумеется, он злился, — иной на его месте и вовсе заявил бы в полицию. Но после ночного происшествия Садао почувствовал себя обязанным показать детям, на что они идут. Что они могли получить в итоге долгих лет обучения и службы.
Он скосил взгляд на свеженатертые полы у порога Агатового кабинета. С яростью натолкал в трубку табака, проковылял к ближайшему дивану, утонул в его подушках и скинул туфли. Ступни потрескались и саднили. Обычно царапины на его теле затягивались быстрее, чем на оборотнях из Брюхвальда, но не после резкого и сильного выброса сил. От таких фокусов кожа открывалась ранами сама.
Ему вспомнилось белое лицо Кротока. Его выпученные от страха и неожиданности глаза, кровь, капающая с рукава. Конечно, он никогда не видел настоящего, грязного боя. «Никто из вас его не видел», — подумал Садао, провожая взглядом покидающих лекторий послушников. Мысли вернулись к предателю Гримани и его путаному странному разуму — тёмному хаосу под ледяной коркой спокойствия. Садао сморщился и выпустил дым через оскаленные зубы.
«Треклятый карьерист. Что они пообещали тебе? Мое место?»
Сделки с Бескровными всегда оказывались выгодны лишь самим Бескровным. И эти билеты до Кумкура и обратно... Зачем Гримани туда ездил? Если орден вернулся в столицу Содружества, дело было плохо. Стоило предупредить всех — полицию, Смотрящих, советников и самого Сабри Пятого, несмотря на его глупую и несвоевременную затею с военным походом.
Задумавшись, он сжал тонкую, лишенную рисунка полосу браслета на запястье.
— Где же твоя защита? — пробормотал он, теряя облачка дыма с губ. — Глупая побрякушка.
Побрякушка и впрямь была глупой; пустой подарок, но Садао его не снимал. С того самого дня, как увидел разбухшие ноги Гайи под прибрежным сором, что колыхался в прибое. С тех самых пор, как Бескровные коснулись его личной жизни.
Он затянулся снова и глупо закашлялся, отчего рассвирепел ещё больше. Вытянул за цепочку часы из нагрудного кармана. Подсчитал оставшееся время, влез в испачканные кровью туфли и двинулся к кабинету, где ожидал глава городского совета.
Ему предстояла долгая поездка на северо-запад. Бескровные зря думали, что он не сможет дать сдачи.
И он задолжал пару извинений некому господину по имени Врано.

[align=center]Юг, округ Райя[/align]

Садао Железный приехал внезапно. То не реагировал ни на одно из писем с копиями приказа о мобилизации, и вдруг явился – сам, лично, в Кумкур. Ворвался во дворец в дорожной одежде, пропахшей паровозным дымом; сжимал в руке клетчатый саквояж, который не доверил ни одному из слуг. Обманчиво юный, стройный и лёгкий в движениях.
Но гладкое лицо не сбило Идира с толку. В узких, подведенных углём глазах читался зрелый и холодный ум, движения были порывисты, слова — скупы. С таким типом следовало держаться аккуратнее. Идир и держался — позади, глотая пыль из-под расшитых туфлей.
Словно штормовой порыв, Садао пронесся через коленчатые коридоры с охраной. Распахнул двери кабинета правителя сам, переступил порог и, не глядя, толкнул створки обратно, едва не защемив Идира. Вот это характер, ухмыльнулся тот. И скользнул следом, подмигнув солдатам из караула.
Сабри восседал за столом, перебирая бумаги. Заслышав грохот, он поднял голову — без особого удивления, будто ещё с утра ждал, что в его кабинет ворвутся.
— Господин Видящий, — кивнул он и отложил перо. Луч солнца колол его глаз, но Сабри даже не щурился. На его губах все время расцветала слабая ухмылка, которая тут же исчезала. Казалось, правитель никак не мог решить, как ему быть с его лицом.
Склонившись так вежливо и подобострастно, как только было возможно, Идир выдвинул ближайшее к Садао кресло. Но тот лишь покосился на расшитые подушки и остался стоять, ровный, как струна, держа саквояж в руке. Казалось, он забежал на минуту и вот-вот собирался уходить, хотя Идир знал, что это было не так. Никто не ехал трое суток напролёт ради пары минут.
Однако, попав на аудиенцию, Садао говорить не торопился. Изучал правителя с настороженной отстранённостью, словно диковинного зверя, от которого не знал, чего и ждать. Этот безотрывный взгляд Идиру очень не нравился. Он отцепился от никому не нужного кресла и торопливо пробрался к Сабри, готовый позвать охрану и броситься на защиту сам. Кто знал, что могло взбрести в голову Железного Садао?
Что он мог сотворить с марионеткой Бескровных?
Садао проследил за его перемещением краем глаза. Сжал кулаки, но тут же расслабил пальцы и оперся ими на крышку стола.
— Мы можем поговорить наедине?
— Нет, увы, — Сабри сложил руки перед собой, одну холёную ладонь на другую. По-прежнему не моргал и криво улыбался. — Вы получали мой приказ?
— Да.
— И почему ваши послушники ещё не в Кумкуре?
— Я не считаю участие нопады Видящих в мелкой пограничной заварушке целесообразным.
Сабри кивнул, словно не ожидал иного ответа. Он сделал знак, — перстни рассыпали цветные блики, когда он щелкнул пальцами, — и в кабинет вошла вереница слуг. Каждый из них держал по стопке документов, ставил её на стол и возвращался с новой. Вскоре между Железным и правителем выстроились бумажные ступени исписанных листов.
— Это, — Сабри обвел сооруженные колонны широким жестом, — договора. Те самые контракты с государством и лично мной, которые подписаны всеми, кто проходит обучение в храмах Южного Содружества. Тем самым, — он похлопал по вершине одной из стопок, — они поступают на службу в мою армию, вне зависимости от того, гражданами какой страны являются. Вы же это знаете, господин Видящий.
Садао наконец поставил дорожную сумку на пол и опустился в кресло. С внутреннего дворика залетел ветер, с шелестом переворачивая исписанные листы.
— Мы готовим лучших магов, совершенно безвозмездно. Рады поддержать талант независимо от его происхождения и благосостояния, и взамен лишь просим оказать Содружеству помощь в трудную минуту. Так вот, — Сабри подался ближе, и его лицо укрыла тень, — трудная минута наступила. И я жду вас и ваших послушников. Вы, помнится, обучались в Кумкуре, господин Видящий?
Кадык на шее Садао подпрыгнул.
— Да, о созданный небом.
— Значит, мы ждем и вас тоже. Лично.
Садао облизнул губы, тронул один из договоров. На каждом листе красовались подписи — ещё неловкие и корявые, выведенные так тщательно, что в некоторых местах чернила пропитывали бумагу насквозь.
— Они ещё дети.
— Договор есть договор, господин Видящий. Либо мобилизация, либо обвинение в государственной измене. А ваше мнение о целесообразности я принял к сведению, благодарю.
Железный сложил руки на коленях, сомкнул губы в плотную нить. Он словно окаменел; лицо растеряло все эмоции, оставив лишь вежливую маску.
Сабри отвечал ему столь же плоским и безразличным взглядом. Муха чёрной точкой ползла по его шее.
Идир уселся на нагретый кирпич оконного проема и принялся чистить мандарин, сочно треща его кожурой. Под сводами кабинета плавился душный от пряностей воздух. С улицы, из-за каре дворцовых стен доносились нервные гудки клаксона, ругань торговцев и рёв ишаков.
— Вы хотели о чём-то поведать, когда прибыли, — Сабри прервал затянувшееся молчание. — Говорят, в стенах вашего храма кого-то убили.
— Ерунда, о созданный небом. Несчастный случай.
Идир сунул в рот сразу половину мандарина и с усмешкой чавкнул. Муха продолжала ползать по усеянной бисером пота шее Сабри.
— Ждем вас в Кумкуре через неделю, — сказал правитель. — Вас и ваших послушников.
Садао коротко кивнул и поднялся, проскрежетав ножками кресла. Нарушил все правила приличия, пропустив поклон с цветистым прощанием, подхватил саквояж и вышел из кабинета. Идир выскочил следом, под кружевные арки галереи, что пересекали внутренний двор. После прохлады кабинета он будто увяз в пласте душного раскаленного воздуха; его так и подмывало скинуть мешавшую одежду, взлететь и спикировать Железному на затылок. Но нагонять пришлось на неуклюжих человеческих ногах. Опередив Садао у кольца внешних зданий, он услужливо распахнул перед ним двери.
— Я вас провожу.
— В этом нет нужды. Я не слепой и не калека, — бросил тот и ускорил шаг. Идиру пришлось посторониться и отстать, когда коридор сузился и повернул, минуя комнаты охраны. В парадном зале он вновь зашагал рядом, будто старый друг на променаде. Снова и снова косил глазом на упрямое выражение лица Видящего.
Садао Железный должен был подчиниться. На этот счет отец выразился однозначно.
— А я всё-таки провожу, на всякий случай.
Садао не ответил, лишь недовольно дернул плечом.
— Подумайте, — Идир сделал пробный заход, — у созданного небом есть все бумаги для вашего ареста. Повинуйтесь приказу, ради вашего же благополучия. Ради благополучия ваших учеников.
Ноздри Садао раздулись, но он хранил молчание, чеканя шаг. Ещё немного, и лазурно-белая мозаика грозила треснуть под каблуками его туфель. Полуденный свет скользил по его широким и острым плечам.
— Вы же не хотите отправить их в бега. Или увидеть их головы на городской стене...
— Умолкни, дрянь, — хрипло отрезал Садао.
— ...Лохматый, — как ни в чем не бывало поправил его Идир и распахнул створки очередной двери. — Вас зовут Железным, меня — Лохматым. Здорово, да? Легко запомнить.
— Меня не интересует твоя кличка, Бескровный, — Садао пригвоздил его ледяной спицей взгляда. — Ты же из ордена, верно? Лучше не мешайся под ногами.
— А то что? Затопчете?
Садао вдруг остановился и ухватил его за подбородок, так быстро, что Идир даже не успел возмутиться. Чужой разум коснулся его мыслей, словно нагретый солнцем песок.
— Ты ещё изменишь свою точку зрения, Идир, — он произнес уверенно, как давно известный факт. Кивнул, перехватил саквояж и скользнул в царящее на улице жёлтое марево.
— Чушь все твои гадания, — пробормотал Идир, потирая внезапно озябшие плечи.
Он не мог сменить то, чего не имел.



[align=center]Ход Железного[/align]
[align=center]Восток[/align]

Танатос Темен не любил смотреться в зеркало. Даже в молодости не испытывал особого удовольствия от созерцания собственной рожи. Чего уж было говорить о шестом десятке, когда в угольно-чёрных кудрях заблестела седина.
Он раздул ноздри. Поскрёб бороду. Снова раскопал пальцами густой войлок кудрей и убедился ещё раз: бесцветных волос становилось всё больше. Отстранившись от мутной серебрёной поверхности, он напряг блестящий тёмной кожей бицепс. Во всем остальном оставался парнем хоть куда, да и чувствовал себя так же, как и тридцать лет тому назад — полным сил и планов. Мертвящие никогда не старели; не старел и Танатос — и вдруг эта седина.
Часы показывали половину восьмого. Солнце заглянуло в окно, щекоча стены и грубо сколоченную мебель усиками света. Весеннее утро разгоралось быстро, щебетало на разные лады. Над домом и зелёным пологом ветвей раскинулся лазурный океан, в глубинах которого, словно барашки на волнах, скользили перья облаков.
Танатос довольно сощурился, подставив лицо утреннему теплу. Втиснул косую сажень плеч в пиджак и вышел из комнаты — привычно согнувшись, чтобы не влететь лбом в притолоку. Спустился на первый этаж и отломил край горячей лепешки с блюда на столе.
— Подожди, пока не будет готово, — ошпарил его крик от плиты.
— Прости, некогда, — ответил Танатос с набитым ртом. Поцеловал жену в фарфорово-белый лоб, попутно втянув запах её волос. Взлохматил кудри младшим детям; самому старшему просто кивнул — тот не допускал нежностей в свой адрес с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. Ухватил с вешалки трость и выскочил в усыпанный росой сад.
Каблуки его ботинок заколотили по плитам дорожки, что вилась среди цветущих яблонь и слив. Размашисто шагая, Танатос зажал трость локтем и натянул кожаную перчатку. Когда же он полез за второй, трость выскочила из захвата и воткнулась в розовый куст.
Танатос ступил в рыхлую землю, подцепил костяную ручку трости и попятился на дорожку. Уставился на росток фиалки, вмятый в след ботинка. Даже цыкнул от собственной неуклюжести. Надо же было так неосторожно. И супруга расстроится…
Вздохнув, он сел на корточки и сложил ладони над раздавленным цветком. Пахнуло хвоей и влагой. Фиалка дрогнула, отлепила сломанные листья от земли и вытянулась, покачиваясь, как змея в горшке заклинателя. Она расправила лепестки и выпустила ещё пару бутонов. Те набухли и лопнули, обнажив нежный край лепестка.
Танатос довольно кивнул, любуясь творением. Поднялся, стряхнул с манжет росу и подхватил портфель. Ему стоило поторопиться: его ждал душный кабинет похоронного бюро. Может, в приёмной уже кто-то рыдал в платок, а в пристройке на заднем дворе лежало окоченевшее тело. Может, и два. Его эта перспектива не беспокоила — он привык к слезам и мертвецам задолго до работы в похоронной конторе. Все рано или поздно покидали этот мир, и холодный стол, умытый слезами сотен скорбящих, не был худшим вариантом для последнего лежбища.
В приёмной его и правда ожидали. Но не рыдали, а курили и цедили ругательства сквозь зубы. Узнав резкий аромат мяты и вонь жженого табака, Танатос собрал все силы в кулак и натянул беспечную дружелюбную улыбку. Тихое утро закончилось, не успев начаться.
— Вот это визит! — пробасил он. — Второй раз за месяц, Садао! Это что-то из ряда вон.
Железный пронесся по кабинету, как шторм. Развернулся, шлепнул ладонью по столу.
— Эти мерзавцы! — рявкнул он. — Перебить, всех до одного! Одолжи мне своих учеников!
— Знаешь же, что их не осталось.
За исключением пары самых верных послушников, и те находились на севере. Но их существование Танатос благоразумно замалчивал.
Он раскинулся в кресле и уставился на друга. Давно он не видел Железного таким. Осунувшимся и небритым, в мятом дорожном костюме с пятнами жира и пепла на манжетах. Садао чиркнул спичкой, сломал её о коробок, с раздражением бросил на пол и чиркнул следующей. Та вспыхнула, испустив серное облачко.
— Так кто же допек самого энси храма Видящих? — поинтересовался Танатос, когда его гость как следует затянулся.
— Правитель Содружества, — Садао прохрипел два слова, словно выругался. — И советники, которые целуют его зад. Они сошли с ума! Стягивают армию к границе. Магическую кровь, солдат — всех!
Он закашлялся, сотрясаясь всем телом.
— Бросать тебе надо, — тихо заметил Танатос.
— Мы не о курении моем говорим сейчас! — рявкнул Садао, сощурив глаза. — Весь мой храм, всех учеников хотят отправить на фронт. Отдать в помощь Брюхвальду. Брюхвальду! — Он гневно вскинул руку. — И они надеются, что я буду в этом участвовать?!
Танатос возблагодарил богов за собственную удачу. В свое время ему повезло прикинуться мертвым. Избежал стольких проблем одним махом.
— Ты не обязан, — сказал он.
— Конечно, не обязан! — Садао скривил губы. — Послал бы к демонам, да мои ученики тотчас окажутся на передовой. Что прикажешь делать? Бескровные, Танатос! Там орудуют Бескровные! А мне, значит, нужно спокойно сидеть и это наблюдать?
С непримиримым видом, он покачал головой и выпустил дым через ноздри.
— Налей мне.
Танатос нехотя вытащил из ящика стола бутылку и стакан. Он не любил, когда Садао запивал проблемы вином. Садао Желеный, которого он знал когда-то, был сильнее и выше этого. Садао, которого он знал, не прятался в дурмане, а отсеивал эмоции, как песок, и шёл к намеченной цели.
— Они не отпустят вас просто так, — сказал Танатос. — Вы подписывали соглашения, помнишь?
Садао кивнул. Залпом выпил налитое и стукнул стаканом о стол. Желваки играли на его щеках.
— Мне уже напомнили.
Он поднялся, прошелся по кабинету и остановился у дальней стены с фотографиями в рамках. Тронул выцветшую, почти рыжую сепию в нижнем ряду. С неё, на фоне натянутой в фотоателье простыни улыбались три молодых человека, разные во всём, от роста и комплекции до выражения лица. Лучшие послушники храма в Кумкуре: темнокожий детина, что скалился во все зубы, чернявый парень с круглыми, птичьими глазами и стройный выходец из Бахати. Последний стоял чуть в стороне, сложив руки на белом шёлке халата; сдержанная улыбка застыла на его лице. Выражение наивысшей радости Садао Железного.
Тогда они верили, что вместе могут одолеть любого врага. То было до Пятилетней войны и многих лет бесплодной, изнуряющей охоты за Бескровными.
— Знаешь, в тот день я не планировал быть в Келе, — тихо сказал Садао. — Увидел, что её нет дома, и как-то сразу понял, в чём дело. Бегал по городу, как в дурном сне. Когда улицы не кончаются, уже знаешь, что слишком поздно, и всё равно ищешь, заглядываешь в закоулки. — Он поднял скрюченный палец, тронул висок. — А в голове скребётся, что она лежит где-то, мёртвая. Одна.
Он поёжился, шмыгнул носом.
— И тут приходит чертов Врано, — его голос взвился. — Говорит, что всё это было зря! Что я и здесь... не смог. О боги.
Ну вот, снова. Танатос тихонько закупорил бутылку и убрал её обратно в стол, попутно подбирая нужные слова.
— Ты выдержишь, — по своему обыкновению выдал самое избитое и плоское из утешений. — Как делал всегда.
Садао молчал, изучал стену и фотографии на ней. Оцепенел в задумчивости.
— Что если они исчезнут, все до единого? — сказал он вдруг. Глянул на Танатоса через плечо с тоской, залегшей в складках у рта. — Это же лучше, чем погибнуть на поле боя. К демонам меня, пусть обвиняют в чём хотят.
— И как ты собрался это провернуть? Вас же там не десяток, и не два.
Громкий топот из коридора заставил их умолкнуть. Его звук приблизился, дверь распахнулась, с треском хлопнув ручкой о стену, и в кабинет влетел Врано. Он замер на пороге, напряженно оглядывая собравшихся.
— О, и ты здесь! — Он ткнул пальцем в Садао. Тот успел отпрянуть к окну; тонкое лезвие ножа поблескивало из его рукава. — Отлично! Нам всем стоит побеседовать.
— Привет, Саж, — Танатос убрал руку со спрятанного под столом револьвера и кивнул. — Как дела?
Врано ошалело уставился на него, будто видел впервые.
— Как дела, ты меня спрашиваешь? Отлично. — Он кивнул, и сальные пряди волос качнулись у его лица. — Убийцу Чинве прикончили в тюрьме. В камере-одиночке, в подвале. Теперь и допрашивать некого. Этого ты дожидался, Железный? Этого вы оба дожидались?!
В ярости он хлопнул раскрытой ладонью по стене. Увитые цветами обои натянулись и лопнули. Под ними заскрежетал кирпич, дохнув рыжей крошкой. Песок струйкой потек из трещины.
Пальцы Танатоса легли обратно на оружие.
— А я недавно правил углы, — заметил он. Нет, он не был раздражен — привык к норову друзей много лет тому назад, — просто хотел перевести разговор в более мирное русло. Как оказалось, безуспешно.
— Углы, вот что вас заботит, — Врано кивнул, зло скривив тонкие губы. Его лицо смяли некрасивые морщины. — Понимаю. Не Чинве, не гибель её убийцы, а стены и углы, да?
— Нет, ты всё неверно…
— Вы мне и теперь не верите? Считаете мои слова... бредом?!
Врано занёс руку снова, и Танатос втянул воздух через сжатые зубы. Он мог и успокоить разбушевавшегося друга. Или упокоить в случае необходимости. В конце концов, их дороги давно разошлись, и никто не имел права вот так вламываться в «Похоронное Бюро Темена». Никто, кроме будущих клиентов.
Почувствовав прикосновение к своему плечу, Танатос дрогнул и рефлекторно занёс пальцы — два, ровно столько хватало для того, чтобы забрать жизнь. Но за его спиной стоял лишь Садао, который успокаивающе поднял руки.
— Мы верим. Я верю. У меня тоже случился инцидент, с неделю тому назад.
Танатоса словно облили холодной водой.
— На тебя покушались?! — он воззрился на друга.
— Да. Неважно, — отмахнулся Садао. Сощурив неожиданно протрезвевшие глаза, он изучал Врано. — Как его убили?
— Череп проломили, — Саж оперся плечом на косяк, сложил руки на груди. — Раздавили.
Спокойствие утра погибло окончательно. Кошмар семилетней давности воскрес, тряхнул пыльными одеждами. Айма и дети, похолодел Танатос, сжав вспотевшие ладони. Нужно было отправить их в безопасное место. Отыскать ключи от старого убежища, не теряя времени зря.
— Говорят, он сам это сделал, — добавил Врано. — Сразу после повторного посещения Видящего по моему запросу, хорошенькое совпадение. Конечно, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Ни писка, ни шороха, как тогда, с тем чиновником в республике. Помните? Охрана спустилась утром, а там... — Он махнул рукой, словно прогоняя надоевшую муху.
— Узнаю ам-Хашема, — пробормотал Садао. Он присел на подоконник, и леопардовые блики света легли на его устало сгорбленные плечи. — Но слишком много грязи. Слишком открыто он действует.
— Я тоже такого не припоминаю, — кивнул Врано. — Должно быть, торопится, ублюдок. Выждал, пока буря не утихла, и теперь убирает старых врагов, чтоб не мешали. Знать бы, что он задумал...
Он умолк, будто его что-то отвлекло. Нахмурился, шагнул назад, в зыбкий сумрак приёмной...
И с криком исчез.

***

Врано вытащили из кабинета резко, будто дёрнули за шиворот. Враг подобрался к ним, а Садао даже не почуял — был слишком занят, балансируя на зудящих от усталости ногах, успокаивая друзей и удерживая выпитое в желудке. Тем временем Врано привел за собой хвост. Или их уже поджидали в похоронном бюро, в засаде…
Садао уставился на Танатоса.
«А ему? Ему можно верить?»
Словно почуяв на себе взгляд, Темен обернулся. Качнул головой, указав на коридорный мрак, вытащил из-под стола револьвер и прокрался к выходу. Свободную от оружия руку он держал перед собой, сложив пальцы для удара.
Из прощального зала донесся грохот опрокинутых стульев. Свист рассеченного воздуха. Сдавленный хрип.
Садао рванул ворот рубашки. Ему вдруг стало невыносимо жарко и тошно, воздух будто вытек из кабинета вместе с Врано. Совладав с ногами и руками, он привалился у открытого проема двери. Перевел дух, прикрыл веки и коснулся жаркого от ярости сознания Танатоса — слава богам, ни следа предательства, только желание свернуть пьяному Садао шею. Мысленно проследовал через приемную в зал, слыша тихий перестук мышиных сердец под половицами, жужжание мух на стекле в дальней комнате, корни деревьев, что вгрызались в землю. И чужие мысли. Не Врано. Этот разум был гладок, как сталь, полон нестерпимого голода и защищён.
«В прощальном зале. Один», — Садао передал Танатосу без слов и вывалился из кабинета. Друг косматым зверем скользнул следом, вдоль другой стены с витриной гробов.
Но прощальный зал оказался пуст. Света через плотно задернутые шторы сочилось мало; рядами выстроились силуэты стульев. Зелёная, похожая на мох дорожка центрального прохода вела к поминальному столу с поддоном для сбора масел и скрытому занавесом жертвеннику. Учуяв запах кедровой выжимки, Садао накрыл нос ладонью. Слишком часто за свою жизнь он вдыхал её вонь, смешанную со сладковатым духом тления. Нащупать чужой разум снова он не пытался — тем самым выдал бы себя. Оставалось лишь красться вслепую, как во время облав в далеком прошлом.
А из глубины зала беспрестанно капала вода. Ее звук коротко резал тишину.
Кап, упала капля.
Садао вздрогнул. Глянул на Танатоса: тот махнул в сторону узкого рукава, который вел в пристройку для бальзамирования и проращивания. Что-то показал, но разобрать его знак в царящем полумраке было невозможно.
«Что?» — Садао дотянулся до сознания друга. Ответ был едва различим, прерываемый треклятой капающей водой.
«Вперед…»
Кап.
«Следи за…»
Кап.
«Может… не заперт…»
Кап.
Плюнув, Садао отцепился от разума Темена и сделал ещё шаг. Остановился, когда под ногой что-то хрустнуло. Медленно убрал туфлю с пальцев, белевших в полумраке.
Их оказалось два: короткие и ровно отрезанные. Поодаль лежало иссеченное тело Врано. Голова закатилась под конторку, обмотавшись волосами. Влажно запахло кровью и дерьмом.
Голень обожгло. По коже будто чиркнули краем бумажного листа, и штанина окрасилась алым. Садао остановился, нахмурился, всмотрелся в сумрак под ногами. Различив струну, что дрожала поперек прохода, он вздрогнул.
«Стой!»
Идущий по другую сторону зала Танатос запнулся, потерял равновесие и едва не рухнул в проход плашмя. Но удержался на ногах — схватился за попавший под руку стул. Тот с визгом проехался по плитам; натянутая струна срезала лак с его ножки.
— Какого черта?.. — в сердцах воскликнул он.
Садао приложил палец к губам и указал себе под ноги.
Ловушек оказалось много. Полупрозрачные, словно плевки паутины, они пересекали прощальный зал на разной высоте и под разными углами. Поняв это, Садао вытер кровоточащий нос и подался к окну. Скрываться в тени и дальше смысла не было; только если они с Танатосом хотели остаться без ног. Да и его ментальный крик не слышал лишь глухой.
Но коснуться тяжёлой ткани штор он не успел.
У жертвенника мелькнул силуэт. Всколыхнув расшитый золотом занавес, он перемахнул стол и замер в проходе, оказавшись самой странной женщиной, какую Садао когда-либо видел. Янтарные полосы света, что пробивались с улицы, скользнули по её сутулым плечам и обнаженному жилистому телу, блеснули на длинных волосах. Кожу её рук увивали письмена, а глаза белели, лишенные радужки и зрачка. Как вставки отполированного мрамора.
Танатос вскинул руку с револьвером, но тут же отпрянул.
— Назад! — его рев прокатился по залу.
Белоглазая женщина развела руки. Перебрала пальцами, словно распутывая пряжу, и в полумраке блеснули новые нити. Они спустились из её пальцев, тянулись непрерывно, от руки к руке. Убийца плавно качнула кистями — как закинула невод, — и пять острых петель полетели по дуге.
Путаясь в ногах, Садао отшатнулся прочь. Серебристая нить прошла в какой-то малости от его носа. Руку обожгло, по мысу туфли что-то мягко стукнуло, и Железный вскрикнул. Уставился на собственный мизинец с алеющим ровным срезом и белой сердцевиной кости. Кровь быстро закапала на пол.
Зажав рану, он спрятался за фальшивую колонну. Вовремя — струна срезала прядь его волос, и те посыпались стружкой на обрубок мизинца. Танатос укрылся за крышкой подходящего ему гроба. Рука онемела, и, оскалившись, Садао затушил сигналы нервных окончаний. Боль его отвлекала.
Убийца тоже отвлекалась, управляя нитями, внезапно понял он и осторожно выглянул из-за колонны.
Белоглазая женщина развела руки. Хлестнула нитями, как поводьями, и на миг Садао почувствовал лазейку в её разум. Туда он и ввинтился. Постарался забраться как можно глубже в подсознание, как водяной червь в рыбье брюхо. Торопливо выхватил спутанные водоросли страхов, что таились под рационально уложенными мыслями и сетью импульсов…
И почувствовал, что теряет свое тело.
В панике он попытался отцепиться, но его затягивало всё глубже в чуждое, нечеловеческое сознание. Его окружил красноватый, нестерпимо горячий песок, раскинулся от горизонта до горизонта. Он забивал ноздри, засыпал рот, хрустя на зубах. Держал крепко, обжигал шею. Садао только и мог, что беспомощно смотреть на выжженное небо и на белоглазые лица, что взирали на него в ответ, сверху вниз, щеря обагренные кровью зубы.
Выстрелил револьвер.
— Садао! — донеслось откуда-то извне. Но он не мог вырваться. Плутал по лабиринтам чужого разума, снова и снова увязая в песке. На языке растекся вкус крови. Острые зубы чудились всё ближе; казалось, они вот-вот вопьются ему в лицо, сдирая плоть с костей…
Садао вдруг почувствовал, как распадается на мелкие части. За пеленой видений раздался разочарованный крик, затем сухой хитиновый шелест, и он наконец открыл глаза. Он лежал на полу, липкий от крови; затылок ныл — видимо, он хорошо им приложился, когда упал.
А убийца рассыпалась на сотни пауков. Проваливалась в их чёрный поток, вытекавший из её тела. Миг — и они поглотили широко распахнутые белые глаза, помчались кто куда, подпрыгивая на тонких лапках. Садао брезгливо шлепнул по парочке ладонью, размазав их в крови. Остальные исчезли быстро — забились в щели и углы, шмыгнули под массивные створки дверей и шторы. Проворный шелест ног затих.
Танатос выпрямился, отнял пальцы от паутины и кивнул Садао. Тот кивнул в ответ и обессиленно привалился к колонне рядом ещё теплым телом Врано. Уставился на растёкшуюся кровь, кромка которой подбиралась всё ближе к его штанине. Словно бруснику раздавили, подумалось ему, и от этого нелепого сравнения на душе стало ещё гаже.
Паршивое утро выдалось, ничего не скажешь.
Почувствовав прикосновение, он вскинул голову. Танатос уже сидел рядом, зажав искалеченную кисть Садао между своими мозолистыми ладонями. Дышал ровно и шумно, словно бык в жару; на его лбу замялись глубокие складки. Сладковатый запах плоти возрос втрое, и из среза мизинца вытянулся обрубок кости. С щелчком вырастил сустав, затем второй; оброс сухожилиями, паутиной сосудов и мясом. Ювелирная работа, лучшая в своем роде; даже голова посветлела, как после долгого крепкого сна.
— Жаль, ты не умеешь воскрешать, — сказал Садао.
Танатос коротко глянул на останки Врано.
— Никто не умеет.
Садао кивнул и поджал губы. Вина и отвращение к себе вновь навалились на его плечи. В дальнем углу зала продолжало звонко капать. Проклятая вода.
— Видел татуировки? – хмыкнул Темен, не отвлекаясь от работы.
— Похожи, да. И я знаю, кто она.
По пальцу поползла блестящая розовая кожа. Стянула фалангу, сдавив мясо своей оболочкой, и Садао отвернулся. Подробности труда Мертвящих — будь то убийство или исцеление — всегда вызывали в нем тошноту.
— Я знаю, кого искать, — сказал он.


[align=center]Улыбайся[/align]
[align=center]Юг, округ Райя[/align]

Молва гласила, что Добрый Вечер приходил на закате, когда мгла съедала солнечный диск. Что он опутывал страхом и сводил с ума, бессмертный и безжалостный.
Молва лгала лишь в одном: Рашну Сарош ам-Хашем мог спокойно разгуливать и среди дня. Причем, без одежды.
— Сколько можно тебя ждать? — бросил он Идиру. Прошел мимо, суша короткие пряди волос полотенцем. Своего тела Вечер не смущался — а зря. Оно походило на уродливый холст: худое, с впалой грудью, почти мальчишеское. Исписанное сотнями заклятий, строки которых оплетали его руки, забирались под мышки и выныривали со спины, спускались по ногам и вились на пятках. В паху под плоским животом блестел нарост шрама: круглый, похожий на сморщенный брезгливый рот. Услышь Идир лишь имя мерзавца, который посмел сотворить такое, убил бы сразу, не задумываясь.
Хотя он подозревал, что с местью отец справился сам и очень давно.
Идир отвел глаза, уставился в пол. Вечер терпеть не мог, когда его рассматривали.
— Почему так долго? — повторил тот и сел у длинного и пустого стола, опершись на угол локтем. Раскурил трубку и впился в Идира взглядом. Полетевшее за спину полотенце мигом прибрал стоявший у стены слуга.
— Пришлось дождаться встречи шакина с магическими нопадами.
— И как прошло?
Идир сделал глубокий вдох. Конечно, после удачного возвращения Сабри отец пребывал в благодушном настроении и не должен был сердиться слишком сильно. Но ладони всё равно потели. Он сцепил их за спиной.
— Энси Видящих не явился.
— Садао, да? — Вечер нехорошо улыбнулся, закусил мундштук трубки. — Надменный глупец. Иного я и не ждал. Но у меня другой вопрос…
Он выпустил дым, по струйке с каждого уголка губ.
— Почему он ещё жив? Почему мне приходится посылать людей самому?
Его острый профиль застыл на фоне окна. Далеко внизу тонул в рыжей дымке Кумкур. За двойным кольцом городских стен и старой цитаделью блестел залив -- точно рыбья чешуя на солнце. У северной окраины пестрели армейские шатры.
Палец Вечера стукнул по крышке стола. Идир вздрогнул, вытянулся по струнке.
— Я не посчитал его убийство необходимым, — ответил он. Врать и юлить всё равно не имело смысла. — Не думаю, что он представляет угрозу. Садао Железный — развалина. Наркоман и алкоголик с дурной репутацией.
К тому же с недавних пор Идиру не нравилось добивать уже сломленных. Но об этом он решил умолчать.
Вечер кивнул, разглядывая тени чаек в чистом небе. Затянулся снова, щурясь, и Идир вдруг скривился от слепящей боли; ухватил ртом воздух и рухнул на колени. В его позвоночник будто вдели спицу и согнули.
«Улыбайся», — прошипел голос в его голове.
Идир застонал. Согнулся, коротко вскинул голову и ударил лбом мозаику пола. Ударил ещё раз, и ещё, пока кровь не брызнула на лазурь. Смысла сопротивляться не было — никогда. Стоило лишь дождаться конца пытки.
«Я сказал — улыбайся».
Губы Идира растянулись в улыбке против его воли. Нестерпимая боль в груди тянула к земле, на кончике носа задрожали алые капли.
— Мы не должны докучать друг другу выражением своих истинных эмоций или боли, — сказал Вечер над его головой. Рядом прошлись босые татуированные ступни. — Это невежливо по отношению к собеседнику, Идир. Кажется, ты успел забыть мои уроки, пока я отсутствовал.
В голове помутилось, к горлу подкатила желчь. Хотелось разогнуться — аж кости ломило — но тело не повиновалось. Идир сморгнул каплю с ресниц и улыбнулся ещё шире, со свистом выпустив воздух через зубы. На пол закапала слюна.
— В некоторые моменты приходится принимать жесткие решения. Чтобы после не пожинать горькие плоды своего сострадания. Ты меня понял?
Идир кивнул, звучно стукнувшись разбитым лбом о камень.
— Можешь идти.
Идир поднялся с колен и отступил, намереваясь как можно быстрее скрыться в лабиринте особняка.
— И ещё одно.
Он нехотя обернулся, поднял взгляд на отца.
— Больше не опаздывай, — сказал Вечер. Его слова отозвались эхом в голове, словно он приподнял крышку черепа и нашептал под нее.
— Д-да... — просипел Идир. Он попятился в прохладу узкого коридора. Двери апартаментов захлопнулись, ментальная хватка разжалась, и он припал к стене. Взгляды охранников безразлично скользнули по нему и вернулись в исходное положение. Удивить Бескровных было сложно.
Подтянув штаны и смазав кровь со лба, Идир поплелся в прохладу галерей. Эхо его шагов металось под сводами, тень плясала по желто-синему узору мозаики на полу. Лоб саднило; должно быть, на нём вздувался настоящий бычий рог. Кто же знал, что отец так разъярится?
В арках между фальшивых, наполовину вмурованных в стену колонн пестрели фрески со сценами из какого-то мифа — Идир не помнил, какого, да и не желал знать. Он угрюмо покосился на гору мышц бородача, который давил сразу трёх воинов в круглых шлемах-колпаках старого Бахати. В следующем пролёте тот скакал через рыжие волны, изображавшие степь; конь под ним горделиво выставлял сильную грудь. Ещё через колонну бородача и коня съедали; судя по выпученным глазам, живьём.
Фыркнув, Идир покачал головой. И ведь былые владельцы особняка считали такой сюжет украшением интерьера. А настоящие монстры таились не где-то за степями, они всегда ходили рядом, только руку протяни.
Идир толкнул кованые двери и вывалился в слепящую обеденную жару. Его встретил рев труб, поднявшийся из похожей на пыльную плошку низины Кумкура. Наступил час восхваления Сабри Пятого и создавших его звёзд. А для Идира пришел час хорошенько обдумать свои ошибки.

***

Служанка ловко огибала топчаны с лежавшими на них гостями. Ступала мягко, мелкими шажками; так же мягко ставила стопки чая, блюда с мясом и сластями и скрывалась за шелковым занавесом.
Идир проследил за ней взглядом и вжался затылком в беленую стену. Устроился он в углу, вдали от янтарных огней лампад и кальянов собравшихся торговцев. С его места, через дыру в балдахине и вырез в крыше виднелись звезды, что проклюнулись в густо-чернильном небе. Дым из чайной поднимался к ним и истончался в ароматной ночи; изредка его разгоняли крыльями мотыльки.
По столику топчана стукнул низкий стакан с чаем, рядом легло широкое блюдо с рисом и сочным мясом. Идир опустил взгляд со звезд на темнокосую служанку и улыбнулся. Улыбаться не собирался, но растянул губы по привычке. Девушка кивнула — всё так же молчаливо, — опустила ресницы и удалилась, неслышно ступая по толстым коврам. Идир проводил её бедра взглядом. Наверное, именно такую жену он бы хотел: тихую, скромную, способную создать уют и ублажить взгляд мужчины. Именно такую он бы и завел, не будь он безродным полукровкой и убийцей.
Идир ухватил щепоть риса, отправил её в рот и вновь уставился на звезды. Они напоминали ему отца — отрешенные и бесстрастные, ни капли жизни. Ам-Хашем никогда не отличался сердечностью. И до чего странно — именно он растил Лохматого с младенчества. Воспитывал в своем духе, без поблажек и нежностей.
С детства Идир Говвад, найденыш с дороги в предместьях города Говвад, знал лишь изнуряющие тренировки, полеты под аккомпанемент свистка и постоянные переезды. «Либо ты, либо тебя», — учил его отец и отправлял на особые, непосильные для других Бескровных задания. «Никакой жалости», — говорил он, плотно охватывая кулак Идира своими ладонями и направляя нож в чужое тело. Ястребиные глаза и уши ам-Хашема не могли обладать жалостью. Эмоции лишь мешали. Служба ордену — в том заключалась миссия Идира, цель его жизни. Смысл существования, то, для чего его подобрали из дорожной пыли — так говорил Вечер.
Когда семь лет тому назад пришла весть, что отца убили, Идир кинулся на поиски первым. Никак не мог привыкнуть к полученной свободе. По слухам, ам-Хашема сожгли. Сотворившие это сотрудники магического спецбатальона полиции Кумкура также исчезли, погибли или сошли с ума, Бескровные ушли в тень, некого было допрашивать и искать. Перестал искать и Идир.
Тёмное было время, подумал он, втягивая прохладу полной грудью. Странный для Кумкура, горчично-степной след вильнул в ночи и скрылся за чадом курильниц. Над чайной захлопали ястребиные крылья. Идир сощурился, но так и не сумел различить птичий силуэт.
А ведь он быстро свыкся с вольной наемничьей жизнью. Сколотил команду; занялся тем, что умел лучше всего — обманом и воровством. Мир наполнился возможностями и перспективами, которые даже привлекали. И лишь год назад отец нашел его. В те дни возвращение в семью Бескровных казалось таким естественным и желанным…
Кто же знал, что воспоминания окажутся слаще реальности? Теперь Идира всё чаще снедали страх и тоска. Он будто занимал чужое место, жил не своей жизнью. А его место и его собственная жизнь проносились где-то далеко и мимо, как локомотив на полном ходу.
Он сунул в рот ещё щепоть риса с мясом, отхлебнул чаю и лишь после заметил, что подушки рядом заняты. Севший на его топчан мужчина походил на степную лису: поглаживал аккуратную бородку и хитро разглядывал Идира. Словно оценивал, на что тот был способен.
Сарук иш-Телла, так его звали официально; Вьюн — так его звали свои. Известный посредник между наемниками и заказчиками, мутный, как настойка из тейшеба. За каждым выражением его тонких черт скрывался иной смысл; Лохматый легко его считывал и всё больше уверялся, что его где-то накалывали.
— Чай? — Вьюн поднял кустистую бровь. — Ударился в религию и ждешь летнего солнцестояния?
— Я и раньше не пил.
— Ах да, припоминаю, — он кивнул, поглаживая живот под расшитым поясом штанов. Перевел взгляд на разбитый лоб. — Денек не задался?
— Занесло на виражах, — осклабился Идир. — Выкладывай.
Вьюн улыбнулся в ответ, глаза его сощурились полумесяцами. Он кивнул слуге, принесшему кальян, и затянулся. Дым запутался седыми кольцами в его усах.
— Есть дельце. Весьма прибыльное, весьма. Такая выручка тебе и не снилась.
— Но? — продолжил за него Идир.
— Вечно меня торопишь. Но провернуть нужно быстро. Самое позднее — выехать завтра вечером.
— Куда? — быстро спросил Идир, попутно прожевывая мясо.
— В Линдефокс. — Вьюн расслабился, заметив его интерес. — Думать долго не советую, желающих много и дело срочное. Но тебе и твоим ребятам я доверяю, Лохматый.
Последнее слово он протянул с особым выражением, выпевая гласные, как делали все уроженцы восточной провинции. Он откинулся на подушки, скрывшись в тени. Лишь глаза блестели, да облака кальянного дыма выплывали в ламповый свет.
Идир молчал, изучая травянисто-зелёный узор блюда. Отломил теплый край лепешки. Бросить отца? Уехать, скрыться, замести следы… Перед ним развернулись тысячи возможностей, как борозды в бескрайнем поле. Словно глоток свежего воздуха.
— Заезжал недавно в Полноводный, — добавил вкрадчиво Вьюн. — Видел ту девочку со двора Листенов. Алья, кажется, так её звали?
Идир смял лепешку, превратив её в клейкий ком между пальцами. Он и сам недавно залетал в Полноводный. Спрятался в густой листве дуба, что рос у дома Альи. Сидел, нахохлившись, и ждал; перебирал ещё свежие воспоминания. Мягкие руки, пахнущие сандаловым маслом, — она всегда им натиралась. Длинные серьги, что покачивались в ушах. Сдержанный смех и податливые губы, красные, словно по ним мазнули соком граната. Иногда Идир так и поступал, а после медленно слизывал кислую сладость с приоткрытого рта. Порой ему казалось, что он все ещё носит её запах на собственном теле…
Улетел из Полноводного он на закате, так быстро, как только мог, и поклялся никогда не возвращаться.
— Семья не для меня, — ответил он вслух. — Сколько обещают?
— Больше, чем в Бахати.
Идир кивнул. То дело двухгодичной давности и правда оказалось прибыльным; денег на нем они заработали больше, чем могли потратить. Хотя Вишей всё равно умудрился их просадить — и свои, и чужие.
Он отпил чаю, грея вдруг озябшие пальцы о глиняные бока. Глянул на звезды через дыру в балдахине.
— Билеты оплачиваешь ты, — наконец сказал он.

[Harbourer]

[align=center]Вкусный[/align]
[align=center]Запад[/align]

На окраине континента, за восточными границами провинции Бахати лежала ржавая полоса Пряных степей. Простиралась она до самых гор, за костлявым изломанным хребтом которых разливался Темнодонный океан. Земли эти — и степь, и горы, и берег океана — люди обходили стороной, а те, кто какими-то недобрыми судьбами попадали туда, не возвращались. Таков был негласный закон того края: Пряные степи не пересекал никто. Ни человеческий род, обитавший на западе, ни жители востока.
Садао Видящий добавил газа, заставив двигатель работать на пределе его возможностей. Автомобиль с оглушительным рыком затрясся по склону и покатился, давя колючие кусты и гребни грязи, засохшей после бурного дождя. Над пиком Усталой горы вдали сгустилась сизая дымка, пока неотличимая от безоблачного неба над крышей машины Садао. Но воздух уже потяжелел, и дышать стало трудно.
Надвигалась гроза.
Вскоре он заглушил мотор; машина дернулась и, перевалившись через колдобину, остановилась. Дверь он оставил открытой. Кто знал, с какой поспешностью ему предстояло уезжать?
Поднялся ветер, неожиданно сильный и холодный, и вместе с ним на дальнем гребне показались они.
Песчаные сани взрезали сухую землю килями, задирали к небу нос и корму. «Перекати-поле», так их называли. В толще плоских, сработанных из светлого дерева корпусов зияли сквозные отверстия: в три ряда, с прокладками сидений и упором для ног. Через некоторые можно было смотреть насквозь; в других сидели существа, которых с далекого расстояния можно было принять за людей. Но альвы людьми не являлись. Высокие, сильные, в свободных одеждах, что развевались на ветру, они скалили мелкие острые зубы, почуяв близкое мясо. Некоторые из них сидели на носовых балках, небрежно свесив ноги. Некоторые стояли на единственных палубах саней, держась за низкие фальшборта. Над парусами тенями кружили птицы.
Каждое перекати-поле тянули шесть коней разной масти; они скакали парами, взметая копытами пыль. Ремни упряжи крепились к кольцам, вживленным в лоснящиеся спины; на поворотах шкура оттягивалась и, казалось, была готова лопнуть. Но она не рвалась, и сани бесшумно, словно призраки, скользили по бурой земле.
Рядом с Садао кони перешли на шаг и приняли человеческое обличье. Голые ступни крепких ног сминали колючки. Молочно-белые, лишенные зрачков и радужки глаза поблескивали, следя за Железным с голодным интересом. Перекати-поле остановились, и кольца натянули кожу на обнаженных спинах.
Белоглазые птицы ударились оземь и скинули перья. Оперлись плечами на киль саней и скрестили руки на упругих грудях.
— Эй, мясо! Заблудился? — с ухмылкой окликнул его смуглый альвен с бритой, изрезанной шрамами головой. Говорил он на республиканском, но с акцентом — низким призвуком, из-за которого окончания слов сливались в утробный бас. Мимо него по краю прошлась крупная пятнистая кошка. Запрыгнув на срез форштевня, она обернула лапы хвостом и вперила в Садао жемчужины глаз.
Страх щекотал пятки, но Железный старательно давил его на корню. Ещё не хватало, чтобы альвы учуяли его дрожь. Жертва в ужасе была для них самой лакомой.
— Мне нужен Авель, — крикнул он, сжав ворот пальто онемевшими пальцами.
Бритый почесал синеватый налет щетины на подбородке. Облокотился на фальшборт и упер кулак в бок.
— А мне – пожрать, я не жрал с утра, — крикнул он в ответ.
Его поддержали тихие смешки, и сердце Садао заколотилось быстрее. Между ним и машиной лежало двадцать шагов — двадцать долгих шагов вверх по склону, на неуклюжих, не привыкших к бегу ногах. Никаких шансов, он облизнул сухие губы. И с чего вообще взял, что Авель явится на границу?..
Судя по плотоядной ухмылке, бритый думал о том же. Их с Садао взгляды встретились, и оскал альвена стал шире. Садао не мог отделаться от мысли о его острых и очень белых зубах. Должно быть, такими зубами хорошо было впиваться в плоть, рвать мясо с кости…
Из-за спины бритого вышел мужчина; весь снежно-белый, от длинных волос и бровей до прозрачной кожи. Вечно молодой, с обманчиво болезненным, заостренным лицом. Встретившись взглядом с Садао, он недовольно поджал губы.
— Истани, — он тронул бритого за плечо. Тот вздрогнул, рывком выпрямился и перестал скалиться. Лицо его насупилось и почернело.
— Мясо уже ходит к тебе в гости? — процедил Истани на языке альв. Добавил ещё что-то, чего Садао понять не смог, но старший альвен оборвал его одним резким жестом.
— Не просто мясо, а сам Садао Железный. — Он повернул свое белое лицо к Железному. — У тебя есть для нас послание, дорогой Садао?
— Подойди ближе и узнаешь, — крикнул тот в ответ.
Авель кивнул, перекинул ноги за борт и неслышно, по-кошачьи приземлился на рыжую землю. Облачка столь же рыжей пыли взметались из-под его похожих на чулки сапог. По его губам блуждала неизменная, слегка рассеянная улыбка, но взгляд был тяжел и неприветлив.
— Позвольте заглянуть в ваш разум, — сказал он.
Его цепкие пальцы коснулись висков Садао, и под коркой черепа поползла боль — словно кость трескалась. В этот раз Авель был грубее обычного. Он придвинулся ближе, и Садао почуял его дыхание на своем лице. Оно пахло кровью и свежим мясом.
С этого ритуала начиналась каждая их встреча. Сперва они доказывали чистоту помыслов, после чего садились на пригорок, в сухой ковыль, что щекотал локти, и задумчиво курили в раскатившуюся у их ног степь. Беседовали о давних соглашениях между их расами и нарушениях, скопившихся за год. Альвен и Видящий. Людоед и человек.
Так было всегда, но не на этот раз.
«Ты что здесь забыл?» — прошипел голос Авеля в голове Садао. Он не мог говорить вслух, чтобы не быть услышанным, и лишь зло щурил глаза. Его ноздри раздувались, бесцветные ресницы подрагивали.
«Хочу спросить то же у вас, — ответил Садао. — Что альвы забыли в Линдефоксе? В горах стало тесновато?»
На миг улыбка сползла с лица Авеля.
«С твоей смесью для курения ты начал бредить. Советую сменить дозу и тон».
Вот такого Садао стерпеть не мог. Он ухватил альвена за влажные, как брюхо лягушки, ладони — краем глаза заметил, как на палубе саней дрогнул бдительный Истани. Вновь прижал чужие пальцы к вискам и вызвал в памяти ушедший день.
Дрожащий сумрак, кровь и острые нити. Белоглазую убийцу, что рассыпалась сотнями пауков.
Когда он поднял веки, Авель помрачнел ещё больше. Увиденное ему не понравилось, и — с сожалением понял Садао — он был удивлен не меньше.
«Я не знаю ее, — после заминки ответил он. — Её нет в Пряных степях».
— Мы не отчитываемся перед мясом, — сказал он вслух и широко улыбнулся. Альвы всегда так делали. Сперва мягко улыбались, а после вонзали зубы в живую плоть.
«Пауки, Авель. Она из низших. Неужто не знаешь?»
Но Авель едва заметно качнул головой.
— Уходи, — тихо шепнул он и отстранился.
Садао почуял, как горит. Между бровей закололо от напряжения. Хотелось выдавить ненавистному демону мозги — на одного людоеда его бы хватило точно. Прихватил бы с собой в могилу.
Над их головами вспухли тяжелые, угольно-чёрные облака. Солнце ушло, и хлесткий порыв ветра взъерошил сухую траву. Ветер взбил длинные белые волосы Авеля и забрался за поднятый ворот пальто Садао, покалывая песком. Стоило поторопиться, грозы в Пряных степях бывали суровые.
— Она убила моего друга, — крикнул Садао вслед, сжав кулаки. — Работает на людей, Бескровных. Это позор, Авель.
Птицы переглянулись и вытянули длинные шеи, расслышав его слова. Авель остановился у острой дуги саней и неспешно обернулся.
— Слыхал, у вас намечаются волнения, — ответил он.
— Альвам не о чем беспокоиться, — Садао сглотнул горчичный привкус ветра, скопившийся на языке. — Очередная человеческая возня, не дойдет даже до ваших границ.
— Я очень на то надеюсь. Просто знайте, — в поникшем свете лицо Авеля приобрело мертвенную бледность, — малейшая угроза нашему спокойствию, и мы примем ответные меры.
Он сунул ногу в выемку на длинном киле, подтянулся и запрыгнул на сиденье, свесив ноги по обе стороны перекати-поля. Щелкнул пальцами, и альвы в упряжи обернулись конями. Дружно поскакали по дуге, разворачивая сани.
А Садао побрел в противоположную сторону, к порыжевшей от нанесенной пыли машине. Ему предстоял неблизкий путь.
Может, Авель и не был в курсе, но альвы точно приложили к возвращению Бескровных руку. Следовало обдумать дальнейшие шаги. Собрать вещи, оповестить всех в храме. Или не являться туда лично, а просто сообщить о роспуске письмом, на полпути к республике…
Нет, мотнул головой Садао, вцепившись в руль. Поступить так он не мог. Стоило сделать вид, будто ничего и не произошло. Вернуться домой, тайно отправить послушников на юг и север, и уйти последним. Пока Видящие нужны Бескровным, на них не нападут в открытую, решил он. Неделя в запасе у них оставалась.
Или же пара дней.

***

Десять лет тому назад его возвращения ждали. Дом дышал теплом, как свернувшийся клубком зверь, окна горели мягким светом, и апельсиновые полосы ложились на тропинку, озаряя путь к крыльцу.
Теперь за лопнувшими стеклами разгоралось пламя, с ревом пожирая мебель, обивку стен, книги, записи, старую одежду с чужого плеча, которую Садао бережно хранил во второй половине шкафа. Всё уничтожено. Всё съедено.
Железный выдохнул с тихим стоном, закусил губу, чтобы не заорать. На языке расползся привкус крови.
Масляный столб дыма он заметил ещё издалека, когда машина с кряхтеньем перевалилась через холм и на фоне лесной поросли стал виден деревянный и двухэтажный Келе. С западной стороны кривой спицей вздымалась гарь. Уже тогда Садао понял, что именно полыхало на склоне.
Ветер подул в его сторону, нагоняя дым. Серые перья пепла путались в прядях волос, ложились на лицо, но Садао так и стоял, перебирая все, что потерял. Фотографии, вспомнил он и чуть было не бросился на горящую террасу. Два увесистых альбома лежали на верхней полке, у лестницы на чердак. Рядом с коробкой с заначкой — боги бы её побрали, ту заначку. Картонок с фото было немного; Гайя не любила фотографироваться, а Садао вообще «не занимался всякими глупостями, созданными лишь для утехи эго», как однажды он заявил Танатосу.
Теперь и этого не осталось.
Он стиснул рейку калитки, привалился к ней боком; под ребрами саднило нещадно. Одной рукой, не глядя, расстегнул рубашку и нащупал согретый телом кругляш медальона. Внутри скрывался выцветший клочок фотографии, обрезанный под размер внутреннего отделения. В другой половине медальона теснился завиток светлых волос.
В доме что-то затрещало, и крыша просела в гудящее пламя. Жадные языки огня взвились короной над огрызками стен, принялись лизать лапы нависшей над домом ели. Сад вокруг роптал, перебирая ветвями на горячем ветру.
Садао моргнул. Вся его память, жизненный уклад и скудные надежды — всё, что он лелеял годами, хрустнуло, сломалось. И на образовавшемся пустыре ровными, понятными рядами выстроился план, простой и безумный.
Он защелкнул медальон и твердым шагом направился прочь, мимо собравшихся зевак и жителей с ведрами. Теперь он знал, что должен был сделать. И в кои-то веки чувствовал силы довести задуманное до конца.
— Господин Видящий, — крикнула вслед одна из соседок. Заранее скривила плоское лицо, словно готовилась к неприятному разговору. — Тушить-то будете?
Садао удостоил её быстрым взглядом.
— Пусть горит, — ответил он и сел обратно в усыпанную рыжей пылью машину.

***

Первые намеченные шаги дались Садао на удивление легко. Когда он распустил послушников, выдав каждому билет и денег из запасов, хранящихся в Агатовом кабинете, с его плеч словно свалился тяжкий и неудобный плащ. Ему нравилось преподавать, и ученики ему нравились не меньше. И, боги подери, он своими руками рушил дело всей жизни, храм, из-за которого порой не спал ночами и грезил наяву планами и новыми идеями. Но он принял единственное верное решение и был очень им доволен. С мертвенным спокойствием закрыл двери за последним послушником и остался один в гулком сумрачном мешке зала потерянных шагов.
Остаток денег он сунул за пазуху неприметного халата, стянул волосы в пучок на манер торговцев Бахати и отправился на запад, к побережью. Шоссе и дороги полнились наблюдателями Бескровных, границы с северной Золотой Долиной перекрыли ещё в начале кумкурских бунтов, то же сделали и с железнодорожным сообщением. Из вереницы вариантов выпадал единственный, как бы Садао его ни страшился. Путь, на котором его точно не станут искать.
Лайнер «Роза Ветров» заходил в порт всего на несколько часов — пополнить запасы и позволить пассажирам размять кости. Следовал он из Эльо, столицы Золотой Долины, вдоль побережья Седого моря до Эбонии на дальнем юге; затем плыл обратно и делал месячный перерыв.
Как и полагалось лайнеру, он был огромен. Прогресс зашел дальше, чем Садао себе представлял: по белым бокам тянулись аж три палубы; выше пыхали толстые трубы с красной каймой. Люди сновали по плавучему дому муравьями, что-то кричали провожающим, держали над леерами детей. Дети верещали от радости и дрыгали ногами, грозя выскользнуть из рук родителей и упасть в воду.
На второй палубе мелькнула по-мальчишески долговязая фигура корабельного Видящего; он махнул загорелой рукой, приглашая на борт. Садао кивнул в ответ и невольно перевел взгляд на свою руку, один из пальцев которой казался чуть светлее остальных. Согнул его, словно проверяя на исправность.
«Танатос, проклятый кудесник».
Сразу после убийства в похоронном бюро Темен и его семья исчезли. Впрочем, Садао их не винил. Будь у него семья, он поступил бы так же.
— Господин Видящий, вы готовы?
Бледное лицо Эли Кротока светилось улыбкой, близко посаженные глаза слезились от чада уличной жаровни, к которой их оттеснила толпа. Рядом терпеливо ожидали ещё трое: Маура Виари — лучший творец кошмаров с вечно испуганными глазами, толковая светлоглазая Магрит и Бати, крепкий юноша с изрытым оспинами лицом и особым талантом к созданию ложных образов и ощущений.
Садао совсем забыл об их компании. Эта четверка решила остаться рядом с ним, несмотря на грозящую опасность. Желающих было больше — что приятно удивило, — но он позволил следовать за собой лишь самым умелым. Способным постоять за себя. И теперь напоминал себе одинокого папашу с четырьмя детьми — нагруженного, усталого, грезящего о тишине и одиночестве.
Заметив локоть, что подставил ему Эли, Садао фыркнул, ухватил чемодан и ступил на сходни, вымощенные хлипкими планками. Вцепился в перила и двинулся вперед, вслушиваясь в каждый скрип под туфлями. Чемодан оттягивал руку, грозя сорваться в воду, голова нещадно кружилась. Видящий припустил бы обратно на берег или постоял бы на месте с минутку, переводя дух. Но сзади напирали другие пассажиры. Да и падать в бледные обмороки, словно чувствительная дамочка, энси было не к лицу. Потому он переставлял ноги с достоинством старой кобылы и молился, чтобы деревяшки не проломились.
Внизу, между поджарым корабельным боком и бетонными плитами причала плескалась вода, смешанная с пеной, плевками и портовым сором. Дегтярная и ледяная на вид. Голова закружилась, и ноги Садао на миг заплелись. Но он выровнял шаг, миновал площадку и поворот, вскарабкался ещё выше, под ещё большим углом и ступил на борт.
Уже на палубе Садао убедился, что его неприятности только начинались. Он чувствовал, как качается и движется корабль, и по спине неприятно бежала дрожь. Такая махина — и не могла сидеть в воде ровно; болталась на волнах, точно пробка.
Железный посторонился, пропуская других пассажиров. Тронул канат леера над низким фальшбортом, но передумал за него хвататься и сдвинулся от края в слабую тень. Привалился к окну ресторана, закрыв кому-то обзор своим задом. Да и плевать.
— Чуете? Булками пахнет! — радостно сообщил Эли, поставив чемоданы у того же ресторанного окна.
— Их подают в первом классе, — едва слышно ответил Садао, борясь с тошнотой. Железная лохань под ногами продолжала качаться.
— Может, и нам перепадёт, — заявил ученик, переглянувшись с Маурой Виари. Та, судя по зеленоватому оттенку лица, его оптимизма не разделяла и булок не желала.
Садао тоже не нуждался ни в выпечке, ни в морских видах. Он даже позабыл про Бескровных и лишь настороженно вслушивался в мерный шум прибоя. Кроток продолжал трещать, рассказывая что-то о вместимости, двигателях и винтах; пассажиры пёстрой толпой ползли по сходням, кто с багажом, а кто с сувенирами из портовых лавчонок. Лица у всех были потные и изможденные. Жужжали мухи, запах ресторанной еды раззадоривал аппетит, гремели цепи в отдалении. Вонь дыма из труб напомнила о запахе горящего дома.
Садао мысленно отругал себя за слабость, затянул пояс халата и расправил плечи. Заметив корабельного Видящего в мешанине тел на палубе, он сдержанно улыбнулся и приложил два пальца к виску в знак почтения. Смущённый приёмом, который оказал ему энси, корабельный повторил жест.
Он приходился Железному хорошим знакомым и бывшим учеником. Весьма прилежным и, несмотря на выбор профессии, не глупым и не отстающим, какими были многие корабельные. Ему Садао доверял, в отличие от занявшей половину порта металлической махины.
— Простите, господин Видящий, ещё раз простите, — тараторил корабельный, уводя Садао и учеников в тесное гулкое нутро лайнера. Здесь уже пахло не булками первого класса, а машинным маслом и металлом. Потрескивали лампы в сетках светильников, сверху доносился топот и стук. — Я старался как мог, но сумел ухватить лишь эти места. Никто не хочет ехать поездом через Содружество, верхние палубы забиты до отказа. — Он виновато улыбнулся. — С радостью отдал бы вам свое место, будь оно сколько-нибудь стоящим. Нас в кубрике восемь.
Садао кивнул, стараясь не поддаваться панике. Его словно хоронили заживо в железных кишках. Где-то рядом, за переборками заухали машины, и говорить пришлось громче.
— Он всегда так качается? — Корабельный непонимающе вскинул брови, и Садао указал пальцем на пол. — Пароход.
— О да, господин Видящий. Его даже прозвали «пьяной Розой». — Корабельный хохотнул, но его веселье быстро угасло, натолкнувшись на угрюмое молчание Садао. — Говорят, недоработка проектировщиков, нужно поставить скуловые кили. Но не волнуйтесь, мы прошли десятки штормов без единого несчастного случая.
— Лишь благодаря твоему мастерству, — пробормотал Железный, придерживаясь за неприятно-холодные стены с пятнами облупившейся краски.
— Благодаря вашим урокам, энси, — в тон ему ответил корабельный и распахнул дверь каюты. — Прошу.
Он дернул нитку выключателя, и в углу зажегся свет. Комнатушка оказалась теснее стенного шкафа, без иллюминатора, но со стулом и умывальником в шаге от узкой, привинченной к полу койки. Садао переступил порог и втянул спёртый солоноватый воздух.
— Сколько дней пути до Эльо? — спросил он, осматривая новообретённую камеру.
— Двенадцать, — бодро ответили ему. — У нас будет пара остановок, разумеется. Вы сможете выйти, размяться.
Садао задумчиво кивнул. Ученики последовали за корабельным дальше по коридору, оставив Железного наедине с койкой, стулом и умывальником.
Он поставил чемодан на пол, плотно закрыл дверь и уселся, до боли вжавшись лопатками в жесткую спинку стула. Достал из-за пазухи трубку и закурил.
После третьей затяжки стены сдвинулись и принялись медленно складываться на его голову.

***

Буря усиливалась.
Волны бились о борта корабля, раскачивая его, словно пустую скорлупу. Единственная на всю каюту лампа припадочно мерцала, после чего погасла на несколько долгих минут. За это время Садао успел представить все варианты утопления, вероятные и не очень. Вода могла прийти сверху; своим напором выломать дверь и заполнить каюту, превратив её в грязный аквариум. Или борт у поваленного стула могла проткнуть скала. Куски листового металла вмялись бы острыми лепестками, и вода размазала бы Садао по стенам. Он даже не успел бы закричать. Даже не увидел бы происходящее в кромешной тьме.
Он вжался глубже в шкаф, в котором сидел с начала шторма. Попытался влезть с ногами, но потерпел неудачу и просто неуклюже раскорячился на сброшенной одежде.
Где-то над ним работал корабельный, выискивая лучший маршрут в грозе и пенном хаосе.
Где-то под ним неслись рыбы и вились цепкие ленты водорослей.
Стены с полом завибрировали, свет снова погас. Лишь шумное частое дыхание давило Садао на уши.
Он будто плыл по илистому дну реки Гремучей, которая протекала у дома его семьи. Сокрытый от глаз мутными, перламутрово-желтыми волнами и плоскими листьями водорослей. Пальцы скребли по дну, поднимая облачка ила. «Помогите!» — хотел закричать Садао, но не мог выдавить ни слова. А река со спокойным величием несла его дальше.
Теперь, спустя четыре десятка лет на том берегу стояла фабрика. Садао видел её во время последней своей поездки в родной город на юге Бахати. Из трубы толчками выливались отходы и расползались темными пятнами по уже не янтарным водам Гремучей.
Корабль качнуло, металлические переборки заскрипели, словно готовились сложиться под весом волн. Садао зашипел и вжался в ячейку шкафа, уперся руками в боковые стенки.
Он снова плыл в толще Гремучей.


[align=center]Отец[/align]
[align=center]Юг, округ Райя[/align]


— Я тебе что сказал?!
Гневный крик взвился вместе с пылью лабиринта цитадели, пронесся вдоль выкрашенных охрой стен. На миг прохожие и жители окрестных домов вскинули головы, но, рассмотрев, кому был адресован крик, тут же потеряли к происходящему интерес.
Мальчик вздрогнул и сжал край грязно-белого полотнища, что укрывало его голову и колени. У него не хватало глаза — веко криво съёжилось над пустой глазницей, слипшиеся кудри падали на лоб. Он протянул монеты в сложенной горсти и сморщил худое, тёмное лицо, когда их выхватили.
Крепкий мужчина в потасканном халате пересчитал серебряные бляшки на ладони и процедил пару ругательств. Почесал голову под пестрым платком.
— Сегодня плохой день, — ответил мальчишка и быстро залопотал на южном наречии, но мужчина отмел его оправдания взмахом ладони. Идиру не требовалось много времени, чтобы понять, что тот пьян.
В последние месяцы многие заливали безработицу алкоголем.
— Плохой день? — рыкнул мужчина. — Плохим был день, когда я решил взять тебя к себе.
Он замахнулся и, насладившись моментом, отвесил мальчишке оплеуху.
— Что будем жрать теперь?
Ещё удар, с оттяжкой. Голова попрошайки откинулась. Он сносил побои без крика, только щеки влажно блестели в полумраке цитадели.
Лохматый подался обратно за угол.
Он застал некрасивую картину случайно — отец велел ждать напротив дома лекаря. Помня о нелюбви Вечера к опозданиям, Идир явился в указанное место на час раньше и праздно стоял напротив вывески с закорючкой лекарского знака, снова и снова прокручивая в памяти разговор с Вьюном. До поры, пока за углом не раздались эти крики.
Идир глянул на обрывок неба между крышами. Солнце целилось лучами в столбы террас. Время ещё оставалось — и до прибытия отца, и до отправления поезда с местной станции.
Он оценил двух солдат, прошагавших к главным улицам. Деда-жестянщика, который выглянул из дверей своей каморки и тут же скрылся. Подмигнул девушке с фруктовым лотком на шее. Та опасливо блеснула глазами, вздрогнула от нового залпа криков из подворотни и заторопилась под арку.
Улочка опустела. Идир поднял с земли увесистый осколок кирпича. Качнул его в ладони, прикидывая силу броска.
— Стой.
Услыхав знакомый голос, похожий на скрежет песка, Идир похолодел и осторожно посмотрел за угол.
Доброго Вечера почти не было видно за массивной фигурой пьяницы: только пола простого черного пиджака, да рука в перчатке того же цвета. За плечом детины качнулись поля фетровой шляпы, и Идир подался назад. Знакомый запах наполнил его ноздри: кедровое масло, пустынная пыль и тлен.
— Всё, что хочешь сделать ему, лучше направь на себя. Животное.
Идир удивился ощутимому презрению в голосе отца. Попрошайка сжался; ошалело смотрел над собой, забыв стереть кровь с лица. Его мучитель стоял, опустив плечи; голова в ярком платке понуро качнулась.
— Прочь из моей головы! — вдруг взревел он. Ухватил себя за виски и с разбега ударился головой о стену. Отшатнулся, запутавшись ногами в покрывале калеки, и влетел в стену ещё раз. — Прочь!
Калека тонко завизжал, но умолк, когда Вечер склонился к его лицу.
— Тебе здесь не место, — разобрал Идир и нахмурился, отчего-то чувствуя гнев. — Есть у меня один знакомый лавочник. Ему как раз требуется смышленый помощник. Ты бы согласился на такую работу?
Мальчишка закивал, не отрывая единственного глаза от татуированного лица Вечера. А Идир вновь прислонился к стене и скрестил руки на груди. Похоже, отец часто развлекался, подбирая воспитанников в придорожной пыли.

***

Часом позже он стоял перед рассохшимися створками дверей. Краска рвано слезла с резного узора, через открывшиеся дыры серело дерево, кованые ручки обросли ржавчиной. Таилась эта дверь в самом заброшенном отростке старого города, в тупике под аркой, куда не проникал дневной свет и ветер. Пахло плесенью и мочой.
Ам-Хашем потянул шелковые кольца намотанного шарфа, открыв лицо. Стукнул тростью по створкам, и те жалобно скрипнули, грозя отвалиться вместе с петлями.
— Думаю, здесь что-то скрывают.
Скажи это кто другой, Идир расхохотался бы во всё горло. Но отец шутить не привык. Не привык он и повторять дважды, поэтому Идир кивнул и рванул хлипкие створки на себя.
За облезлым фасадом серебрился металл с единственной скважиной и приваренной скобой ручки. Эту дверь явно установили недавно.
Идир вытащил из-за уха проволочную лапку отмычки и сунул её в прорезь скважины. Пошарил в механизме вторым крючком — из спутанных прядей за другим ухом. Замок тихо скрипнул, щелкнул, и дверь открылась, выпустив тяжелый запах тлеющей ткани. Идир сощурился и принюхался.
— Чисто, — сказал он.
— Знаю, — ответил ему Вечер и ступил во тьму. Пару раз что-то звякнуло, перекатилось под ногами; чиркнула спичка, озарив лицо отца. В неверном свете его глазные впадины казались гнилыми и бездонными, а исписанные татуировкой скулы остро выступали, как у смертельно больного.
Лампа в его руках зажглась, полыхнула, когда Вечер подкрутил фитилек, и озарила ряды громоздящихся друг на друга ящиков. Лишь ящики, да некрашеные стены с углублениями полок, в которых пылились глиняные черепки.
— Подержи-ка.
Отец сунул лампу Идиру в руки и толкнул крышку ближайшего ящика. Та съехала с сухим шорохом и повалилась на пол. В тусклом свете заблестели золотые бока чаш и кубков, заиграли драгоценные камни.
Идир подошел ближе, поднял лампу повыше. На подставке одного из кубков виднелся полустертый оттиск — три звезды, заключенные в солнечный диск. Символ трех провинций Содружества, трех магических нопад. Клеймо правящего семейства им-Уштра. В тесной комнатушке лежали сокровища из дворца: посуда, украшения и церемониальные маски, картины, ковры и книги в кожаном переплете. Всё присыпано пылью и самоцветами.
Вечер довольно скривил губы. Сбил тростью с полки осколок расписного блюда. Тот перевернулся на кирпичном полу клеймом вверх — частью герба семейства Ата.
— Похоже, советник — известный коллекционер чужого добра. Будем надеяться, он столь же щедр, как и остальные.
Идир тоже невольно усмехнулся. Теперь у них были средства на военные сборы. Теперь они могли…
Он одернул себя. Кто «они»? Не могло быть никаких «они», раз он собрался бежать.
Словно услыхав его потаенные мысли, Вечер обернулся. Идир оцепенел, чувствуя, как в его лицо вглядываются с интересом.
— Мы делаем то, что должны делать. По справедливости, — сказал он. — Всегда, всем по делам их. Кто еще, кроме нас с тобой, верно?
Идир сунулся обратно в ящики, силясь прогнать наводнившие голову образы. Уши щипал стыд.
Порой он чувствовал себя ужасным, недоверчивым глупцом. Недостойным терпения, которым его одаривали. Кто ещё, кроме него, мог знать отца и помочь ему лучшим образом? Уж точно не калека, спасенный с улиц Кумкура.

***

«Доброго вам вечера», — прозвучало из сна, искаженно, как сквозь толщу воды, и Рашну Сарош ам-Хашем открыл глаза.
Несколько минут он просто сидел, обхватив впалый живот рукой. Ровно, размеренно дышал, а капли пота катились по его лбу и носу. Смотрел в увитую мозаикой стену, на которой сплетались аквамариновые стебли вьюна и полураскрытые бутоны. Заключали в свой клубок столь же аквамариновые розы и разломанные гранаты с алыми зернистыми внутренностями.
Под аркой узора бархатно темнел проход в следующий зал. Лунный свет выхватывал пустую поверхность стола — длинного, на республиканский манер. Рядом, на декоративном диванчике мирно спал Идир. Он не помещался на сиденье целиком, и его длинные немытые ноги свисали с вычурного подлокотника. Вечер задержался, уставился на безмятежное лицо воспитанника. Воистину, можно было забрать человека с улицы, но выбить улицу из человека — невыполнимо.
Ам-Хашем раскурил трубку и уселся у окна. Далеко внизу оцепенел Кумкур, сонно перемигивался красноватыми огнями за туманным одеялом. Тишина.
Ей было суждено смениться криками боли и топотом копыт. Залпами пушек, стуком осыпающихся камней. Тогда жители получат истинное благословение, подумал ам-Хашем. Выпустил едкий дым с губ, слизнул терпкий привкус табака. Хаос всегда очищал. Ставил во главу угла действительно важные вещи, срывал надуманную шелуху, оставляя лишь вопрос выживания.
А выживали всегда сильнейшие виды.
— Отец?
Голос Идира вывел ам-Хашема из задумчивости.
— Послезавтра, — ответил он, всё изучая вязкую дрему за окном. На горизонте, где горная цепь спускалась к долине, небо успело посветлеть. — Выступаем послезавтра.




[align=center]ЧАСТЬ 2: Инвалиды[/align]

[align=center]Брюхвальдские инновации[/align]
[align=center]Запад[/align]


Бывали дни, когда хотелось застрелиться. Бывали — когда хотелось застрелить первого встречного. Но в худшие из дней я хотел опустить руки и позволить себе погибнуть под ногами слепой толпы.
Браги из Варно, Линдефокс


Луна звенела новой монетой. Заливала океан и горы мертвенным светом. Морозный воздух делал пейзаж особенно четким, выделяя каждую птицу, каждое дерево. Очерчивая каждый кирпич высоких стен, что окружали сад.
С края скалы, на котором гнездился Остштайн, открывался чудный вид. По склону за ущельем и пролетом моста вилась дорога; то выглядывала из-за чёрных камней, то вновь скрывалась. За серебристым серпом берега шептал океан. Зеркало — так его звали за спокойный нрав и водную гладь, которую редко сминали морщины бурь. Чистым листом он уходил к горизонту и луне — словно в горную впадину капнули ртути, и та застыла. Мёртвая красота.
Феникс Кроток нехотя вернулся к разложенным по столу записям и чертежам. Взлохматил отросшие волосы, отбросив их со лба, почесал длинный шрам, что пересекал щеку. Закусил конец перьевой ручки, снова пересчитал данные по одному ему понятным формулам, добавил пару закорючек в угол черновика. Что-то снова не сходилось. Он раскатал чертеж верхней палубы, придавил его по краям книгами. И точно, подумал после тщательной сверки. Для таких орудий корабль должен был стать ещё легче... И больше. И двигатели… Он застонал, с силой сжал виски. Снова ничего не сходилось.
Из ночной тьмы за окном донесся шелест. По внешней стене особняка проскребли когти, и Феникс поднял голову.
— Госпожа Закоченей? — на всякий случай окликнул он.
Бледные руки ухватились за край подоконника. Показалась блестящая смоляная макушка, мигнули молочно-белые глаза. Гостья влезла на подоконник целиком, перекинула ноги в комнату. Подчеркнутые тёмной краской губы растянулись в скупой улыбке.
— Привет, Феникс. — Её южный акцент округлял слова, отчего даже грубоватый брюхвальдский казался сущей песней. — Как твои дела сегодня?
— Почти разобрался с образцом, который вы принесли неделю назад, —откликнулся Феникс. — Альвиний, так вы его назвали?
— Да, мой хороший, альвиний. — Сцилла Закоченей потянулась, одернула широкий, скроенный на мужчину пиджак и неспешно слезла с подоконника. Прошлась по комнате, краем глаза следя, как Феникс, отложив перо, перебирал бумаги в поисках нужной. Подняла пару листов, слетевших из общей кипы на пол.
— У него потрясающие возможности! — Кроток ткнул в найденную запись, едва не пробив в бумаге дыру. — Просто невероятные! Только посмотрите — не подвергается коррозии, легок. И в три раза прочнее стали. — Он обернулся и поднял взгляд на Закоченей. — На какое количество я могу рассчитывать? Должно быть, его стоимость крайне высока...
— Не забивай голову глупыми финансами, лапушка. — Закоченей положила ладонь ему на плечо, и он почувствовал холод её пальцев обнажённой шеей. — Можешь спроектировать самоходный корабль из этого материала?
— Корабль? — он вздрогнул. — Из альвиния?
— Да, корабль, лапушка. Сможешь?
Феникс кивнул, теребя засаленные манжеты рубашки. Это всё меняло. Конечно, предстояло пересчитать многие детали, но смена материала была к лучшему. Следовало сделать пару пометок, пока он не забыл…
— С броней из альвиния можно сделать неуязвимый корабль, лучший в своем классе, — пробормотал он, чирикая на полях первого попавшегося под руку листа. — Мне потребуется около месяца, чтобы учесть все...
— Две недели, мой хороший. Не сомневаюсь, ты управишься. — Сцилла вытащила перо у него из пальцев и стала писать на другом углу того же листа. — Говоря конкретно, нужно разместить на борту во-от столько действующих орудий...
Феникс прочел написанное трижды, прежде чем смог вымолвить хоть слово.
— Но... это невозможно. Ведь на борту будут солдаты, боеприпасы, провиант. Мебель, в конце концов! Корабль затонет ещё у достроечного причала, не говоря уже о том, чтобы сделать залп.
— Не затонет, если будет из альвиния целиком, мой дорогой. До самого последнего винта, — промурлыкала Закоченей и взъерошила ему волосы. Склонилась так близко, что Феникс почувствовал её дыхание — сладковатое, словно гнилые фрукты, со странной примесью сырого мяса. — Фьордаллцам это удалось, значит, удастся и тебе. Ты же у меня умница.
Она отстранилась, и запах исчез. Феникс нахмурился. Действительно, поговаривали, что инженеры из северного Фьордалла создали линкор невиданной мощи. Но то были лишь слухи, на которые Кроток не привык опираться. И, к тому же, согласно тем же слухам, корабль сгорел дотла, не успев выйти в открытое море.
По-кошачьи легко, Сцилла забралась на подоконник. Она уже сунула голову в ночь, когда Феникс осмелел достаточно для вопроса, который мучил его последнюю неделю.
— Госпожа Закоченей?
Сцилла обернулась, вскинула брови.
— Могу я выйти в сад? Я так давно не был снаружи, боюсь, скоро забуду, как выглядит солнце. — Феникс хохотнул, но его напускное веселье быстро испарилось. Лопнуло на пару с робкой надеждой.
— Нет, лапушка. — На лице Закоченей отразилось беспокойство. — Враги не дремлют. Только вчера я узнала о шпионе, прибывшем из республики. Он ищет тебя, а Брюхвальд никак не может рисковать своим лучшим инженером. В остальном тебя же всё устраивает?
— Да, но...
— Вот и отлично, мой хороший. — Беспокойство мигом сменилось улыбкой. — Правитель Брюхвальда заботится о тебе. Не разочаруй его.
С этими словами Сцилла шагнула в пустоту. Лишь крыльями хлопнули фалды её пиджака.
Эта дама умела исчезать так, что после Фениксу дважды за ночь снились кошмары.
Он ухватился за обода колес, откатил кресло от письменного стола и подъехал к окну. Подтянулся на подоконник и всмотрелся в черные кроны деревьев, что метались на ветру. Ни души.
Вот уже несколько месяцев он находился в Остштайне, куда его поместили после покушения. Феникс ещё помнил острый локоть, вдавивший его шею в кровать. Острый страх и собственный тихий хрип.
Его бессмертное величество Констанций и госпожа Закоченей столько делали для его безопасности и благополучия. Было бы чёрной неблагодарностью оставаться недовольным из-за редких прогулок.
Но почему Феникс чувствовал себя пленником в этих стенах?

***

Феникс распахнул глаза.
Сперва он увидел лимонные отсветы фонарей. Лишь светлые росчерки в кромешной тьме, за которыми послышались тихие шаги.
Сердце подпрыгнуло в груди, испарина охладила лоб. Феникс зашарил по тумбочке в поисках спичек. Пальцы на миг коснулись картонного коробка, но тот соскользнул на пол и, судя по звуку, отскочил под кровать.
Феникс замер и прислушался, напряженно втягивая воздух. Глаза постепенно привыкли к мраку, и из ночных чернил выступили очертания его спальни — от плотных штор до набитых книгами шкафов. За окном прогрохотал экипаж, следом пронесся автомобиль, наполнив улочку ревом мотора. Следы фар мазнули по стене и потолку и исчезли вместе с шумом. Странгольтадт никогда не спал.
За аркой, ведущей в тесную гостиную, было пусто — лишь в отдалении, у камина выделялся массив стола с кипами бумаг. Но Феникс был готов поклясться, что именно из соседней комнаты и донеслись шаги. Слабые, едва различимые, словно ветер всколыхнул разложенные по полу чертежи и записи.
Феникс скользнул рукой ниже по тумбочке, как можно тише выдвинул ящик и ухватил ребристую рукоять револьвера. Со знакомой тяжестью оружия он сразу почувствовал себя увереннее. Попытался дотянуться до кресла, но оно почему-то стояло слишком далеко.
Хотя куда бы он умчался на этой неповоротливой громадине? Смех, да и только.
Шаги повторились, и в проходе мелькнула тень. Феникс сел на кровати. Придвинулся лопатками к деревянной спинке, дыша так, словно прополз через квартиру на локтях. Выставил перед собой револьвер, вцепившись в него обеими руками. В людей он никогда не стрелял, только по бутылкам. Помнится, один хороший друг вывез его в пригород, вручил оружие и велел палить.
Тогда, при свете дня всё казалось значительно веселее.
Тень вновь скользнула в арке гостиной, но на сей раз не исчезла. Она переступила порог и полезла вверх по стене, перебирая тонкими костлявыми конечностями.
Коротко вскрикнув, Феникс вдавил спусковой крючок, но револьвер лишь сухо щелкнул, провернув пустой барабан. Феникс похолодел. Точно, он забыл про патроны.
Гибкая тень уже ползла по потолку, цепко подтягиваясь руками и отталкиваясь ногами. Свалилась на Феникса, и кровать скрипнула под двойным весом. В панике выронив револьвер, Кроток попытался откатиться, спрыгнуть на пол, но тщетно. Его горло вдавили локтем. Придавили крепко, а влажные пальцы второй руки облепили лицо, зажимая нос. Сколько Феникс ни пытался вырваться или хоть немного ослабить хватку, его ногти лишь царапали омерзительно холодную кожу.
Воздух в легких заканчивался. Перед глазами искрили круги. Соседи по этажу продолжали мирно дремать в мягком сумраке. Тишина стучала в ушах, прерываемая булькающим хрипом и суматошным биением сердца…
Феникс распахнул веки и сел, с криком, клокочущим в горле. Пот стекал по его вискам, рубашка намокла и прилипла к спине, а пальцы привычно скользнули по шее. Казалось, он всё ещё мог нащупать вмятины от смертельного захвата. Даже место у кадыка пульсировало болью.
Но за окном серебрился мирный пейзаж Остштайна. Разглядев его, Феникс выдохнул и унял колотящееся сердце.
Прошло полгода, однако то покушение продолжало мучить его в кошмарах. Раз за разом тень бежала по низкому потолку, пересекая длинные блики фонарей. Снова и снова локоть зажимал горло и душил, душил... Сон никогда не показывал то, что произошло после: как окно распахнулось, и в спальню влезла госпожа Закоченей. Без лишних слов, она взметнула руки, что-то едва заметно блеснуло на концах её пальцев, и хватка тени разжалась.
Именно после нападения Феникса перевезли в крепость Остштайн, под надежную охрану королевского взвода. Как объяснила Закоченей, там враги Брюхвальда и его величества Констанция Умеренного были бессильны.
Враги, может, и были бессильны, но самым беспомощным в Остштайне оказался Феникс.
— Прошу прощения! — он стукнул костяшками по глянцевому лаку двери.— Откройте!
Тишина звенела в ответ. Феникс выждал ещё с минуту и, негодуя, ударил снова. Какая глупость — проситься, чтобы тебя выпустила твоя же охрана!
— Откройте, мне нужно в уборную! Вы слышите меня?
Уборная имелась и у него в кабинете, но Феникса тошнило от одной мысли задержаться в четырёх стенах ещё хоть на час.
Однако охрана не торопилась. Неужто заперли и ушли? Вконец отчаявшись, Феникс откатил кресло к окну. С силой потер лоб, унимая защипавшие глаза, уставился в ночную тьму, что выползала из щели между океаном и небом. Кое-где в прозрачной синеве уже проступили звезды, под окнами умиротворенно чирикали птицы.
Еще немного, и Феникс был готов перевалиться через подоконник и выпасть в эту умиротворенную свежесть. Он саданул по ноге и не почувствовал ничего. Жалкий, жалкий обрубок человека.
Ему спасли жизнь, спасибо, но что это было за существование? Выбираться на воздух раз в неделю, испрашивая на то разрешение. Ходить в сопровождении, полчаса сидеть в тесном саду за стеной, когда за спиной безмолвно стояли элитные королевские стражи. Они всегда молчали, эти бессмертные. Не шевелились, стояли истуканами, лишь неживой алый взгляд рыскал по сторонам.
Хуже них были только оборотни. Порой Феникс замечал, как с его приближением они ведут носами, раздувая ноздри. Их глаза за прорезями масок разгорались охрой, словно в них плясали искры от костра, и Феникс толкал колеса быстрее, всерьёз опасаясь за свою жизнь.
Когда тьма доползла до первой звезды, дверной замок щелкнул. Кроток едва не подпрыгнул от нахлынувшей ярости.
— Как вы смеете! — воскликнул он, дергая дуги, чтобы развернуть себя лицом к выходу. Кресло туго поддавалось, скрежетало колесами по половицам. — Это просто оскорбительно — запирать меня в комнате, как преступника, как…
Девушка в дверях подмигнула, крутя на пальце ключ, и Феникс смущенно умолк.
— Они ушли на обход.
— Орса, ты?.. — Он обмяк в кресле, проклиная свою несдержанность. — Я не хотел…
Орса улыбнулась ещё шире и прикрыла за собой дверь. В комнату словно впустили солнце, подумал Феникс. Копна вьющихся волос золотилась даже в сумерках; на щеках, под свежим румянцем вмялись ямочки.
— Спать не собираетесь? — спросила она в свойственной ей нагловатой манере.
Феникс мотнул головой.
— Тогда, — она ухватила его кресло за ручки, — пойдемте смотреть закат.
Спускаться им предстояло с третьего этажа. Здание было старым, с крутыми лестницами, но крепкую Орсу это не останавливало. Она спустила кресло с мастерством опытной сиделки, методично пересчитывая колесами ступеньку за ступенькой. Да и Феникс помогал как мог, крутя и вовремя придерживая обода. Этот путь они изучили давно: вниз по западной лестнице, дальше по короткому коридору вдоль кладовых, тайком, без лишнего шума мимо жилых комнат и шумно, не стесняясь, — мимо вечно пустующей кухни. Дальше через порог, по двум ступенькам на свежий воздух, под арку и вверх по выложенному камнем скату.
Там, на вершине стены, под прикрытием острого зубца и росшего за ним дерева они наблюдали, как садилось солнце. Оно тонуло за горной цепью, вычернив её на фоне неба. Горы же разверзли у подножий мрачные пасти и исторгали тьму, укрывая ею долину.
Феникс зябко потер предплечья. Он и забыл, как холодно становилось вечерами. Орса уселась рядом на округлый обломок камня — остаток древней кладки — и облокотилась на колени. У её ног, на самом краю рос куст, цепляясь длинными корнями за трещину меж камней.
— Как там ваши теплотопы? – спросила она.
— Теплоходы, — поправил Феникс, и Орса неопределенно махнула рукой, словно говоря: «Теплоходы, теплотопы, богам разницы нет, как называть корыто». — Скоро будут готовы. Нужно рассчитать кое-что. Мне кажется, в шторм они могут повести себя несколько…
Он нахмурился и умолк. Вряд ли девушке были интересны подробности его работы. Обычно то, что захватывало Феникса целиком и полностью, у других людей вызывало лишь скуку.
А заказы бюро его величества вообще не стоило обсуждать. Феникс не хотел бы, чтобы кто-либо влип в проблемы из-за его длинного языка.
— Обед не доели сегодня.
— Что? — Он вскинул голову и уставился на Орсу. Та ответила прямым взглядом. — Ах да…
— Невкусно было?
— Нет, нет, что ты! — Феникс замахал руками и растерянно улыбнулся, пытаясь вспомнить вид того самого обеда. — Очень вкусно, просто мне нужно было столько доделать… На еду совсем не хватило времени.
— Уж вам-то надо бы лопать побольше, — сварливо заметила Орса. — Кожа да кости. Скоро сквозняком вынесет из окна.
Сумерки над ними сгустились в синий кисель. Из ущелья поднялись стаи нежно-желтых светляков. Словно лимонный дым, они плавно качались на потоках ветра.
— Ваш брат, что в Содружестве, — Орса отломила веточку с куста и коснулась ею своего вздернутого носа. — Он думает возвращаться? Война же.
Феникс пожал плечами, не зная ответа.
— Вряд ли послушника отпустят. — Он поймал одного из горных светляков на палец. Тот свел полупрозрачные крылья и тускло засветился, чуя тепло. — Говорят, главный наставник у них — сущий монстр.
— Уж не больший, чем вот эти, — Орса кивнула на выступившие из арки тени — элитный королевский взвод, как именовала их госпожа Закоченей. В одинаковых черных формах с алыми нашивками, коротко стриженые и строгие, они поднялись на стену и застыли с немым укором. Гладкие стальные маски укрывали их глаза и носы, оставив взгляду лишь равнодушные линии губ и бритые подбородки.
— Госпожа Закоченей сказала не выходить, — сказал один из них.
— Послушайте, господа тюремщики… — начала Орса, уткнув кулак в покатое бедро, но умолкла, когда Феникс качнул головой. Нехотя, она покатила кресло по вымощенному скату. Охранники шли следом; Феникс слышал шорох их одежд и едва уловимую поступь. Тень арки накрыла их черным пологом. В тоннеле под западным крылом шаги и скрип колес стали отчетливее. Теперь к ним прибавилось сопение, словно кто-то принюхивался, ловил аромат свежего мяса.
Орса ускорила шаг, концы её волос защекотали Фениксу плечи. Кроток потянулся за спину, тронул острые костяшки её пальцев, охвативших ручки кресла. И вздрогнул, когда на краткий миг, перед выходом к освещенному крыльцу, к его макушке прижались губами.


[align=center]Окоченелые[/align]
[align=center]Мириады[/align]


Северный ветер слепил.
Бросал колкий ледяной порошок в глаза, крутил вихри на каменистых берегах Чёрной Звезды. Из ночных волн клыками поднимались Мерлые. Пена стекала по их гладким агатовым бокам, с тревожным шепотом уползала обратно в океан.
Ни чайки, ни рыбы. Неживое место, ничье.
На край обрыва вышли трое. Их шубы выглядывали из мрака высокими белыми пятнами, ветер рвал меха, стремясь утащить в неспокойные волны; корка льда хрустела под сапогами.
— Эта земля, — сказал бледнокожий мужчина. Он криво усмехнулся, и в его широко расставленных, совиных глазах зарделись искры — будто в глазницы накрошили углей.
Его спутники обратились к югу. Снег таял на их одинаковых гладких лицах, сбегал каплями по полным губам и коже чернее смолы. Мужчина обвел взглядом долину, за которой россыпью лежали мелкие княжества-Мириады. Женщина вздернула подбородок и сощурилась от особо колкого порыва.
— Проще простого, — сказала она.
Вьюга подхватила её слова и понесла над снежными барханами. Закрутила над сухими спицами редкого кустарника, протащила через стылые равнины и русло древней реки. Прямо к деревушке, чьи дома выстроились рядком у дымящихся источников.
Жители деревушки продолжали спать.

***

Утром пришел ветер. Северный, колкий, он тащил с собой всю злобу и холод заливов Чёрной Звезды. В такие дни стоило приносить подношения богам и духам, что Сеадха по прозвищу Прыткий и сделал.
Накинув вонючий от копоти тулуп, он выбрался из дома и потрусил к куче камней на самой вершине горной гряды — пригнувшись, словно под обстрелом. Порывы наступающей бури тут же разметали его сальные патлы, набросив их на лицо. Руки, шею и спину продрал озноб, змеёй скользнул по рукавам и под рваные края овчины. Прыткий уселся у жертвенного алтаря и вытащил из кармана два свежих яйца, только из-под курицы и ещё в дерьме.
Каменная пирамидка выросла на том месте не случайно. Под ней покоился прах отца и матери Сеадхи. В полушаге, ближе к краю обрыва — прах жены и детей. На этом зачерствелом клочке цвел перволист, который, как все знали, рос лишь на благой земле. Духам нравился вид, что открывался с обрыва. Потому Се сложил алтарь именно здесь: основу из угольно-черных валунов с северных вулканов, сердцевину из желтого песчаника, верхушку из бурых камней с долины. Об эту верхушку Прыткий и расколотил оба яйца, предварительно смахнув старую, оставшуюся с прошлых приношений скорлупу. Вытер пальцы о шершавые спины голышей, шмыгнул носом и уставился вниз, на раскинувшуюся Кипящую долину.
Земля у его ног срывалась в обрыв, дымилась и бурлила. То тут, то там с шипением выстреливали гейзеры, небесно синела гладь горячих источников. Тучи бежали на юг, почти смыкаясь с поднимавшимся от Кипящей паром.
Прыткий хребтом чуял грядущую угрозу. Мрак и смерть бродили неподалеку, изредка задевая его своими паучьими лапами. Собрать сумку, решил Се. Нужно было собрать сумку с лекарствами.
Он поскреб щетину на подбородке и поднялся на онемевшие ноги.
Ему предстояла работа.

***

Вечером Прыткого и правда навестили.
Когда над утесом сгустились сумерки, и прохлада за дернистой крышей перетекла в холод — такой, что окна землянки запотели, — именно тогда в дверь постучали. Удары были сильными, торопливыми, и Се поспешил открыть, по пути угодив ногой в забытое на полу ведро.
— Скорее, Прыткий, — выдохнули из-за порога. Се коротко кивнул, ухватил заготовленную сумку и поспешил за скрюченной фигурой деда. Вниз по петляющей тропке, за каменную гряду, к лимонным светлякам землянок. Их крыши вырастали из мрака, впиваясь коньками в усыпанное первыми звездами покрывало неба.
Больной ждал его в дальнем доме, в насыщенной оглушительной вонью комнате. Укрытый тремя одеялами, он сотрясался в ознобе и неистово потел. Се списал бы всё на обычную простуду — таковая в их краях случалась часто, — вот только кое-какие симптомы не желали сходиться.
Лицо и тело парня покрывали язвы — гнойные, блестящие, они чередовались на покрасневшей коже с шишками и пузырями. На глазах Се один из них вскрылся, и по боку юноши потекла прозрачная желтоватая жидкость.
Эта дрянь могла быть заразна.
— Все вон, — решил он. — Нужна горячая вода, чистые тряпки — все, какие есть. Оставьте их под дверью.
Он скользнул взглядом по испуганным лицам деда, женщины и двух девочек — сестер больного. Поскреб голову, сунулся в сумку на своем боку.
— И волчаник с тепельником, — Се снова покосился на собравшихся. — У старой Бидди должна найтись пара пучков.
Женщина толкнула локтем младшую из дочерей, и та скрылась за дверью. Семейство вышло следом. Дед обернулся напоследок через плечо, бросил взгляд на больного. Морщины на его лице углубились, пепельные, словно трещины в скальной породе. Ни страха, ни омерзения, лишь покорная горечь.
Похоже, мысленно он успел и похоронить внука, и закопать его в мёрзлой земле долины.
Дверь скрипнула и притворилась. Спёртый дух болезни усилился.
Юноша на кровати закашлялся; с уголка его рта потекла слюна. С кровью, отметил Прыткий, когда та впиталась в бурую ткань простыней, оставив розоватое пятно.
«Что это?» — подумал Се. Чахотка? Но высыпания на коже не были свойственны чахотке. Кожный паразит? Откуда взяться паразитам в северных снегах?
Он склонился к худым, похожим на изломанные палочки пальцам больного. Кожа на их концах почернела, словно гнилое яблоко. Угольно-черная вокруг синеватых ногтей. Се потянул рядом с ними носом. Никакого запаха. Изменение пигментации? Обморожение? Такого букета симптомов Сеадха не видывал за свою практику.
Какая жалость, что силы крови покинули его много лет тому назад.
— Эй, малой, — попробовал он. — Слышишь меня?
Больной закатил глаза; без сознания, без единого связного слова в ответ. Тени залегли под его заострившимися скулами, скопились в глазницах, отчего те казались чёрными провалами.
На руке дрогнул и вскрылся ещё один пузырь.

***
— Когда все началось? — Се вытер руки о чистую тряпицу, испытующе уставился на деда и мать парнишки. Те сидели по разные стороны накрытого вышитой скатертью стола. Их тени плясали в такт дрожи огня на фитиле чадящей керосинки. Снаружи, над крышей продолжал свистеть ветер с Чёрной Звезды.
— Вчера. Вечером, — ответил дед. Его дочь сидела неподвижно, до белизны сжав губы.
— Не может того быть, — моргнул Се. — Да он как минимум дня три лежит! Почему не позвали сразу?
— Мы и позвали, Прыткий, — охладил его дед. — Что думаешь, сгноить родную кровь хотели? Вчера пошел на боковую раньше всех, голова трещит, сказал. Сегодня проснулся, — дед махнул рукой в сторону закрытой двери, — вот такой.
Се потер лоб, с силой сжал переносицу, силясь собрать всё воедино.
— А вы, — наконец спросил. — Как вы себя чувствуете сейчас?
Дед пожал сутулыми плечами, переглянулся с дочерью.
— Нормально, Прыткий.
— Что с ним? — подала голос женщина. В её глазах мелькнула затаенная надежда, которая, впрочем, угасла, когда Се честно качнул головой.
Он влез в тулуп и выбрался наружу, под ледяные плети непогоды. Облака бежали низко, меж их теней мелькали звезды и серп месяца. Мелькали и любопытные лица в окнах соседских землянок — выглядывали и тут же исчезали, стоило Сеадхе повернуться в их сторону. Вести по селению разлетались быстро. Как и зараза.
Прыткий дохнул на ладони, покусанные ночным морозом. Притопнул деревенеющими ногами, но оставался на месте, вжимая голову в панцирь овчины. Холод помогал ему думать.
Позже, сидя в комнатушке под аккомпанемент тихих стонов паренька, он попытался восстановить цепь событий. Двумя днями ранее Ланти вернулся с ярмарки в небольшом городке к западу от долины. Сутки болезнь развивалась незаметно, на вторые дала усталость и недомогание, а на третьи... Се перевел взгляд на больного и нахмурился.
Подошел ближе, надеясь, что глаза его обманывают.
Одна из шишек на плече дрожала. Бледная кожа едва заметно подергивалась — оседала и вновь взбухала. Словно липкий пузырь на поверхности кипящей похлебки.
Прыткий вытащил из футляра ланцет и склонился ближе. Осторожно надавил остриём, другой рукой прижимая тряпицу к носу.
Сеадха был опытным лекарем с крепким желудком и нервами, успел повидать достаточно. Но даже он отшатнулся, когда шишка вскрылась, и из развороченной кожи на мокрые простыни вывалился ком червей.

***

К рассвету Ланти ушел в мир духов. Закопали его на окраине Кипящей, в согретой и оттого мягкой почве.
А ещё через день Сеадха слег.
Наконец-то, думал он, ловя кипящий воздух потрескавшимися губами. Раскалённый, словно марево над храмом в почти забытом Сеадхой Кумкуре. Наконец-то силы крови покинули его полностью.


[align=center]Ложь[/align]
[align=center]Запад[/align]

— Дело же в деньгах, оно понятно.
Феникс оторвался от бумаг, придавил их ладонью, чтобы те не разлетелись от порыва ветра из распахнутого окна. Честно говоря, он перечитывал один и тот же лист уже на протяжении часа — краем глаза продолжал следить за уверенными, плавными движениями Орсы, пока та наводила в комнате порядок. С недовольным цыканьем собрала разложенные по полу чертежи — несмотря на протесты Феникса, — протёрла окна так, что те радужно засияли на солнце. Застелила диван в углу свежим бельём. Инженер часто оставался спать в кабинете, когда уходил с головой в работу — или же когда его забывали отпереть.
Тряпка с маслом скользила по лаку секретера, и всё тело Орсы двигалось в такт, будто в танце.
— Что? — сморгнул наваждение Феникс.
— Война, — пояснила она будничным тоном, словно говоря о пыли, которую вытирала. — Не нужна она нам.
— Ты думаешь? — Феникс торопливо прикрыл чертёж орудий для второй палубы. Вряд ли Орса бы что-то поняла, но всё же…
— А какие для неё могут быть причины? Рассказывать-то они могут всё, что хочешь, но на деле нужно одно.
Орса забралась на колченогий табурет, и на миг её черная юбка встопорщилась, открыв колени. Поймав равновесие, девушка зажала рукоять метёлки между ног — на время, пока орудовала тряпкой, — и юбка плотно облепила её зад.
— Золото, — сказала, смахивая пыль с верхней полки. — Золото и земля. Достанется всё его величеству, а умирать пойдут мои братья.
Феникс сглотнул, не в силах оторвать взгляд от упругой задницы, полукружия которой перекатывались под тканью. Хотелось протянуть руку и задрать юбку, закинуть на спину, открыв промежность.
В его мечтах нижнего белья Орса не носила, никогда.
— А ведь им и двадцати нет. — Она вдруг замерла и уставилась в стену. — У нас с матерью никого не останется, если их… Если…
Она расправила плечи, ухватила метёлку и взялась за пыль с утроенным рвением. Феникс же позабыл про ягодицы и юбки, пораженный открывшейся ему истиной. Он ведь никогда не думал об этом.
Что погибнут реальные, живые люди.

***

Госпожа Закоченей явилась после заката. На сей раз она просто оказалась в комнате, выплыв из тьмы за шкафом. Феникс учуял её сладковатый запах и едва не выпал из кресла, когда, обернувшись, натолкнулся на серое лицо с мёртвыми глазами.
— Как идут дела, лапушка? — улыбнулась она. Её плоские темные губы разошлись в улыбке, словно края раны. За ними блеснули мелкие зубы, почти звериные.
Феникс вздрогнул и перевел взгляд на раскатанный по столу лист.
— Мне ещё нужно кое-что пересчитать, — медленно проговорил он. — Цифры не сходятся.
— Цифры, лапушка? — Закоченей вошла в поле его зрения и села на край стола. Сощурилась, склонив голову набок. — Ты обещал отдать мне чертежи сегодня.
— Да, я помню, — слабо улыбнулся Феникс. — Прошу прощения.
Сцилла помолчала — он чувствовал, как она изучает его лицо. Затем поднялась, зашуршав потревоженными бумагами.
— Тебе ничто не мешает? — обернулась она уже у окна. — Может, кто докучает, сладкий мой?
«Орса», — сглотнул Феникс и мотнул головой.
— Нет, что вы. Моя вина, — он сдавленно хохотнул. — И передайте мои глубочайшие извинения его величеству Констанцию.
Сцилла смерила его последним взглядом и упала во тьму.
Зеркало продолжал тихо шуметь, отражая бледно-лимонный, с выщербиной диск луны. Феникс закусил палец, силясь понять, чего ради он вдруг солгал. Уставился в густую тьму за окном, боясь встретить металлический отблеск глаз Закоченей. Вдруг она наблюдала за ним? Вдруг раскусила его ложь?
Нужно было выгадать время, решил он. Чтобы понять, что делать.
Чтобы понять, чего он на самом деле хочет.


[align=center]Мертвящие[/align]
[align=center]Мириады[/align]

Лопата не желала входить в землю, и Се вбил её парой ударов, отслоив кусок загрубелой почвы. Ветер пролез за ворот и принялся покусывать шею; глаза под опухшими веками слезились, и соль разъедала потрескавшуюся за время болезни кожу.
Из всего селения остался он один. Остальные сбежали в мир духов, скинули на него нелегкую работёнку — закапывать тела.
Три дня он лежал в бреду на полу. Зарывался пальцами в пропитанный гноем настил из старого мха, погружал тряпицу в ведро с топлёным снегом, что стояло у головы, и выжимал драгоценную влагу в рот. Язвы вскрывались, черви выпадали, а Се молил о скорой смерти. Но та все не шла.
На утро четвертого дня он смог подняться на ноги. Вечером пятого — пережевать хлебную корку, размочив её слюной. Давясь и роняя крошки с дрожащей челюсти, он вдруг беззвучно разрыдался. Проклятая мажья кровь, думал, кулаком размазывая сопли по лицу. Бестолковая. Не убивала, не лечила — дар Мертвящего Прыткий потерял много лет тому назад, — но и не отпускала вслед за женой и детьми. Привязала к грязи и холоду. Правильно, шмыгнул носом Се. Это было его наказанием.
В памяти вновь заплясали жадные языки пожара. Зазвенели и поднялись к невесомому северному небу крики, ударила в нос вонь палёной плоти…
Сеадха моргнул и вогнал лопату снова. Повторил, растягивая и напрягая одеревеневшие мышцы.
Когда солнце желтком растеклось по горам, вдоль склона пригорками выстроились семь могил. Не так уж и много, если подумать. Обезлюдевшее поселение мёрзло под утренними лучами, печные трубы остыли, и лишь хрустальная дымка вилась над крышами землянок.
Се закинул мешок на спину. Глянул на восток, где таилось ещё одно поселение — четыре семьи и одинокий дед. Они о болезни ничего не знали. Не знал и Се, дойдет она до них или, быть может, уже дошла.
Он запахнул ворот куртки и двинулся по косогору на юг, навстречу клубам пара из долины. В обход безлюдной на многие тысячи шагов Кипящей с её гейзерами и источниками.
В любом случае, пользы тем семьям от Прыткого было бы немного.

***

Направлялся он в республику. Там мог подработать лекарем или, на худой конец, плотником. За годы, проведенные на севере, он отлично приноровился сколачивать мебель и латать землянки. О болезни никому не говорил — чего зря панику поднимать? Да и компания обезумевших от страха беженцев на южной дороге ему была нужна меньше всего. Надоел ему север; надоели снега и плоское небо, исподволь давящее на темечко.
Тем вечером он остановился на окраине городишки с названием Борель, в каморке забегаловки с кривой рожей на вывеске и жирным смрадом внутри. За пару склянок мази из целебной грязи с Кипящей ему выделили соломенный тюфяк и даже налили миску прозрачного бульона со скупо отмеренным куском мяса. Тот дрейфовал по жестяному дну в компании ломтика моркови. Но Се был рад и этому. Он ухватил миску за горячие бока. Заметив, как стряпчий разглядывает подживающие струпья на его руках и лице, Прыткий потупил взор, поторопился в дымный зал и устроился в самом темном углу.
Прятался кабак в подвале старого особняка, разбитого на угрюмые комнаты для съема. Жили в них рабочие, семьями и поодиночке, деля площадь с тараканами и скальными крысами. Вечером все — рабочие и крысы — спускались по выкрашенной черным, сбитой лесенке, что пряталась во дворе под козырьком, и заливали северную депрессию алкоголем. Сеадха перевидал много таких мест от Бореля до границы с республикой: с деревянной мебелью, черепами древних животных с ледников в долине, зеркальным шкафом бара, на полках которого бесконечно повторялись этикетки самых дешевых настоек.
Посетителей набилось много. Все в одинаковых потасканных рубашках и подбитых ватой рабочих куртках, они заходили с уличного мороза, снимали капюшоны и стряхивали иней с усов. Были и женщины — с красными обветренными лицами, в мужской одежде. Грубыми, натруженными руками они хватали кружки с брагой и пряным вином; лающе хохотали, сотрясая пласты дыма под потолком. Никому не было дела до очередного оборванца с берегов Чёрной Звезды, что вполне устраивало Сеадху.
Он вытащил из кармана горстку голышей и задумчиво принялся складывать их в пирамидку, так же задумчиво отправляя в рот ложку за ложкой. Горло всё ещё обжигало с непривычки, желудок порой сжимался, но Прыткий неумолимо вталкивал еду в себя. Должен был есть — наутро предстоял долгий переход.
Стол и миску с бульоном накрыла тень, и Сеадха поднял взгляд. Старался выглядеть настолько приветливо, насколько это вообще было возможно с его нечесаными, взбитыми ветром патлами и обожженным, не особо привлекательным лицом. Да и улыбка у него вечно получалась кривой. Как оскал. Или паралич лицевых мышц.
Над ним стояла девушка. Прыткий заметил её ещё по дороге с кухни — она сидела под скатом крыши, укрытая сумерками. Помнится, проследила за ним колким, настороженным взглядом и уткнулась обратно в кружку. Теперь она так же колко взирала на него сверху вниз, касаясь скатерти закованными в перчатку пальцами. Концы коротких темных волос вились на тонкой шее. Щурились прозрачные, с хищным разрезом глаза; кривился пухлый рот. Куртка и штаны были ей великоваты и болтались на теле; словно мальчишка-подросток решил прогуляться в отцовской одежде.
Незнакомка точно не походила на девушку, желающую денег и бурной ночи. Впрочем, к Се такие не цеплялись.
— Хочешь присесть? — сипло осведомился он.
— Нет. Да. — Девушка опустилась на лавку, не дожидаясь позволения. Её взгляд метнулся к окну, у которого шумела компания — шестеро мужчин, не особо крупных, но достаточно пьяных для драки. Один из них, с пышными усами цвета ржавчины, показал другому увесистый кулак. Глянул на Се и подсевшую к нему незнакомку и зашелся хриплым смехом, будто хорошо пошутил; потертая кожаная кепка слетела с его головы.
— Пристают к тебе? — Се повернулся к девушке. Та заметно нервничала. Теребила перчатку; чуть стаскивала её с руки и натягивала обратно.
Перчатки в теплом помещении Сеадха тоже не стал комментировать. Не его это было дело.
— Нет пока, — ответила девушка. Закусила губу, сморщив нос. Перевела взгляд с веселой компании на Прыткого. — Перемаюсь у тебя немного. Не хочу неприятностей.
Се кивнул и отправил в рот ещё ложку. В компании он не нуждался, но и не любил, когда распускали руки и домогались девиц. К тому же — он вновь оценил незваную гостью из-под насупленных бровей — она напоминала ему Лисицу времен их молодости. Мелкая, юркая, но опасная, как прожорливая рыбка с восточных озёр. Угроза ощущалась в каждом повороте её аккуратной головы, осанке и даже в сложенных под столом руками. Се не сомневался, что на бедре под курткой у неё таились ножны. Или кобура.
То, что к ним направляется гость, Се заметил слишком поздно — когда тот ухватил девушку за плечо. Смял пальцами серую ткань её куртки.
Сеадха зажал последний голыш в кулаке. Забыл про бульон и ложку.
— Эй, славная. — Вблизи рыжий оказался здоровяком, ростом и шириной плеч с Прыткого. Рубашка топорщилась на рыхлом животе, вдоль пуговиц желтели пятна жира. На плоском лице — созвездие оспин, нос сломан и повернут в сторону. И даже при всём этом выглядел он лучше, чем потрёпанный Се в своей овчине. Выглядел лучше, кушал больше и напился крепче.
— Тут делать нечего. — Рыжий кивнул на Сеадху. — У этого и не стоит небось.
Он снова оценил реакцию Се. Поняв, что тот не собирается дробить его челюстью посуду, обернулся на приятелей и горделиво выпятил грудь. Его дружки загоготали — хотя наверняка не слышали из сказанного ни слова. Внимания на них не обращали, гости подвальной забегаловки занимались своими нехитрыми делами: пили, курили, болтали, рыгали. Пьянь наверняка заходила сюда каждый вечер, ничего особенного.
Девушка глянула на Се, едва заметно качнула головой, и он поджал губы. Она боялась, но не рыжего пьяницы, Прыткий видел это ясно.
— Иди к нам. У нас весело, — голос словно донесся издалека, выдернув Прыткого из-под гипноза льдисто-прозрачных глаз. Се подобрался, нехотя положил пальцы на рукоять револьвера за поясом. Для рукопашной он был ещё слишком слаб, а поднимать стрельбу ему бы очень не хотелось. Похоже, ночь на уютном соломенном тюфяке ему больше не светила.
Рыжий склонился ниже, почти коснулся девичьей скулы носом.
— Эй.
Он начал терять терпение и равновесие, качнулся и оперся на край стола.
— Слышь? С тобой разговариваю.
Незнакомка продолжала удерживать Се взглядом. Оскалила зубы — совсем как мелкий лесной зверь.
Рыжий качнулся чуть ниже, раскрыв мутные глаза.
— Тварь, — сказал и ухватил девушку за подбородок.
В тот же миг жизнь покинула его тело.
Грохот его падения заглушил остальные звуки; в стенах забегаловки стало пронзительно тихо. Большинство свидетелей ничего не поняли — мужчина подошел к девушке, вдруг дернулся, побледнел и рухнул в конвульсиях на пол. Дважды сильно выдохнул, выплевывая горлом слюну, стукнул ногами в предсмертной чечетке и затих. Но Се знал причину. Смерть от прикосновения к другому человеку могла наступить лишь в одном случае.
Девушка и сама, казалось, испугалась своей силы. Растерянно потерла подбородок — то самое место, где её коснулись, — и отступила ближе к Прыткому, косясь на дверь. Сеадха тоже поднялся и оперся кулаками на стол. Впрочем, особо не надеясь, что его безмолвная угроза сможет кого-то испугать.
К ним подбежал парень; длинный, похожий на горного духа белизной кожи. Хлопнул рыжего по щекам, вжал пальцы в артерию на его шее и потрясенно уставился на новую знакомую Сеадхи.
— Она убила его! — Он ткнул пальцем девушке в лицо и обернулся к собравшимся. — Вы видели? Убила!
Девушка расправила щуплые плечи и стянула перчатки, одну за другой. Она казалась спокойной, но Се чуял страх, повисший липкой взвесью у пыльных ламп: её страх, страх подбежавшего парня и других посетителей, его собственный страх… Всё это грозило взорваться кровью.
Парень опустил свой палец. Часто задышал — плечи так и ходили вверх-вниз, как после долгого бега. Сжал кулаки — и кинулся через стол.
Голыш ударил ему промеж глаз, отправив его на пол.
Сеадха перевел дух, опустил руку и сгреб оставшиеся камни в карман. Перекинул сумку через плечо, вытащил револьвер на всеобщее обозрение. Тем вечером он был слишком добр — ввязался в чужие проблемы, спас жизнь одного говнюка.
— Ещё желающие есть? — зычно осведомился он. Посетители молчали. Хозяин вытащил из-за стойки ружье и демонстративно положил его по соседству с кружками. Поймав взгляд Прыткого, он мотнул головой в сторону выхода.
Дожидаться второго приглашения Се не стал. Затишье, оцепенение и страх перед чуждой магией всегда длились недолго. Он хотел было ухватить девушку за запястье, но в последний миг опомнился, отдернул руку и зашагал к лестнице. Местные расступались перед ним, словно края разреза за ланцетом.
И по тому, как настороженно они смотрели за его плечо, Се понял — девушка шла следом.

[Vladimir_T]

Этот мир напитан ароматами арабского востока и холодит северными снегами

Что-то тут не так. Вы либо запятую поставьте после "востока", либо переделайте предложение. То есть: мир напитан и холодит - это не комильфо.
Прочитаю поболее, выскажусь, но пролог мне не понравился.

[Harbourer]

Прочитаю поболее, выскажусь, но пролог мне не понравился.

А что именно не понравилось в прологе, если не секрет?
Аннотации никогда не умел писать, каюсь Жду вашего отзыва.

Кстати, вопрос не по теме: тут как-то можно редактировать свои старые сообщения, например первое, с началом книги? Или всё, через день уже поздно?

[Тигра Тиа]

Видела этот роман на ЛЭ, прочитала совсем немного, но отложила в папочку "хочу прочитать".
В прологе отличная картинка, идея и атмосфера, но написан он чуть тяжеловато. Само построение фраз несколько сложнее, чем надо для начала текста. Все же вхождение в новый мир и приспособление к авторскому стилю идет постепенно. Я бы посоветовала именно пролог стилистически облегчить. За счет более простых предложений, сокращения (или ликвидации) причастий-деепричастий. Загрузка по полной обеспечивается реалиями мира, данным очень плотно. Прочая нагрузка уже лишняя.
Как-то так.

[Harbourer]

Видела этот роман на ЛЭ, прочитала совсем немного, но отложила в папочку "хочу прочитать".
В прологе отличная картинка, идея и атмосфера

Благодарю! Надеюсь, книга понравится

Я бы посоветовала именно пролог стилистически облегчить. За счет более простых предложений, сокращения (или ликвидации) причастий-деепричастий.

Теперь понятно, спасибо большое. Буду думать, что с этим делать.
Жаль, здесь, в теме уже нельзя поправить.

[e_allard]

Когда я только прочел вот это

Кабинет Сабри им-Уштра — правителя Южного Содружества, пятого в своей династии — дышал покоем. Выходил стрельчатыми арками окон во внутренний двор, откуда душно тянуло цветами. Стены увивали тени, в углах золотились орнаментом кувшины. Тихо цыкали напольные часы.
Однако с появлением гостя кабинет вдруг растерял свой уют. Стало зябко, повеяло могильной сыростью. Сабри оторвался от строк документа и приспустил очки на кончик носа. Его советник, сидевший рядом, неловко заерзал на месте.
Гость держался спокойно. Он словно явился на приём к доброму другу, который, несомненно, его ожидал: скинул не по погоде тёплое пальто, бросил его на спинку стула. Размотал шарф, обнажив узкое лицо без возраста и морщин. Нити татуировок, что свивались в узоры на скулах, подбородке и лбу. И глаза... Чёрные, будто под веки капнули смолой.

Мне хотелось пойти застрелиться от досады, что я никогда так писать не научусь. Так в одном описании суметь дать и интерьер, и атмосферу, и отношение к герою. Просто здорово. И дальше все пошло также сочно, образно. Прекрасный язык. Тяжести я не замечаю. Наверно, просто наслаждаюсь, как можно вот так писать, так составлять в предложения слова кратко, емко. В общем читаю, и исхожу завистью.
Впервые увидел этот роман на фан-буке и там он пользуется заслуженной популярностью.
Что только плохо, так это аннотация. А ведь придется вам еще и синопсис писать. То есть краткое изложение вашей истории на паре листочков. Надо собраться и написать.

[Атомная Пуля]

Очень атмосферно, захватывает! Немного непривычные имена, но к этому быстро привыкаешь. Все что происходит видишь словно в кино. Вызывает массу разных эмоций по ходу чтения, здорово и насыщенно

[Ульяна Гринь]

Очень атмосферно, захватывает! Немного непривычные имена, но к этому быстро привыкаешь. Все что происходит видишь словно в кино. Вызывает массу разных эмоций по ходу чтения, здорово и насыщенно

Пуле привет!

[Harbourer]

Мне хотелось пойти застрелиться от досады, что я никогда так писать не научусь. Так в одном описании суметь дать и интерьер, и атмосферу, и отношение к герою. Просто здорово. И дальше все пошло также сочно, образно. Прекрасный язык. Тяжести я не замечаю. Наверно, просто наслаждаюсь, как можно вот так писать, так составлять в предложения слова кратко, емко. В общем читаю, и исхожу завистью.

СПА-СИ-БО! Засмущали меня :) Я стараюсь, хотя косяки все равно находятся. И много.

Что только плохо, так это аннотация. А ведь придется вам еще и синопсис писать. То есть краткое изложение вашей истории на паре листочков. Надо собраться и написать.

Это да. Аннотация, причем, другая - не такая, как на ЛЭ и Фанбуке. Но тоже унылое Г :)) Могу открыть своё бюро: "Аннотация для вашего врага. Дешево, сердито".
С синопсисами у меня та же ситуация, кстати. Писал для нескольких романов, так руку и не набил. Последний раз (для "Ловчего") написал за полгода. Выждал, правил много раз... и всё одно. Видимо, у меня какое-то синопсисно-аннотационное отклонение.