Александр Позин. Меч Тамерлана. Книга первая. Крестьянский сын, дворянская дочь.

[NbuhRjirby]

Третье явление меча

[align=center]«Легенду о тайне булата
Недавно мне друг рассказал.
Будто б Аносов когда-то
Внезапно покинул Урал,..
Раскрыта в старинном журнале
Аносовская статья.
Читаю своими глазами,
Что он наш Урал не бросал,
Что тайну булата годами
На нашем заводе искал,
И тайну добыл не в Дамаске,
А в здешних плавильных печах.
Талантами Русь богата
И вот, старики говорят,
Что сталь дамасских булатов
Рассек уральский булат»
Л. Сорокин [/align]

- Да-а-а, жаль, что не довелось лично познакомиться с вашим батюшкой, простите, дедушкой, юная пани. Он слыл большим оригиналом и до сих пор в городе о нем ходят легенды. Как я понял из этого увлекательнейшего сочинения, ваш доблестный дед, кроме героизма на поле брани обладал как минимум еще двумя достоинствами: несомненным литературным талантом, знанием языков и истории холодного оружия. И вы, мои юные друзья вслед за ним считаете, что один из мечей коллекции Воиновых как раз и является тем самым мифическим Мечом Тамерлана? Эх, взглянуть бы на него! Но я, собственно говоря, сомневаюсь.
- Предвижу ваши возмущенные возгласы и расскажу, почему я так думаю. Во-первых, у любого полководца древности, коронованного монарха не мог быть один меч. Были мечи церемониальные, для придворных церемоний, были мечи ритуальные, для отправления культовых ритуалов. И те, и другие никак не годятся для битвы или поединка. Это как средневековые парадные рыцарские доспехи, в которых ни один рыцарь, будучи в здравом уме, на поле боя не выйдет. Кроме того, мечи делились на турнирные и тренировочные. Меч для фехтования просто тупой, чтобы не нанести увечья ни себе, ни сопернику во время тренировки. Турнирный меч, конечно опаснее, но тоже не годиться для рати. Задача поединка – не убить соперника, а выявить победителя, иначе вся европейская знать еще в средние века перебила бы друг друга. Так какой же меч был выкован Тамерлану? Символический для церемоний, тогда толку от него было мало, или все-таки боевой?
Вот вам и пища для размышлений: из легенд о Сиде известно, по меньшей мере, два меча. И знаменитый Жуаез Карла Великого – не единственный сохранившийся его меч. Вы будете удивлены, но и Эскалибур короля Артура – это не тот меч, что он смог вытащить из глыбы красного гранита, доказав свое право на престол Камелота, тот меч назывался Кларентом. А Эскалибур подарила Артуру Владычица Озера. Но это Европа, а Восток? Та же самая картина! Все знают Зульфикар, меч пророка Мухаммеда. А остальные его девять(!) мечей? Задира, Вояка, Смертная, Кадим, Мизам, Аль-Абд… Всех и не вспомню, да оно и не к чему, мы же не правоверные. Но уже можно сделать вывод, что у любого известного деятеля за свою жизнь был никак не один меч.
Да что мы все о заморских мечах? Все-таки это неистребимое наше славянское – преклонение перед иностранным. Многие ли знают, что в моей родной Польше хранится меч святого Петра? Тот самый, которым он отсек ухо Малху, рабу первосвященника. Меч хранится в Познани. Конечно, реликвий так много, что откопают где-нибудь что-то, сразу объявляют реликвией, и легенду красивую сложат. Тем не менее, приятно. И, главное, люди верят! А регалия древних польских королей – Пястов, меч Щербец? Между прочим, щербина на лезвии у меча осталась после того, как Болеслав Храбрый стучал им по Золотым воротам Киева. Красивая сказка? Не знаю, не знаю… Но если Шербец – олицетворение силы и славы польского королевства, то владелец еще одного знаменитого меча, Груса, Болеслав Кривоустый, едва не стал могильщиком Польши, поделив страну между наследниками.
Кстати, имена известных мечей сохранилось и на Руси. Немало среди них легендарных, а то и просто сказочных. Да вы их и сами знаете, просто не задумывались: меч-кладенец, меч Святогора, он же Финист. А есть и исторические, такие как меч святого Бориса. Как принято считать он принадлежал сыну Ярослава Мудрого, святому князю Борису. Борисовы убийцы отвезли меч Святополку Окаянному в качестве трофея. Но на этом история меча не закончилась. Удирая из Киева в Залесье его, вместе с иконой Владимирской богоматери, прихватил Андрей Боголюбский. Это не принесло ему счастья, бояре составили заговор, и князь был убит. Возможно, что именно этим мечом Улита, жена Боголюбского, отрубила ему руку. Всеволод, брат Боголюбского, жестоко казнил заговорщиков, а меч распорядился, как и икону Владимирской богоматери, хранить в Успенском соборе. Меч пропал во время Батыева нашествия. В городе Псков хранится еще один прославленный меч – меч князя Довмонта. Литвин Довмонт бежал на Русь после убийства им князя Минодвига, к слову сказать, было за что, не для дамских ушек будет сказано, за изнасилование Минодвигом довмонтовой жены. Сей означенный беглец был принят во Пскове, и, как тогда говорили, сел на Псковский стол. Приняв вашу веру под именем Тимофея, князь совершил множество ратных подвигов. Во многом ему обязана Псковская земля сохранением своей независимости после Батыева нашествия, хотя покушались на нее и крестоносцы и Литва. Довмонт всех бил: и литовцев, и ливонских рыцарей, и чудь. В вашей версии христианства он, как оберегатель земли Русской, причислен к лику святых, а его меч – оберег Пскова и хранится в кафедральном соборе города.
- Не удивляйтесь, дорогие мои, моим знаниям. Ими я обязан желанию учиться. А еще, я – дитя двух культур, двух народов. С колыбели мой польский отец пел мне шляхетские военные гимны, а моя русская мать пела русские песни и рассказывала русские сказки. Так что русскую и польскую историю я могу рассказывать очень долго, но вернемся к Тамерлану и его мечу. Вы сами Натали видели дедов меч? А теперь припомните точно, он был прямым, или пусть с легким, но изгибом? Так я и думал! Поймите, мои юные друзья, традиционно различают европейский и персидский комплекс вооружения. Европейские мечи должны рубить с силой тяжелые рыцарские доспехи, а азиатские – резать гибкую, но прочную кольчугу. Конечно, все это очень условно, но клинки Европы преимущественно рубящие, а клинки Азии, соответственно – режущие. Поэтому в Азии раньше, чем в Европе стали изгибать клинок, что снижало силу удара, но резко увеличивало поверхность режущего лезвия. Учи физику, вьюнош, именно так со временем появилась сабля, коей можно человека разрезать напополам. У арабов, много воевавших с европейцами, встречаются прямые клинки, а далее на восток сражались саблями, поэтому, чтобы на равных противостоять туркам, клинки армии Тамерлана должны быть сабельного типа. Наличие европейского клинка на так называемом мече Тамерлана свидетельствует лишь о том, что это более поздняя подделка.
- О мой бог! Наташенька, милое дитя, я вижу слезы в ваших очаровательных глазках. Я этого не хотел, но истина мне дороже всего. С иллюзиями надо уметь расставаться, коль вы решили заняться исследованиями. Мне продолжить или закончим на этом? Мне есть еще что рассказать! Хорошо, но только без слез, договорились?
Теперь о булате. Тамерлану вовсе не требовалось забираться так далеко, в Сирию, чтобы получить клинок из дамасской стали. Достаточно было Афганистана, Индии и Персии, которые и являются родинами булатной стали, по недоразумению названной дамасской. Все известные дамасские клинки родом из Индии и Ирана. Я же недаром упоминал о европейском и иранским комплексе вооружения. И не делайте удивленные глаза, манускрипт читали, но не ПРОЧЛИ! А ведь в рукописи есть упоминание о том, что персидский кузнец оказался искуснее сирийских мастеров. Кстати самое первое описание способа изготовления дамасской стали оставил исламский ученый Аль-Бируни, а он как раз родом из Туркестана, примерно с тех же мест, что и Тимур. Самое интересное, что арабские источники оставили восторженные упоминания о мечах из далекой Артании, а именно так у арабов именовалась Русь. Значит ли это, что славяне владели секретом изготовления булата? Однозначно ответить не берусь, но в летописях не раз встречается упоминание о харлужном оружии. Может быть, харлугом[15] и именовали булат наши предки?

Ребята, я ведь после Горного института долго служил в Златоусте на железоделательном заводе. Там накоплена серьезная библиотека по булату, по истории металлургии и оружия, а, главное, там много увлекающихся людей. Так что Николай, если решил серьезно стать оружейником или металлургом – просись на практику в Златоуст. Вообще вокруг булата нагромождено много фантазий и мифы о его особых свойствах возникли не без помощи Вальтера Скотта, чьими романами увлекаются восторженные юноши и девушки. Ну-ну, не обижайтесь, кто не был молод и не читал приключенческой литературы! Это необходимый этап в становлении личности. Я вам расскажу о человеке, у которого юношеские мечты превратились в дело всей жизни.
Речь идет о генерале Аносове Павле Петровиче[16], начальнике горных заводов Урала и Сибири. Мальчик-сирота поставил своей целью раскрыть тайну булата. Получил образование, стал отменным инженером. Всю свою жизнь он хранил юношескую мечту и в сороковых годах прошлого века в Златоусте получил литую булатную сталь, имеющую знаменитый узор. Причем булатная сталь была получена не тем способом, который использовали кузнецы Древней Индии. Аносов изучал структуру стали под микроскопом и с помощью современной технологии обработки металлов изобрел свой способ науглероживания металла. Я читал его статью «О булатах», опубликованную в 1841 году в Горном журнале, дельно, очень дельно.
Вот так, сын простого служащего дослужился до потомственного дворянства. Это вам не титулованные голодранцы, как я называю современных помещиков. Я вижу, вы не обижаетесь, Натали? И даже разделяете эти взгляды! А то вот Николай – дремучий субъект в вопросах общественной жизни. Корме техники ничего не видит, а на окружающий мир нужно смотреть с открытыми глазами, и не повторять как попугай нафталиновые знания, что дают гимназиях и училищах. Запомните, в любой стране есть слой, именуемый элитой, очень много зависит от меры ее ответственности перед обществом, если хотите, от ее готовности к компромиссам, от мудрости делиться властью, от умения разумно распоряжаться собственностью. Моя бедная Польша тому пример. Я – шляхтич, и по молодости гордился этим. А когда побывал в Польше – понял – гордиться нечем. Шляхтич на шляхтиче и шляхтичем погоняет. И вся эта орава заграбастала себе столько вольностей, что погубила страну. Эх, шляхетство: весело кутили, гонялись друг за другом по стране, буянили, задирали юбки всем окрестным девкам, дрались и пьянствовали и не заметили, как прокутили всю страну. Сейчас этим путем идет российское дворянство. Сидят, держаться за свою землю, а делать ничего не хотят. Более полувека прошло после отмены крепостного права, а страна до сих пор полуфеодальная, полуабсолютистская. А ведь будущее не за ними, а за такими, Коля, как твой брат Алешка. Две главные силы в стране, да и мире – сила предпринимательская и сила производительная. Как класс предпринимательский и класс производительный укладут свои взаимоотношения – такова и страна будет. Это если дворяне подвинуться, а нет – ждет Россию кровавая баня, почище североамериканской гражданской войны будет.

[NbuhRjirby]

Глава 4. Наталка.

[align=center]«Я называл ее сестрою,
С ней игры детства я делил;
Но год за годом уходил
Обыкновенной чередою.
Исчезло детство. Притекли
Дни непонятного волненья,
И друг на друга возвели
Мы взоры, полные томленья.»
Евгений Баратынский[/align]

Зима тринадцатого – четырнадцатого года для Наталки и Николки казалась одной большой сказкой или бесконечным сладким сном. Юношеская любовь сыграла шутку не только с мальчуганом, буквально «взорвался» и духовный мир девочки. Они часто виделись, много гуляли по заснеженным улицам и аллеям города. Сначала просто держались за руки, но потом Наталка осознала, что это выглядит со стороны довольно глупо, и взяла своего кавалера под руку. Николка был не против.
На время учебы Наталка тоже переезжала в губернский город С. и жила у своей, как она ее называла, бабушки, родной сестры Олега Игоревича Воинова. После своего деда это был самым близким Наталке человеком, и если бы это зависело только от нее, то она вообще осталась бы у Клавдии. Дружбе с Николкой это нисколько не мешало, ибо Клавдия Игоревна во взаимоотношениях с полами придерживалась весьма либеральных взглядов, а сословные перегородки, в отличие от своего племянника, считала старорежимной чепухой. Старая дева была вообще весьма экстравагантна: много курила, одевалась подчеркнуто неряшливо, волосы собрала в простой пучок, который закалывала на затылке, и отчаянно ругала власти вообще и царя в частности. Тем не менее, она до сих пор пользовалась большой популярностью у мужчин, которые частенько собирались у нее в гостиной обсудить новости, поиграть в карты и послушать по граммофону «курского соловья» Надежду Плевицкую, «чайку русской эстрады» Анастасию Вяльцеву и, конечно, Федора Шаляпина. Не раз, возвращаясь из гимназии, Наталка в гостиной за партией в шахматы заставала товарища губернатора. Однако, несмотря на неизменную группу поклонников, Клавдия, принадлежа едва ли не к первому поколению нигилистов, отвергала все предложения руки и сердца. Тем не менее, Николку она одобрила, и ей доставляло удовольствие поддразнивать молодежь:
- Наталка, выходи, твой Ромео пришел, - звала она девушку.
И усмехалась про себя, видя, как наливаются пунцом щеки Николки.
Гимназистам и реалистам того времени циркуляром от 1896 года предписывалось носить школьную форму и во внеучебное время, а для девочек в том году как раз и был утвержден фасон женской гимназической формы. И хотя это событие произошло еще до рождения Нтаталки и Николки, оно было действующим, и преподавательский состав строго следил за выполнением требований. Однако на практике учащиеся старших классов мало носили форму вне учебных заведений, за годы учебы строгая полувоенная форма так надоела, что гимназисты и реалисты после уроков спешили поскорее облачиться в цивильное. Вот и влюбленные юноша и девушка, маскируясь, барражировали по городу, переодевшись в цивильное платье. С виду можно было подумать, что под ручку гуляют молоденькая девица из приличной семьи и ухлестывающий за ней клерк, только начавший свое восхождение по карьерной лестнице. Но влюбленные не только часов не наблюдают, они вообще никого не видят вокруг себя, а как же иначе, если весь мир сосредоточился в одном человеке, в его милом и любимом лице.
Почин к углублению отношений подала первой Наталка.
- Как ты думаешь, с какого возраста прилично целоваться юноше и девушке? - спросила девушка и мило зарделась.
Наталка и раньше, в их детской дружеской компании, в которой, как в классическом сюжете, Сенька оказался «третьим лишним», считалась заводилой, но то были детские шалости.
Предупреждая ответ, готовый сорваться из уст Николки, уточнила:
- ТОТ, на причале, не считается.
Юноша задумался. Ему только-только стукнуло семнадцать, и он считал себя совсем взрослым: шутка ли, выпускной класс. Он уже совсем было хотел ответить, сместив возраст пораньше, но тут вспомнил скабрезные разговоры и сальные шуточки бытующие в мужской среде ремесленного училища и пробормотал что-то невразумительное. Больше всего на свете ему захотелось оградить любимую от грязи этого мира. Но потом решился и ответил честно:
- Знаешь, Наташенька, у нас, в реальном, среди ребят разное говорят. Некоторые откровенно пошлят, другие хвастаются своими победами среди девчонок, хотя, скорее всего, врут. Я не хочу, чтобы наши отношения коснулась сплетня или похабщина, не желаю, чтобы твое имя втаптывали в грязь. Поэтому, если честно, не знаю, главное, готовы ли к этому оба?
Наташа была удивлена такой откровенностью и честностью. Наталка в июне должна была отметить шестнадцатилетие, но, как обычно водится, считала себя старше и опытнее своих лет. Разные разговоры об отношениях мужчины и женщины, ходили и в ее среде. Классные дамы, все как на подбор «синие чулки», постоянно предостерегали воспитанниц от легкомысленности, говорили о приличиях в обществе. Преподаватель «Закона божьего», отец Онуфрий, бесконечно твердил о грехе и греховной сущности женского начала. Он надоел своими проповедями хуже горько редьки, но об этом же твердила и родная матушка. В среде гимназистских подруг, напротив, приветствовались нигилистические и феминистские взгляды на взаимоотношения полов. Самые смелые гимназистки старших классов заводили романтические «отношения», окунаясь в них как «в омут с головой», делясь опытом со своими более робкими подругами, конечно без мужской скабрезности.
- Спасибо за честность, Николаша! - с чувством ответила девочка. - Но если твое чувство честное, то ничего плохого мы не делаем, правда, ведь?
- Правда!
И они поцеловались, в первый раз по-настоящему. Понравилось. Теперь они как будто невзначай во время прогулок стремились оказаться в уединенном месте города. Чтобы вновь испытать и волнующее чувство нового, и необычную близость, возникшую между ними.

С того самого памятного разговора на квартире у Николкиного брата в их отношения незримо влез не в меру галантный поляк. Во-первых, он посеял немалую толику сомнений в их версию происхождения семейной реликвии Воиновых. Тем не менее, несмотря на убойные аргументы Колоссовского, они решили не спешить отказываться от своих убеждений:
- Мой дедушка не врун и не фантазер, а он определенно считал свой меч именно знаменитым мечом Тамерлана, - горячилась Наталья. – Помнишь, он говорил нам об этом, когда показывал клинок. Значит, у него были на то основания, какие-то аргументы о которых нам просто еще неизвестно.
- Эх, взглянуть бы на него хоть одним глазком, - мечтательно говорил Николка, юноше казалось, что стоит меч увидеть, как все станет ясно. - Жаль, что тогда мы были маленькими.
- Я же уже не раз говорила тебе, что это невозможно, московский дом и все имущество в залоге у банка. Папа летом собирается в Москву, решать вопрос с наследством, обещал и нас с мамой с собой взять, если экзамены хорошо сдам.
- Сдашь! - убежденно сказал Николка. - А ты знаешь, рукопись как-то внезапно обрывается. Или есть продолжение, либо неизвестный автор просто не успел ее дописать.
- Это все, что я нашла, больше ничего нет!
- Мне одна мысль в голову пришла, что инженер только запутал нас с множеством мечей. Какой церемониальный меч! Мастер выковал его специально для битвы с османами, это ясно из текста. Тем более, что Тамерлан вскоре умер, значит, этот меч был ПОСЛЕДНИМ, и никаких других у него не было
- Если суждено мне попасть в наш Московский особняк, то все обыщу. - пообещала девочка
А еще волей или неволей, но после той встречи Наталка и инженер стали видится гораздо чаще. Казимир отметил девичье увлечение общественными вопросами и почел своим долгом заняться политическим образованием девушки. Они много беседовали на политические темы, инженер снабжал Наталку литературой, не всегда, кстати, легального характера. И, в конце концов, привлек девушку к участию в одном из многочисленных кружков, которыми был переполнен в ту пору любой губернский город. Наталка видела, что Николке претят ее частые свидания с поляком помимо него, но поделать с этим уже ничего не могла. А у парня хватило проницательности не высказывать открыто свою ревность, пряча ее за беспокойством о безопасности любимой.
- Да ты дундук какой-то, - смеясь, парировала Наталка, ей было непонятно упорство Николки, неизменно избегающего острых тем, - Лучше в ближайшую субботу пойдем, сходим на кружок вместе, у нас многие девочки посещают, да и ваших я там видела.
- Да что я там не слышал, песни будете орать, да лозунги произносить: «Долой царя!», «Свободу рабочему классу и крестьянству!», «Долой эксплуататоров!». Все это я уже знаю от Колоссовского. Так и братьев моих с батей в эксплуататоры запишите.
- Конечно! Твой отец с твоим старшим братом — сельский богатей, кулак, который эксплуатирует своих односельчан. А средний — городской буржуа.
- А ничего, что батя мой горбатился всю жизнь, бурлацкую лямку тянул? А брат — у наковальни стоял, пока дела не пошли, и сейчас нет-нет, да возьмет в руки молоток и сам встанет у наковальни, особенно если заказ срочный или важный. - кипятился Николка. - Да и что, они насильно заставляют работников на них работать, тем более они деньги за это получают. Вон Кирюха, что у нас молотобойцем, отмахал молотком и свободен, а у брата – и о заказах, и о барышах, и о развитии голова болит, он за все в ответе, в том числе и за то, чтобы у Кирилла копейка в кармане лежала и на бублики, и на рубаху, и на девочек. Не спорю – тяжко цельный день кувалдой махать, сам машу – знаю. Но смена кончилась и Кирюха уже в начищенных сапогах и с гармошкой с барышнями по бульвару гуляет, а брат – то с инженером, то с приказчиком сидит допоздна. Вот раньше — неволей на помещиков спину гнули, задаром, впрочем, Вы, мамзель, из дворян, кому как не Вам знать!
Теперь пришел черед обидеться Наталке:
- Ишь какой! Нашел чем попрекать! А знаешь, сколько революционеров из дворян вышло? А Софья Перовская? А декабристы? Я может и в кружок стала ходить, чтобы искупить вековую вину дворянства.
- Да я то что? Я ничего, я просто за тебя волнуюсь, Наташка!- попытался включить задний ход Николка.
Но было уже поздно, Наталку понесло:
- Раньше дворяне всю жизнь служили, только под старость лет в своих поместьях и проживали, будучи списанными за дряхлостью и немощью. Им и поместья-то давали, чтобы прокормиться могли, денег тогда у государства мало было, а товаров не было совсем. В технике-то разбираешься, а политэкономию совсем не знаешь, а она, друг мой, всему голова. Ее даже Пушкин уважал. Надо будет сказать Казимиру, пусть займется твоим образованием, хотя бы «Капитал» Маркса дал прочитать, он всем экономам голова, сразу взглянешь на мир другими глазами.
Упоминание об инженере больно кольнуло Никиткино сердечко. Юноша и сам не отдавал себе отчет, что это обычная ревность, свойственная всем влюбленным. Не то, чтобы он опасался, что Клоссовский займет все мысли предмета своего обожания, за голову возлюбленной Никитка был спокоен. Он беспокоился за юность, доверчивость и неопытность Наталкиного сердечка. Если бы Николка знал, что его волнение зряшное, то не бросился столь опрометчиво с новой силой в угасающий спор, едва не приведший к разрыву. Но молодая кровь и дух противоречия заставили продолжить, уже затухший было, спор.
- Не скажи, пусть мы буржуи, но вышли-то мы все из народа, ничего моему отцу с неба не упало, все своим потом добыто. А помещички нынешние? Смех один – только-то и умеют, что вина кушать! Зато все с рождения дадено: «Чего изволите?», «Кушать подано!» Шутка ли, столбовые дворяне государства Российского!
Тут Николка прикусил губу, ибо все сказанное было будто с Наталкиного отца списано. Да поздно, Наталья от возмущения даже растерялась и первое время слова не могла вымолвить, только хватала открытым ртом морозный воздух. Раскраснелась от волнения, шапочка сползла на бок. Наконец собралась с мыслями:
- Так вот значит, как вы о нас думаете! А как в голодные годы мой дедушка открывал свои амбары для крестьян, забыто? А Самарины, помещики заволжские, реформу готовили, состояние свое крестьянам завещали, все забыто? А друг моего деда, Ульянов, гражданский генерал, школы в селах открывал, чтобы крестьянские детишки грамоту разумели, тоже забыто?
Наталка и слова не давала вставить Николке.
- А ты знаешь, как самодержавие отплатило ему за службу? Александр III приказал повесить его старшего сына за подготовку покушения на царя!
После этих слов, уже почти сдавшийся Николка воспарял духом, уж что-что, а покушения на царя простить он не мог, тем более, что в его семье чтили покойного императора.
- Нет, он должен был простить убийц, а потом самому положить голову на плаху: «Режьте! Рубите, господа революционеры». – с изрядной долей ехидства прокомментировал Николай, он был до смерти рад, что в пылу спора Наталка сама ушла с семейной темы. - Он Император Всероссийский, а не кисейная барышня! Ему государство дано для сохранения порядка, поэтому Александр просто не мог не казнить потенциальных самоубийц, дабы другим неповадно было.
- Темный ты, - парировала Наталья. – Почитаете душителя свободы! Определенно тебя надо сводить в кружок. Репрессии только множат ряды борцов с царизмом. Если хочешь знать, другой сын Ульянова тоже стал революционером. Я книги его читала, хочешь дам одну?
- Ну и что он написал? – не говоря ни да, ни нет, произнес Николка.
- Сейчас обсуждают его статьи по национальному вопросу, спорят по поводу права наций на самоопределение вплоть до отделения.
- А зачем оно? – недоуменно уставился Николка. – Этак дай волю и все народы разбегутся, а от России что останется?
- А из «тюрьмы народов» угнетенным нациям и убежать не грех! – парировала девушка.
- И кто же здесь угнетенная нация?
- Татары, поляки, украинцы,.. все народы, проживающие на территории России.
- Татары угнетенная нация? Те, что с нас почитай триста лет дань брали? Или поляки, в 1612 году стоявшие в Кремле? Знаю я в городе одного «угнетенного» Колоссовского. Ходит гоголем, с губернатором приятельствует, с полицмейстером ручкается, едва ли не со всеми деловыми людьми чуть ли не на брудершафт пьет и одновременно Россию хает, да революцию готовит. Вы, революционеры, нации нынче как блины печете, уже и украинцы отдельный народ у вас. Этак скоро от русских ничего не останется. Это Фрол Яценюк угнетенный? Первый мироед в Васильевке! Дед Калга угнетенная нация? Хорош угнетенный! Сад под сто соток, деревья ломаются от плодов, запамятовала, когда он тебя дрыном промеж спины хватил, всего-то за десяток яблок. Только в нашем селе и татары живут, и мордва, и русаки. Как делить будем? Каждый ведь право имеет? Отдельная улица – свое государство! Путаник великий твой Ульянов.
Девочка не могла не признать определенного резона в словах друга. В который раз умные аргументы разбивались о простое мужицкое сермяжное здравомыслие.

На сей раз размолвка была долгой. Аж две недели дулись друг на друга. Клавдия сначала понять не могла, отчего перестали лучиться глаза любимой внучатой племянницы и исчез румянец на ее ланитах. В конце концов, села перед внученькой, вставила свою любимую папироску в мундштук, не спеша раскурила, и лишь потом спросила:
- Ну, рассказывай, сударыня, что у вас случилась?
Наталка не выдержала, расплакалась и все как на духу выложила бабушке.
- Дураки! Молодые и горячие оба, честные и открытые сердца! Вам бы радоваться жизни, целоваться, да миловаться. А вот поди ж ты, обсуждают общественные дела, ругаются и ссорятся. Да я в молодости такой же идейной была, и что это мне принесло? Всю жизнь бобылем так и прожила. Правда и сейчас замуж зовут, не иду – старуха и в невесты. А тот, единственный, после ссоры за границу учиться уехал, не смог он понять моего глупого желания жизнь революции отдать. Ты не смотри, что я бодрая и веселая, маска все это. Вот мой совет: утри слезы, девочка, выкинь блажь и гордыню из головы и беги мириться.

Выкидывать гордыню не пришлось: Николка первым не выдержал и со сконфуженным видом возник на пороге дома. Куда только девалась вселенская скорбь у девчонки? Она снова была на коне! Однако игру в немилость решила доиграть до конца. Сначала помучить и лишь потом смилостивиться. Встретила холодно, руки не подала, цветы не приняла, приказав положить на столик в прихожей, строго кивнула и не повела в свою комнату, а проводила в гостиную. Кроме неизменной Клавдии, в комнате находились еще два важных господина. И в качестве пытки юноша вынужден был три четверти часа выслушивать нудные сентенции господ. О политике, о развратной немке-императрице и богохульнике Гришке, о наглости кайзера, о неизбежности войны в Европе. Пока, наконец, Наташа не оделась и не увела Николку из пыточной, освободив от словесной экзекуции.
Больше сдерживаться и играть девушка не могла и уже на улице бросилась юноше на шею, а затем взяла за руку и, глядя в глаза, сказала:
- Как хорошо, что ты пришел! Давай больше никогда не будем ссориться?
Сие предложение было встречено Колей с полным восторгом, ведь он так боялся, что получит на этот раз от ворот поворот. Клял себя за несдержанный язык. Пытка гостиной, устроенная лукавой подружкой, была сразу забыта:
- Наташка! Да я… Да мы… Никогда!
В этот промозглый мартовский вечер гулять совсем не хотелось. Но и в кондитерскую, где было много публики, они не зашли, а забрели в Струковский сад, что был разбит над Волгой. Их любимое место возле грота было занято другой влюбленной парочкой. По Центральной аллее, которую горожане прозвали скотопрогонной, гуляла так называемая «горчица» - развязные молодые люди из мастеровых, приказчиков и недоучившихся студентов-переростков – задирали прохожих и приставали к дамам. В конце концов, им посчастливилось найти свободную скамейку в самом конце Набережной аллеи, возле самой реки. С реки дул пронизывающий холодный ветер и прохожих было мало. Влюбленные устроились на скамейке, прижавшись друг к другу. Наталка повернулась и подставила свои губы для поцелуя, чем не замедлил воспользоваться юноша. Известно, что нет слаще поцелуев после ссоры. Поцелуй вышел долгим и особенно страстным, даже сладострастным. Девушка слышала гулкое стуканье Николкиного сердца и его прерывистое дыхание. И у самой сердечко запрыгало в тревожно-радостном ожидании. На этот раз к томлению в груди добавилась неизведанная ранее ноющая тяжесть в самом низу живота. Занятые только собой, юноша и девушка никого не видели вокруг и не обратили внимания на устремленный на них пронзительный взгляд. Взгляд недобрый, зловещий.

[NbuhRjirby]

Глава 5. Сенька

[align=center]«Не делай зла — вернется бумерангом,
Не плюй в колодец — будешь воду пить,
Не оскорбляй того, кто ниже рангом,
А вдруг придется, что-нибудь просить.
Не предавай друзей, их не заменишь,
И не теряй любимых — не вернешь,
Не лги себе — со временем проверишь,
Что этой ложью сам себя ты предаёшь.»
Омар Хайям[/align]

Взгляд принадлежал их закадычному другу Сеньке Яценюку. Незамеченный он прошел мимо них раз, другой, пока, наконец, не устроился неподалеку. Все его существо переполняла неудержимая клокочущая ненависть - мальчик уже давно стал ощущать себя лишним в их прежней неразлучной троице. Он привык считать Наталку чуть ли не своей собственностью, а Николку в мыслях держал за бесплатное приложение к их компании. А оно вон как вышло! Сенька не учел крепнущую духовную близость Наталки и Николки, пропустил момент, когда их общее увлечение тайнами холодного оружия переросло во взаимный интерес между ними. Уже минулым летом совместные прогулки втроем стали редки, а в городе ему пришлось выполнять унизительную роль посыльного, доставляющего записки от Николая к Наталье. Сенька это расценил как предательство. И от кого – от этого увальня Николки! Себя он, естественно, держал за образц мужской красоты, к тому же к своим семнадцати годам вкусивший плод запретной продажной любви. Сенька считал, что вступив в полосу взросления, просто обязан попробовать в жизни все. Поэтому его можно было встретить и в разнузданной компании «горчицы», и на кокаиновых вечерах городской богемы, парня не раз видели на конспиративных сходках революционной молодежи, захаживал вместе с шумной компанией мастеровых в питейные заведения, был завсегдатаем увеселительных домов и бахвалился своими успехами у местных шлюх. В общем, к семнадцати годам Сенька превратился в законченного мерзавца.
- Ничего, вы у меня еще попляшете. Вспомните друга Арсения. Ты, милая, еще прибежишь, молить будешь о помощи, в ногах валяться, - едва слышно бормотал Сенька. Не то, чтобы он имел ввиду что-то конкретное, но мысль заработала в верном направлении.

Тягаться с Колей на равных в силе ему и в голову не пришло. Памятен был эпизод полугодичной давности в цирке. В ту пору в губернском городе гастролировал известный в России цирк-шапито грека Джембаза, дородного господина представительного вида с изящными манерами, обладателя шикарных усов. Для провинциальной публики, не избалованной зрелищами, гастроли цирка стали настоящим праздником среди сырых осенних будней. На представление пошли втроем – оба друга и подруга. У Арсения по случаю оказались лишние деньги, поэтому друзья не полезли на галерку - традиционное место гимназистов, а приобрели билеты на скамейку поближе к арене. Как у них было заведено, парни усадили девушку посередине, а сами, словно верные рыцари, расселись справа и слева от своей Госпожи, как в шутку друзья называли Наталку.
Джембаз был одним из немногих циркозаводчиков, которые содержали свое дело в полном порядке. Шатер шапито был без заплат и потертостей, сиял не поблекшими красками и был оборудован отоплением. Звери выглядели на редкость упитанными и ухоженными, что по тем временам было редкостью. Еще недавно друзья побывали в заезжем зверинце, и Наталка потом горько плакала от впечатления: худющий и грязный медведь метался по крохотной клетушке, волки со впавшими животами вызывали не страх, а сострадание, от дикобраза, полное впечатление, остались одни иглы. Здесь же четвероногие артисты выглядели вполне довольными жизнью и охотно выполняли все команды укротителей. То же самое можно было сказать и о двуногих артистах: атлетов, акробатов и гимнасток. Артисты – подтянутые мужественные красавцы с сильными торсами, артистки – все как на подбор красавицы – кровь с молоком.
Впечатлило и представление. Башкирские наездники ловко скакали на лошадях, гимнасточки и гуттаперчевый мальчик вытворяли чудеса под куполом, у умельца фокусника не удалось разгадать ни одного трюка, причесанные и завитые собачки послушно катали кошек в маленькой карете, над шутками и репризами Рыжего и Белого до слез обхохатывалось все шапито. Но публика ждала самого интересного и любимого зрелища – борьбы атлетов. Шапито Джембаза, как и многие другие в России, практиковало турниры по борьбе на кушаках, или поясах – исконно русский и любимый зрителями вид единоборства. Как и все виды борьбы, возникшие как элементы боевой подготовки воинов, борьба на поясах имитировала конный поединок, когда главной задачей поединщика было выбить соперника из седла. Поэтому характер борьбы заключался в стремлении, ухватив соперника за кушак, вывести из равновесия и при помощи броска с зашагиванием и тяговым усилием, бросить его на ковер. Атлеты были кумирами молодежи, имена Поддубного, Заикина, Бородатого, Гаркавого мальчишки произносили с придыханием. Поговаривали, что на сей раз Джембазу удалось собрать очень сильный состав участников турнира во главе с непревзойденным Великим Арапом.
Действительно, когда начался ПАРАД-АЛЛЕ, среди прочих атлетов выделялся огромного роста лиловый негр с горящими, как угли, глазами на разрисованной физиономии. По цирку пронесся восхищенный шепот. Сам турнир оказался коротким – Великий Арап с легкостью бросил на арену всех своих соперников. Наконец настала кульминация, и на арену цирка вышел Джембаз:
- Достопочтимая публика! Кто желает померяться с силой с победителем турнира? Любого, кто устоит против Великого Арапа Сахары и Магриба, Властителя Четырех Стихий и Победителя Трех мировых турниров более трех минут, ждет приз 10 рублей!
Раздался шум аплодисментов: начиналось самое интересное. Городской люд давно готовился к этому событию, многих будоражила сказочная карьера волжского богатыря Капитана воздуха и Короля железа Ивана Заикина. Своих лучших борцов выдвинули бригады грузчиков и кузнецы, путейцы и каменщики. По одному выходили на ковер кочегар локомотивного депо Савелий, грузчик речного порта Макар, молотобоец Сидор и каменщик Глеб. Никто на смог выдержать! Только стала уменьшаться очередь желающих померяться силой с Великим Арапом. От волнения Сенька заерзал на сиденье: неужели со всего города никто не устоит против чемпиона? И вдруг увидел, что юноша в форме реалиста стоит у края арены и, сняв ремень и фуражку, опоясывается кушаком поверх гимнастерки. Он посмотрел слева от себя: так и есть, место за Наталкой пустовало, а сама она сидит, напряженно прикрыв рот крепко сжатыми кулачками.
Ладный и крепкий Николка тем не менее казался карликом перед нависшей над ним горой мышц, называемой Великим Арапом. При первом подходе гора мышц легко взяла парня за пояс, подняла и резко бросила через себя. Уверенный в себе атлет даже не посмотрел на результат своего броска и принялся раскланиваться перед публикой. Однако, напряженная тишина, повисшая под куполом шатра, заставила гиганта обернуться. Это казалось чудом, но юноша, сделав в воздухе издевательское сальто-мортале, приземлился на ноги и спокойно стоял, ожидая продолжения боя. Наталка при первом броске взяла Сенькину ладонь в свою и судорожно сжала. Так, рука в руке, друзья весь поединок и сидели. Между тем бой развивался по непонятному сценарию. Атлет бросал мальчика через плечо, через бедро, через голову, но его визави неизменно приземлялся на ноги. С каждым неудачным броском аплодисменты становились все громче и громче, а затем перешли в овации, зрители стали скандировать:
- Неваляшка! Неваляшка!
В бешенстве Арап поднял Николку над головой, закрутил и с силой бросил на арену, но результат оказался все тем же. Наконец опозоренный чемпион, забыв об осторожности, с налитыми кровью глазами, пошел на неуступчивого мальчишку. Николка сдвинулся в сторону, взял Арапа за кушак, потянул на себя и, сделав зашагивание, сильно толкнул соперника. Споткнувшись о подставленную ногу, Властитель Четырех Стихий, позорно полетел на ковер. Трибуны неистовствовали, галерка бесновалась. Такого конфуза публика еще не видывала, ведь это был не просто проигрыш, чемпиона повелся на простую детскую подножку! На арену Николке летели цветы, предназначавшиеся Арапу. А у улыбающегося и хлопающего Сеньки на душе кошки скребли, ему достаточно было взглянуть на сияющие влюбленные глаза Наталки, устремленные на триумфатора арены.
Еще уязвленнее ощутил себя Арсений, когда Николка не загордился, не задрал нос, не вознесся после поединка. Он просто вышел от Джембаза и, ни слова не говоря, повел друзей в кондитерскую, где они начали успешное растранжиривание гонорара, поедая эклеры и марципаны и запивая это большим количеством ситро. Кондитерская дала еще один повод для зависти: в выходной день в заведении было богато люда, и многие, знакомые и незнакомцы, важные господа и простолюдины, взрослые и дети, спешили выразить свое восхищение земляком и пожать руку Неваляшке.
- Нет, бугая голыми руками не возьмешь, тут не сила нужна, а ум и хитрость. – решил Сенька, вспоминая осенний поединок. Хитрость была родовой чертой его фамилии. Сенькин отец, Фрол Демьяныч, хитростью и лестью втерся в доверие к Александру Олеговичу Воинову, настроил его против многолетнего управляющего Тимофея Кондратьева, и добился своего назначения на должность управляющего поместьем. Получив в управление господские земли, Фрол развернулся и со временем стал типичным мироедом, жестко угнетающим своих односельчан. Ему было мало скомпрометировать Кондратьева, прежнего управляющего, он довел до разорения и бедности его семью. Поэтому было ясно, что если Сенька пошел в отца, его коварным планам рано или поздно суждено сбыться. Думал Сенька долго, планы, коварнее один другого роились в его голове, но все было не то. Наконец с наступлением весны кое-что стало вырисовываться.

В апреле город стал пробуждаться от зимней спячки. Грязные сугробы сначала превратились в непролазные лужи, затем высохли и они. С теплым ветром появились и невиданные зимой птицы и деловито стали вить себе гнезда. Наконец, освободилась от льда могучая красавица Волга.
Оживился и городской люд. Сняв опостылевшие за долгую зиму шубы, горожане спешили на аллеи и в парки города: глотнуть ароматного весеннего воздуха и погреться под пока ласковым, теплым, но не палящим солнцем. Самым популярным местом отдыха жителей губернского города С. был Струковский сад. По центральной аллее сада медленно фланировали держащиеся под ручку влюбленные парочки, и опиравшиеся на тросточки главы семейств со своими домочадцами. Сюда же в поисках развлечений стекалась и «горчица», изнанка городского общества. Молодые повесы «прославились» дикими, подчас непристойными выходками. Любимым их развлечением было, сидя на скамейках аллеи, внезапно вытягивать ноги перед прохожими, громко гогоча, при виде как кубарем катиться какой-нибудь споткнувшийся старикашка. А то, подкравшись, внезапно тросточкой задрать подол платья жертвы, явив миру ее атласные панталоны. Причем жертвой могла стать как молодая девица на выданье, так и почтенная мать семейства. Несмотря на пристальное внимание полиции, «горчица» умудрялась совершать свои гнусности. В такой компании любил проводить все свое свободное время Сенька. Однако дикие развлечения не отрывали мальчугана от поставленной цели: дискредитации Николки в глазах Наталки. Наблюдательный Сенькин взор обратил внимание, что ежедневно часов в пять – полшестого пополудни, через Струковский сад проходят держащиеся за руки юноша и девушка. Оба одеты в свою гимназическую форму, из чего можно было заключить, что они – учащиеся женской и мужской гимназии, возвращающиеся с занятий домой. Сразу созрел план.
Грозой прохожих была не только «горчица». По весне, вооруженные рогатками, выходили «на охоту» гимназисты и реалисты младших классов. Горе воробьям и голубям, а также зазевавшимся прохожим, при встрече с такими вот «охотниками». Удачный выстрел из рогатки ценился в мальчишеской среде и давал возможность подняться в мужской неформальной иерархии. Школьное начальство вело беспощадную борьбу с «охотниками» вплоть до исключения из учебного заведения, но это не останавливало сорванцов, стремившихся показать свою доблесть, поэтому очередной год давал новую пищу для хвастливых рассказов о своих победах.

Был у Сеньки преданный зверь – первогодка Витька Соков, которым он обзавелся в старшем классе. Дело в том, что Арсений был ревностным сторонником цука[17]. Еще в первый день пребывания в училище сразу после окончания уроков деды построили первоклассников на заднем дворе училища. Старшеклассники вальяжно прохаживались перед строем испуганной малышни, выбирая себе рабов. Сенька и Николка оробели и держались вместе. Наконец из среды старших вышел Борис Галабин по кличке Оглобля, небрежно одетый развязный юноша (небрежность формы – особый шик и привилегия старших учеников) и торжественно начал свою речь:
- Братья, сегодня вы вступаете в наше школярское товарищество. Желаете соблюдать требования нашего товарищества, разделять все права и обязанности учеников училища?
- Да! Да! Да! – нестройным хором отозвались первоклашки.
- Тогда запомните, отныне и на предыдущие два года вы – ЗВЕРИ! Запомнили? Повтори те!
- Звери! – уже без прежнего энтузиаста ответили новички.
- Мы старшеклассники тоже были зверьми, а теперь на нас лежит ответственность за все училище, поэтому мы – ДЕДЫ. Отныне обращаться к нам можно только «Господин дедушка». Если понятно, повторите!
- Понятно, господин дедушка!
Сенька замешкался с ответом и к нему сразу подошел один из четверокурсников, выполнявших роль собак у дедов.
- Что, зверь, воды в рот набрал, против коллектива пойти решил?
И, не дожидаясь ответа, сильно ударил мальчика в грудь. Сенька, сложившись пополам, стал беззвучно глотать воздух. Из глаз брызнули слезы. Николка, стоявший рядом, бросился поддерживать друга.
Между тем Борис, словно не заметив инцидента, продолжил свое выступление:
- Каждый зверь будет иметь своего покровителя среди дедов. За это на два года он становиться его рабом и будет выполнять все желания деда. За ослушание – наказание. И это справедливо, когда вы станет дедами, тоже обзаведетесь рабами. Получая покровительство деда, зверь обретает защиту. Никто не имеет право ударить, наказать или обидеть зверя кроме его личного деда. В целом звери находятся под защитой всего нашего товарищества, в стычках с другими школами и гимназиями мы все выступаем заодно.
Поскольку цук в училище был делом сугубо добровольным, то после этой речи старшеклассники поочередно спросили каждого новичка:
- Готов ли ты верой и правдой служить товариществу, соблюдать все наши традиции и слушать дедов?
Новоиспеченные первоклашки вступали в новую неведомую для них школьную жизнь, где нет пап и мам, и никто не сможет защитить кроме своих товарищей. Видимо поэтому все как один отвечали:
- Да!
Или;
- Готов!
На фоне общего, хотя и не слишком искреннего единодушия, как гром среди ясного неба, прозвучало тихое, но твердое:
- Нет!
И это был голос Николки. Сенька, только что поддакнувший, повернул свое удивленное лицо с грязными полосами от слез в сторону друга. Да и весь нестройный ряд первоклашек стал смотреть на смельчака. Некоторое замешательство произошло и среди дедов, которые стали шептаться по поводу отказника. Наконец вперед вышел Иван по прозвищу Адвокат, ибо действительно был сыном мирового посредника.
- Священные законы нашего товарищества гласят, - высокопарно начал Адвокат, выполняющий в коллективе роль третейского судьи и разбирающий в этом качестве конфликты в среде реалистов, - Существующий порядок вещей – дело сугубо добровольное. Каждый решает сам подчиняться традициям цука или нет. Решение принято, один из зверей поставил себя вне коллектива и отныне лишается нашей защиты и покровительства. Третейский суд торжественно постановляет: не принимать реалиста Заломова в ряды товарищества! Отныне он изгой, но преследовать его никто не имеет права. Высокий суд присваивает изгою кличку Козел. Отныне все обязаны именовать Колю только так и никак иначе.
После заломовского «Нет» перечить воле коллектива никто больше не посмел. Между тем деды принялись выбирать себе рабов. Сенька достался Борису, и мальчик не знал; радоваться или плакать. Церемония продолжилась зачислением новичков, заключающееся в ударе бляхой ремня по ягодицам первоклашек. Уже тогда стало ясно: кто из дедов – «форсилы» и «забывалы», а кто «силачи»[18]. Одни, ревностно относящиеся к традициям цапа или просто от природной жестокости, заранее заливали в пряжку свинец, и били что называется «от души» по мальчишеским ягодицам. Другие экзекуцию проводили довольно формально, ограничиваясь легким ударом по своему рабу. В этот день Сенька получил на ляжку здоровенный синячище, который болел едва ли не полгода и понял, что попал в рабство к форменному изуверу.
После церемонии реалисты разбрелись по двору училища, занявшись своими делами. Место Сеньки отныне было возле своего хозяина, поэтому он опустился на травку возле группы, в которой заправлял Борька Галабин. Сначала он просто сидел, думая о чем-то своем, потом его взгляд переместился на Николку, отныне Козла, стоявшего в стороне. Никто к нему не подходил, одноклассники шарахались от мальчика, как от зачумленного. Потихоньку Сенька стал прислушиваться к обрывкам фраз, доносящихся от Оглобли и группы четвероклассников:
- Изгой… Наказание… Другим неповадно… Бунт… Бывало такое… Темная…
Заинтересовавшись, Сенька незаметно стал пододвигаться к собеседникам. Он понял, что разговоры о добровольности цука – сказки для доверчивых новичков. А отказники – угроза существованию самой системы. Еще он услышал, что несколько лет назад, группа реалистов из села Екатериновка подняла бунт против цука и несколько лет в училище его не было. Зато вместо цука пышным цветом расцвело землячество, что оказалось много хуже дедовщины, поэтому негласным общим собранием учащихся прежняя система была возрождена, как более справедливая. В конце концов, он услышал, что Оглобля поручил группе четвероклассников и пятиклассников напасть на Козла на улице и хорошенько проучить.
Прикусив губу до крови, Сенька лихорадочно размышлял. С одной стороны, он всецело одобрял цуп и был согласен рассуждениями дедов, мало того, поступок Николки его неприятно удивил. С какой стати, когда все остальные будут пахать на дедов, Николка должен прохлаждаться? Несправедливо! Пусть бы и получил по шее за свой характер. Но и предавать односельчанина, друга не хотелось. Решения могло быть три: предать и оставить все как есть, предупредить или пойти с другом и вдвоем защищаться против заведомо более сильного врага. Мальчишка принял самое трусливое и половинчатое решение и, лихорадочно нацарапав записку, тайком передал ее Николке.
На следующее утро Николка появился в училище украшенный синяками и шишками.
- Смотрите, Козла разукрасили! – крикнул кто-то из зверей. – Козел отпущения.
- Козел! Козел! Козел отпущения! – радостно подхватили одноклассники Николки.
Сеньке было мучительно стыдно, но он вместе со всеми принял участие в травле и сперва тихо, а затем все громче и громче стал выкрикивать обидную кличку. После этого в душе у него поселилась какая-то смутная неприязнь к другу и односельчанину. На перемене стала известна новость, что один из задир не пришел не занятия и отлеживается после побоев дома, да и остальные участники экзекуции никак не выглядели триумфаторами, старательно пряча свои побитые физиономии. Происшествие не осталось без внимания руководства реального училища и участники действа были вызваны к директору училища Максиму Фроловичу Яблокову. К великой досаде дедов никакой изоляции Козла не получилось, наоборот, пришлось совместно с ним выдумывать легенду о нападении на реалистов уличного хулиганья и доблестных действий Коли Заломова, который благородно бросился на выручку своих старших товарищей. Мальчишки все подтвердили и из кабинета директора вышли едва ли не друзьями. К чувству Сенькиной неприязни к старому другу добавились новые краски.
Шли годы учебы и взросления. Сенька попал в рабство к настоящему профессионалу по придиркам и тумакам. А повзрослев, унаследовал у своего учителя Оглобли замашки палача и тирана. Николку, видя, что он не реагирует на травлю, постепенно перестали дразнить Козлом. Мало того, именно к нему, учитывая его беспристрастное положение вне цука, в последние годы стали все чаще обращаться как к Третейскому судье. Тем более, что крепкий и неподатливый Николка был незаменим в многочисленных уличных разборках реалистов со своими извечными недругами – гимназистами и коммерсантами, учащимися коммерческого училища. А уж после известных событий в цирке за бывшим Козлом прочно утвердилось новое прозвище – Неваляшка.

Все эти не очень приятные воспоминания в одно мгновенье пронеслись в Сенькиной голове, пока он подзывал своего личного раба Витьку Сокова. Инструктаж зверя затянулся, несмотря на всю забитость и полное подчинение своему деду, Витька долго отказывался от предназначенной ему роли. Пришлось прибегнуть к паре «горячих», раздавать которые Сенька был большой мастак. Затрещины сделали свое дело, и мальчик согласился. Всю ночь Сенька трудился над изготовлением особо хитрой бомбочки, начиненной чернилами и карбидом в двух отдельных камерах
В назначенный час на Центральную аллею Струковского сада вступила мишень – известная пара влюбленных гимназистов. Они шли, не замечая никого вокруг, увлеченные разговором. Вдруг раздался характерный звук летящего предмета, один миг – и вся парочка оказалась заляпанной чернилами с головы до ног. Карбид не замедлил вступить в реакцию с жидкостью и воздухом и к чернильным пятнам на гимназической форме потерпевших добавились едко дымящиеся проплешины. Однако роль была еще не доиграна. Размахивая рогаткой, на аллею из кустов выскочил Витка и прокричал:
- Смерть Синей говядине[19]!
Теперь нужный эффект был создан и Сенька постарался как можно незаметнее вывести Витьку с места происшествия. Собственно, главное уже было сделано, поэтому дальнейшее присутствие не требовалось, напротив, становилось опасным.
- Ма-а-ма-а! – причитала и выла девочка, размазывая по лицу слезы и сопли. Гимназист в заляпанной гимнастерке и прожженной тужурке сидел в луже и не переставая кашлял, вдохнув удушающие пары ацетилена.
Вокруг сразу собралась толпа зевак. Мальчишки улюлюкали и свистели, прохожие показывали на потерпевших пальцами и некоторые откровенно смеялись. Гимназистов в городе не любили. Лишь две сердобольные женщины подошли и стали утешать гимназистку, одновременно пытаясь хоть как-то очистить платье и передник. Одна из дам, строго глядя на толпу поверх своего пенсне, принялась отчитывать толпу:
- Эх вы, люди добрые, у детей горе, а вы скалитесь. Нечего здесь стоять, вызовите полицию.
Слова Клавдии, а это была она, возымели действие, в толпе произошло замешательство, люди стали расходиться по своим делам, а некоторые присоединились к помощи, оказываемой детям.
- Ну, ну, милочка, в жизни, поверь и не то бывает, - приговаривала Клавдия, пытаясь оттереть своим белоснежным платочком пятна на платье. – Пойдем ко мне домой, попробуем привести платье в порядок.

[NbuhRjirby]

Глава 6. Поединок. Май 1014-го.

[align=center]«Ныне, присно, вовеки веков, старина,
И цена есть цена, и вина есть вина,
И всегда хорошо, если честь спасена,
Если другом надежно прикрыта спина».
Владимир Высоцкий[/align]

На следующий день реальное гудело как улей, все обсуждали давешнее событие в городском саду, сходились во мнении, что битвы не избежать. Сенька предполагал, что не менее бурно протекают события в обеих гимназиях. Пока все шло по плану. Ссора гимназистов с реалистами воздвигала ров и между влюбленными. А неминуемое участие в драке Неваляшки делало этот ров вовсе непреодолимым. Дело в том, что он знал Наталью как принципиального сторонника мирного решения проблем настолько, насколько Коля был любитель кулачного боя. Наконец, ближе к концу занятий училище посетила чрезвычайная и полномочная торжественная делегация мужской гимназии. Представители вручили документ уполномоченным от реального училища. Сей документ был ультиматумом, в котором выдвигались заведомо невыполнимые и унизительные для реалистов условия. Помимо всего прочего в нем было изложено требование выдачи виновника оскорбления на экзекуцию в мужскую гимназию, а от остальных реалистов – изъявление прилюдного раскаяния в виде пятиминутного стояния на коленях под окнами женской гимназии. В конце документа в изысканных выражениях констатировалось, что если бы дело касалось только их, то, несомненно, гимназисты удовлетворились бы единственно наказанием непосредственного виновника инцидента, но поскольку была затронута честь дамы, то без искреннего раскаяния всего мужского состава реального училища, прощения не будет. В случае отказа от выполнения требования ультиматума, учащиеся классической мужской гимназии вызывают реалистов на поединок, оставляя за ними право на выбор места и времени сатисфакции.
В тот же вечер на берегу реки собрался Военный совет училища. Ребята расположились на перевернутых лодках и приступили к обсуждению ситуации. Председательствовал Николай в качестве третейского судьи. К удивлению Арсения, Николка-Неваляшка вовсе не рвался в бой, а был склонен свести дело к миру. Мастерство кулачного бойца было одной из причин сорвавшегося бойкота Николки на заре обучения в реальном училище. Не раз он, вставая в стенку наряду с более старшими товарищами, отстаивал честь училища. Но на сей раз Неваляшка был крайне осторожен:
- Господа реалисты, драка будет нешуточной, оскорбление действительно нанесено и нанесено прилюдно. Мнение заинтересованныхгорожан всецело на стороне гимназистов и нам будет трудно вербовать сторонников для усиления. Я в последний раз спрашиваю, если кто знает имя обидчика – назовите! На расправу мы его, конечно, не отдадим, но накажем сами, тем самым продемонстрируем добрую волю и искренность извинений.
- Никаких извинений!
- С Дона выдачи нет!
- Поджарим Синюю говядину!
Воинственные крики показали, что реалисты рвутся в бой. Напрасно Неваляшка призывал товарищей к здравомыслию, эмоции перехлестывали. Никто не слушал разумные доводы. Наглый ультиматум требовал жесткого ответа, и первопричина отошла на второй план. Сенька невольно перевел дух: по счастью Витька остался нераскрытым и на сходке об оскорблении если вспоминали, то мимоходом. Однако расслабляться ни в коем случае было нельзя, поэтому предусмотрительный Арсений заранее своего зверя запугал последствиями и мальчик должен был молчать. Тем более, что еще днем Неваляшка кулуарно попытался выявить нарушителя спокойствия, но «малыши»[20] то ли не знали, то ли молчали.
Между тем приступили к выработке условий поединка. Было решено, что реалисты принимают вызов и назначают бой на три часа пополудни ближайшей субботы. Дуэль должна пройти в форме кулачного боя стенка на стенку. Запрещались удары ногами, драка допускалась исключительно на кулачках. В качестве оружия разрешалось использование предметов школьной формы одежды, но запрещалось использование традиционного для драк оружия, а именно кастетов и стилетов, шпор и крупных камней, однако допускалось использование рогаток. В битве должны были принять участие по десять представителей каждого класса без исключения и возрастных ограничений. Это была особо важная оговорка, ибо при тогдашней системе образования в одном классе могли проходить обучение дети совершенно разных возрастов. Классическая гимназия и реальное училище – вторая ступень среднего образования, на которую поступали в 10-13 лет. Кроме того, действовало железное правило – за плохую успеваемость нещадно оставляли на второй год. Нередко в старших классах великовозрастные «дядьки» с усиками сидели за одной паратой с четырнадцатилетними подростками. На заключительном этапе поединка, если проигравший не покинет поле боя, разрешалось вступление в драку союзников. На том и порешили. На следующий день составленный по всей форме ответ был вручен представителям классической гимназии.
Оставшиеся до дуэли дни были заполнены подготовкой к кулачному бою. В бляхи ремней с буквами РУ заливался свинец. Многие обзавелись свинчаткой и полосками кожи для обматывания кистей рук. Готовились рогатки. Несмотря на запрет использования ног, форменные сапоги были тщательно подкованы, а в каблуки залит свинец. Кое кто из реалистов припрятал запрещенный кастет. Сенька свой кастет всегда имел с собой, гордился им, выполненным по индивидуальному заказу, и не собирался отказываться от его использования. Неваляшка в поисках союзников обегал весь город. Встречался с мастеровыми и докерами, деповскими рабочими и грузчиками, но на сей раз симпатии горожан были явно не на стороне реалистов, поэтому согласились подсобить лишь работники кузнечных цехов и грузчики речного порта.
- Не дрейфь, Никола, - говорил Кирилл, работающий у брата молотобойцем, - соберем наших, они парни крепкие, авось сдюжим гимназию.
По слухам, на стороне гимназистов готовились выступить рабочие железнодорожного депо, носильщики и «коммерсанты», учащиеся коммерческого училища. Наконец наступила суббота – день поединка.
Задолго до начала поединка противостоящие стороны стали сходиться к большому пустырю на окраине города возле небольшой речки, впадающей в Волгу. Ребята мерили ногами пустырь, ощупывая, обживая грядущее поле битвы, кое-кто даже откинул подальше в сторону попавшиеся камни. При этом враги молчали, бросая друг на друга косые взгляды. Наконец подошла малышня, и реалисты с гимназистами разошлись по разные стороны площадки. Вперед выступил неформальный глава гимназистов, сынок председателя губернского суда, Лев Губерман.
- Милостивые государи! – подчеркнуто церемониально, по-книжному обратился он к своим визави. – Вы нанесли смертельное оскорбление и изволите ли выполнить наш ультиматум и тем самым искупить свою вину?
- Нет! Мы приносим свои извинения за недостойный поступок нашего товарища, но не подчинимся унизительным требованиям. – в тон ему отвечал Неваляшка.
- Тогда только поединок рассудит нас!
Стороны изготовились к бою. По традиции перед началом драки стороны приступили к обстрелу позиций врага из рогаток. Реалисты с гимназистами выставили вперед своих лучших стрелков. Одновременно мальчишки посыпали друг друга бранью. То и дело раздавались обидные прозвища:
- Синяя говядина! – кричали реалисты.
- Яичница! – получали в ответ от гимназистов.
- Не сгнила еще селедка?
- Почем у вас копченки[21]?
Звучали оскорбительные частушки:
- Гимназист Иванов любит жрать как боров, гимназистка Иванова располнела как корова!
- Реалист! Реалист! Ты чумазый трубочист!
Этим реалисты и гимназисты раззадорили себя до такой степени, что уже трудно было сдерживаться. Наконец вперед выступили мальчишки младших классов, которые по обыкновению начинали бой после «артподготовки». Ребятня вооружена была ранцами, набитыми книгами. Пока старшие выстраивались в боевой порядок, малыши азартно лупили друг друга ранцами и кулаками. Появились первые жертвы: не счесть было разорванных воротников, затоптанных фуражек, выдранных волос, расквашенных носов.
Время приближалось к четырем часам, и победитель пока выявлен не был. Малыши держались стойко, несмотря на первую кровь, никто не покинул поле боя, хотя многие едва сдерживались, чтобы не разрыдаться. Раздался свист, и звери откатились в сторону: зализывать раны и наблюдать за боем дедов. Две стенки стали сходиться. Неваляшка, как его отец прежде, когда был коренным бурлацкой артели, стоял в центре построения. Сенька, как один из самых умелых кулачных бойцов, тоже стоял в стенке, за два человека от друга. Подойдя вплотную, противники вновь стали сыпать взаимными оскорблениями, пока кто-то не выдержал и не ударил обидчика. В ответ посыпались удары. Уже никто не сдерживал себя. Старинная русская забава началась. Реалисты и гимназисты яростно мутузили друг друга, впрочем, стараясь более целить в грудь противника, нежели в лицо. Сенька молотил направо и налево, не забывая краем глаза следить за Николкой. Тот, оправдывая свое прозвище, стоял неколебимо как скала. Ожесточение кулачного боя нарастало. Появились первые выбывшие, упавшие и отползающие в сторону. Но никто не уходил, и, отдышавшись, снова заступал место в стенке. Постепенно пошли в ход в запрещенные приемы. Кто-то ударил кованным сапогом соперника по ягодице, кто-то просто попытался отдавить ногу тяжелым свинцовым каблуком. А подставленным подножкам уже было несть числа. Потихоньку стали прибывать союзники, которые пока стояли в стороне и наблюдали, подбадривая своих.
Постепенно чаша весов стала клониться в сторону гимназистов. Обычно стычки между гимназистами и реалистами, этими заклятыми врагами, заканчивались в пользу последних. Однако, на сей раз, то ли осознание собственной правоты, то ли пойманный кураж, сделали свое дело, но, спустя полчаса схватки, гимназисты стали одолевать. Реалистов в стенке становилось все меньше и меньше. Побитые, они откатывались в сторону, и возвращение их в строй было под большим вопросом. Уже Сенька дрался рядом с Николкой, и махать кулаками приходилось против двух, а то и трех соперников. Парня так и подмывало достать из кармана припрятанный кастет, но он удерживался от соблазна. Пока против него не оказались Лева Губерман, знатный на весь город боксер, и здоровенный верзила-переросток лет восемнадцати. Им удалось расколоть стенку реалистов, оттеснить Сеньку и взять его в клещи. Николка увидел отчаянное положение друга и стал пробиваться в нему, несмотря на сыпавшиеся на него со всех сторон тумаки. Теперь уже Лева оказался между друзьями. Но, несмотря на подмогу, Сенька уже не мог держаться: разбитая бровь заливала кровью глаза, в голове стучала тысяча молотков, от боли он плохо соображал. Когда на мгновенье представилась небольшая пауза, Сенька достал кастет и надел на руку. «Так надежнее», - подумалось парню. Тем временем на Николку насели трое гимназистов, вынудив его отбиваться от новой угрозы.
- «Бац!» - обмотанный кожаными ремнями Левкин кулак заехал Сеньке по ребрам под самое сердце. Удар был такой силы, что у реалиста перехватило дыхание, и он стал открытым ртом хватать воздух. Держась рукой за ушибленный бок, мальчик стал сгибаться.
- «Бац!» - он пропустил второй удар от верзилы-гимназиста. Кулак заехал прямо в рассеченную ранее бровь около виска. От боли все потемнело у Сеньки в глазах, а когда он, превозмогая боль, открыл глаза, то увидел медленно летящий прямо в лицо кожаный кулак. Сенька успел отклониться от удара Левки и машинально дал отмашку. Страшный удар кастетом врезался Левке прямо в висок. Раздался хруст костей, Сенькин соперник как подкошенный рухнул на землю.
И в это самое время зазвучала пронзительная трель полицейского свистка.

[NbuhRjirby]

Глава 7. Наталка

[align=center]«Ты пеняла – я смеялся.
Ты грозила – я шутил.
И тебя я не боялся!
И тебе самой не льстил
Для меня казалось стыдно,
И досадно, и обидно
Девочке в пятнадцать лет
Как судье давать ответ.»
Иван Крылов
[/align]
С той самой минуты, когда Клавдия ввела в их квартиру Софочку, ее лучшую подругу, Наташа потеряла душевный покой. Нехорошее предчувствие о неминуемости чего-то ужасного, необратимого поселилось в ее сердечке. Выглядела Софочка ужасно: и платье и передник были забрызганы грязью и чернилами. Одежда была пропалена, а на руках багровели волдыри ожогов. Кроме того, от Софьи нестерпимо воняло – оказалось, что от страха подруга обмочилась. К запаху мочи примешивался запах гари и еще чего-то химического.
Следующие два часа были потрачены на приведение Софочки и ее одеяния в божеский вид. Клавдия замочила ее белье и одежду, а Наталка нагрела воды, налила в большую оцинкованную ванну, взбила пену и посадила туда Соню – отмокать. Пока Наталка оттирала разомлевшую в горячей ванне подругу, ее тетка очистила от грязи ботики и попыталась заштопать все, что осталось более-менее целого и чистого из Софьиных туалетов. В конце концов, эта бесполезная затея была оставлена и было решено пока облачить потерпевшую в одежду от Наталки. Правда возникло препятствие в виде разницы комплекций девиц, белье худощавой и стройной Натальи никак не хотело налезать на пышные формы ее подруги. Но с божьей помощью и благодаря умелым рукам Клавдии и эту сложность удалось преодолеть. Наконец через добрых два часа, усталые и умиротворенные, все сели пить чай. Распаренная, размякшая в поданном ей одеяле, София поведала о том, что с ней произошло. При этом она не забывала громко отхлебывать чай из блюдца и заедать его свежими бубликами. Обработанные Наташей мазью из жигулевских трав ожоги были аккуратно перевязаны. По мере рассказа подруги бриллиантовые глаза девочки сначала удивленно расширились, а затем от негодования сузились. Словно не веря, она переводила взгляд с рассказчицы на Клавдию, но та легким опусканием ресниц подтверждала сказанное.
- Что-то теперь будет? – скорее размышляя, чем спрашивая, сказала Наталка.
- Гимназисты этого так не оставят. Их прилюдно оскорбили! Они теперь будут мстить! – ожесточенно сказала Софочка.
- Да, пожалуй, будет драка. – подтвердила и Софины предположения Клавдия.
- Нет, ну мы же цивилизованные люди, а не дикари какие-то. Разве нельзя решить все дело миром?
Наташа продолжала цепляться за соломинку. Уж она-то знала, что ЕЕ Николка будет в первых рядах драчунов. Угнетало, что на этот раз он будет не на правой стороне.
- Ублюдков надо наказать! Быдло распоясалось и его надо загнать в стойло. – с невиданной злостью и ожесточением продолжала твердить Софочка. – Скот должен знать свое место!
С изумлением и неприязнью, словно открыв что-то новое, мерзкое и грязное, смотрела Наталка на свою подругу. Впрочем, она обратила внимание, что и Клавдии оказались не по нраву эти слова. А Софа, словно не замечая, что в воздухе повисло осуждающее напряжение, дала волю своему раздражению:
- Не понимаю тебя, Натали, как вообще можно дружить с этими свиньями, которые вчера только из хлева вылезли?!
- Я своих друзей выбираю не по происхождению! – отчеканила Наташа, которую к тому же давно бесило офранцуживание ее имени гимназистками, девушка предпочитала, чтобы её называли по-крестьянски, Наталкой. - Они славные ребята и мои друзья детства. Уж с ними-то я точно, как за каменной стеной и знаю, что в отличие от жеманных женоподобных гимназистов, они меня в обиду не дадут.
После Наташиной отповеди в гостиной повисло напряженное молчание, впрочем, скоро прерванное приездом родителей Софьи.
Когда полные праведного гнева Софьины родители увезли девочку, Клавдия тоже дала волю словам. При чем некоторые из которых были непечатными:
- Подумаешь, цаца какая! Да мальчишки всю жизнь такими делами балуются. А ее чуть тронули, и она уже чуть ли не убивать готова. Представляешь, а что будет, коли натоящая война начнется! Вмиг все озвереют и станут убивать друг друга, благо ныне способов убийства куда как более, чем в средние века придуманы. Мальчишки! Ведь покалечатся почем зря. Давай, дочка, спасай своего кавалера.

Самое любопытное, что в душе осознавая правоту Клавдии, Наталка никак не хотела мириться с выводами. «Надо что-то делать! Надо что-то делать! Это надо как-то остановить!» - постоянно стучало в ее голове. Девушка только укрепилась в этой мысли после разговора с Николкой на следующий день после происшествия. После посещения гимназии, где все только и говорили о происшествии и ультиматуме, который мальчики из гимназии предъявили реалистам. Наталке было мучительно видеть, как рассудительных в общем-то девушек обуяла жажда мщения и желание расправы. В гимназии царила атмосфера ненависти, которую разделяли в том числе и те девицы, которые раньше не считали предосудительным в открытую встречаться с реалистами. Гимназистки возвели Софочку едва ли нее в ранг героини и предвкушали удовольствие от вида коленопреклоненных перед ними мальчишек. Под впечатлением от увиденного и услышанного в гимназии, Наталка была полна решимости уговорить Колю принять условия ультиматума. Но тут ей суждено было узнать меру мальчишеского упрямства и самолюбия и убедиться, что ее чары над мальчиком небезграничны.
Когда раздался долгожданный звонок, Наталка было попыталась напустить на себя неприступный и строгий вид, который так ей помог во время первой размолвки. И не смогла. Глаза девушки, самолично открывшей дверь Николке, горели лихорадочным тревожным огнем. В них было беспокойство и решимость, что очень тронуло юношу.
- Я все знаю! – без обиняков и обычных приветствий начала Наталка. – И считаю, что вы не правы.
- А кто спорит? Я сам мечтаю найти мерзавца и проучить как следует.
- Правда? – с надеждой спросила девушка. – Значит, вы приняли условия?
- Нет! Так не пойдет! Одно дело – наказание виновного, другое – унижение, которому хотят подвергнуть всех. К тому же, это не только мне решать. Я бы может и принял, но честь реалиста, законы нашего братства не позволяют мне этого сделать! Тем более, когда я сказал проучить, это не означало отдать его на расправу копченкам. Мы и сами можем отдуть его так, что мало не покажется. Но его нет! Мы не знаем, кто учинил такое. А если бы знали, то все равно не отдали.
- «Честь», «законы», «братство» - за этими словами стоит только глупое соперничество между гимназистами и реалистами и желание выгородить своих. И что они стоят эти слова, если из-за них могут пострадать люди? Ведь теперь будет драка? Будет ведь?
- Пожалуй. – со вздохом признал Николка. Ему самому не нравилась эта идея, не хотелось в выпускном классе портить себе репутацию. Но все его расспросы среди малышей, о том, кто виновник, ничего не дали. – Нам остается только драться.
- Покайтесь! Пять минут позора, зато все целы останутся… - начала, было, Наталка, но осеклась, наткнувшись на ставший ледяным взгляд Николки.
- Покаяние может быть только добровольным. Иначе это не покаяние, а принуждение! – сам того не замечая, Николка почти слово в слово повторил фразу, сказанную Колоссовским давеча за обедом. – Мы бы, может, и сами придумали, что-то подобное, но когда разговаривают языком ультиматумов, то это похоже на желание унизить.
- Тогда я тоже буду солидарна со своими подругами. Обещай ради меня, ради нас с тобой, что не допустишь поединка? – прибегла к последнему аргументу девушка.
- Нет! – неожиданно твердо сказал Николка. Сказал, как отрезал, хотя у самого кошки на душе скребли.
- Значит все, кончено?
- Как знаешь. – пожав плечами, ответил юноша.
Все было сказано. Дальнейший разговор стал бессмысленным, Николка развернулся и ушел. Обоим хотелось плакать, вот только глаза оставались сухими.

Все последние дни до поединка и Николка больше не появлялся, и девочка сама гнала мысли о нем прочь. Да только желание не властно над мыслями, и, размышляя, Наталка пришла к мысли, что Николка не мог поступить иначе. Но и она способна на поступок. «Надо что-то делать! Надо что-то делать! Это надо как-то остановить!» - постоянно стучало в ее голове. Ощущение, что должно произойти что-то непоправимое, не покидало ее. Наконец в день поединка пришло решение. Ни секунды не размышляя, она обулась, надела шляпку и бросилась вон из дома.

[NbuhRjirby]

Глава 8. Яблоков

[align=center]«Как время беспощадно скоротечно
И, кажется, страна идет ко дну…
Но лишь учитель зажигает свечи,
Когда клянут другие темноту.»
И. Львова[/align]

Субботним вечером директор городского реального училища Максим Фролович Яблоков по обыкновению прогуливался в городском саду с домочадцами. Он любил эту пору года. Начало мая для него означало перерождение природы. Что может быть прекраснее запахов молодой листвы и первых цветов! Буйные, незапыленные ветром и не опаленные зноем, ярко зеленые майские краски, первые, очнувшиеся от зимний спячки шмели и пчелы, спешащие на первоцвет, и радостно щебечащие птицы, затевавшие свои брачные певческие соревнования, - все это настраивало на благостный, даже благодушный лад. В такие минуты хотелось всех любить и пригонять вон из своей головы тяжелые мысли. Но тяжелые мысли одолевали и никак не хотели покидать голову. Поэтому Максим Фролович против обыкновения был хмур и не обращал внимания на весеннее буйство возрождающейся природы. Неужели двадцатилетние плоды его усилий пойдут насмарку из-за глупой шалости желающего самоутвердиться мальчишки? Уже давно в городской думе ходят проекты экономии бюджета путем сокращения расходов на образование. Как-то получилось, что именно у реального училища не нашлось высоких покровителей и именно его хотят сократить городские бюрократы. До сих пор силой своего авторитета Яблокову удавалось отстоять профессиональную техническую школу, что будет теперь, когда случай в парке возбудил такой общественный резонанс?
Но в этот момент что-то отвлекло его внимание, словно Максим Фролович почувствовал чуждое вторжение в его размышления. Он недовольно поднял голову и его взгляд уперся во взволнованный девичий затылок. Судя по тому, что тихонько ойкнула его супруга, для нее появление девчушки было тоже неожиданным.
- Ваше превосходительство[22], дозвольте слово молвить? - Девушка сделала книксен и низко опустила голову.
Максим Фролович отметил, что девица еще очень молода, одета в простое серое платье гимназистки с легкой накидкой поверх платья, волосы на непокрытой голове собраны в обычный пучок.
- Что Вам угодно, сударыня? – против своего обыкновения довольно сухо начал он.
- Сегодня… Они… Драка… - сбивчиво скороговоркой заговорила девочка.
Положительно ничего нельзя было понять.
- Кто они? Какая драка? – переспросил Максим Фролович.
Он этих вопросов девица смутилась еще больше и, всхлипывая, продолжила говорить загадками:
- Реалисты… Гимназисты… Ультиматум…
- Да ты что, Максим Фролыч, разве не видишь, что милое дитя скоро совсем расплачется? – решила спасти ситуацию супруга. – Пойдемте, милочка, присядем на скамеечку, успокоитесь и расскажете Максиму Фроловичу все по-порядку.
С этими словами обширнейшая Маргарита Павловна приобняла девушку и, ласково поглаживая, усадила на скамейку, и сама села рядом. Постепенно Наталка, а это была она, успокоилась и поведала Максиму Фроловичу о событиях последних дней.

«Старый осел», - подумал он про себя, когда все стало ясно. Он-то думал, что всяческих официальных извинений от руководства училища и обещания найти, разобраться и наказать охальника будет достаточно. Пока взрослые политесы друг перед другом выписывали, дети решили все по-своему! Непростительно педагогу с таким стажем не просчитать вариант с уличной дракой, обставленной в виде дуэли. Девушка права, ожесточенье схватки может привести к несчастью и усугубить ситуацию.
Всю свою жизнь Максим Фролович Яблоков посвятил делу народного просвещения, был сторонником всеобщего равного всесословного образования. Ради этого пожертвовал научной карьерой. Был известным ученым-славистом, а возглавил техническое учебное заведение. Презирал чины и звания и гордился тем, что он выходец из простого народа, а дослужился до гражданского генерала и потомственного дворянина. Честью не торговал и был вторым отцом для нескольких поколений реалистов, которые за глаза называли его «Батей».
Особую известность Яблоков приобрел в период волнений 1905-го года, когда смог удержать учащихся реального училища от революционного выступления. Это было время, когда забурлили не только заводы и университеты. Многие из «сочувствующих» революции старшеклассников гимназии, коммерческого и реального училищ принялись фрондировать и показывать свое отношение к власти, демонстративно нарушая установленную форму одежды – надевали русские рубашки-косоворотки, подпоясанные бечевкой, которые осенью и зимой носили под куртками, крепили красные банты к кокардам фуражек, посещали маевки. А один из учеников демонстративно явился в училище в красной рубашке. Он всячески "козырял" своей рубахой, надзиратели были бессильны, товарищи ходили за ним толпой и были в полном восторге. Батя попросил позвать "преступника" к нему. Тот явился, но не один, а с группой поддержки – товарищами, готовыми «дать отпор посягательствам на свои права».
– Что это у вас надето? Ведь вы же знаете, что в гимназию надо ходить одетым по форме? – спокойно и с маленьким оттенком брезгливости обратился Батя.
– А почему же я не могу надеть красной рубашки? – довольно развязно спросил реалист.
Свита его восторженно насторожилась: «Сейчас они поспорят». Но директор решил не давать повода для волнения и при этом не дать нарушить устав заведения. Он знал, что благодаря времени и всей сложившейся в средней школе конъюнктуре из этой рубашки может разрастись целая история, которая может взволновать училище.
– Ах, вы же, взрослый и сознательный юноша, не понимаете, почему ученику реального училища не подобает надевать красную рубашку? – сурово и несколько повысив голос, произнес Батя. – Ходите в косоворотках, демонстрируя любовь к истории своего народа, а не знаете элементарных вещей! Дело в том, что красная рубашка являлась всегда форменной одеждой палача: красная для того, чтобы на ней не были заметны капли крови казнимого. Поняли вы теперь, насколько она на вас неуместна? Отправляйтесь домой и переоденьтесь, – закончил Яблоков, уходя в свой служебный кабинет. – Я убежден, что вы поняли.
Возражений не последовало, ожидавшегося диспута не состоялось, инцидент был погашен в самом зародыше.

Вот и сейчас в этот цветущий майский день директор реального училища был поставлен перед не менее сложной ситуацией. Некоторое время он раздумывал, оценивая ситуацию. Информация, полученная от девочки-гимназистки, лишь только усугубляла проблему, над которой недавно размышлял. «А ведь, действительно, мальчишки, могут и покалечить друг друга в пылу драки!» – подумалось Яблокову. Что же предпринять? Просто подойти к постовому и все рассказать? Не годиться! Слишком долго. Пожалуй, и посещение полицейского участка не поможет! Слишком неповоротлива бюрократическая система. Вот оно! Надо срочно нанести визит обер-полицмейстеру города. Его я знаю лично. Он поймет! Максим Фролович резко поднялся:
- Едем! Тот час же.
- Куда? – глаза девочки расширились от испуга. - Никуда я не поеду! И вообще, зря я вам это рассказала. Мне не простят, если узнают.
Максим Фролович все понял, девочка и так совершила поступок равноценный подвигу, и большего требовать от нее он не имел права.
- Сударыня, милая, спасибо, что доверилась старику и рассказала. Обещаю, что информация будет употреблена во благо, и ни одна живая душа не будет знать об источнике сведений. А сейчас иди домой, все, что в твоих силах, ты уже сделала.
И к супруге:
- Душечка, будь добра, отведи нашу гостью домой. А мне еще надо навести визит.
Полицмейстер города, только подтвердил свою репутацию бульдога: несмотря на то, что его оторвали от увлекательнейшей шахматной партии, он все понял довольно быстро и зателефонировал сразу в полицейское управление. И вскоре на место происшествия выехали три полицейских пролетки.

[NbuhRjirby]

Глава 9. Сенька

[align=center]«С кровавой битвы невредимый
Лишь он один пришел домой».
Михаил Лермонтов[/align]
За первым свистком раздался такой же продолжительный второй, и сразу третий… Па дороге, ведущей к пустырю, показались пролетки набитые полицейскими. Следом за полицией пылил и отчаянно сигналил клаксоном автомобиль его высокропревосходительства господина полицмейстера. С первыми трелями свистка драчуны с обеих сторон бросились врассыпную, оставляя на поле боя ранцы, ремни и фуражки. Полицейские, на ходу спрыгивая с экипажей, устремлялись вылавливать разбегающихся драчунов. Вместе с ними устремился и вездесущий Колоссовский, непонятно как оказавшийся в автомобиле полицмейстера. Готовые ввязаться в драку, причем за разные стороны конфликта, кузнецы и железнодорожники, объединились и дружно рванули с поля боя.
Несмотря на шум в голове, боль в боках и тяжесть в ногах Сенька сумел оценить обстановку, сбросил окровавленный кастет и дал деру подальше от места драки. Сначала он, как и большинство школяров, метался как заяц, но затем заприметил брошенную кем-то неподалеку перевернутую лодку и залез под нее. И правильно сделал: метнувшихся в сторону драчунов методично, по одному, вылавливали жандармы, успевшие окружить пустырь.
Под остовом полуистлевшей лодки было относительно безопасно, пахло запахом гнили и рыбы, сверху время от времени на парня сыпалась труха. Сенька отдышался и, осматривая сквозь многочисленные дырки поле битвы, предался размышлению: «Что-то теперь будет? Что с Левкой? Зачем я взял этот злосчастный кастет? Может все и сойдет, если ранение оказалось небольшим. Хорошо, что успел скинуть кастет, возможно, его и не свяжут со мной, мало ли что произошло в суматохе». Понемногу ужас, который он испытал по поводу ранения Левы, уступил место трезвому расчету, особенно после увиденного. А взору прильнувшего к щелке реалиста предстал пустырь с безжизненно лежавшим телом гимназиста. Над телом склонился Николка, пытаясь привести Левку в чувство. Сенька видел, как к телу подошли сначала Колоссовский, затем какой-то крупный полицейский чин вместе с Батей, как ребята окрестили своего директора, немного погодя подоспели медики на карете скорой помощи. Колоссовский наклонился, взял за плечи Николку и заставил подняться. Было видно, как полицмейстер с инженером и директором о чем-то расспрашивают Колю, а подошедший врач принялся осматривать тело Левки. Последующее заставило похолодеть сердце мальчишки: после осмотра доктор накрыл Левкино лицо простыней, повернулся к полицейским и медленно покачал головой из стороны в сторону. Все сняли головные уборы, а Николка, уткнувшись в плечо Казимиру, зарыдал.
После этого сразу изменилось отношение к Николке. По знаку полицмейстера к гимназисту подошли два жандарма, взяли его под стражу и повели к полицейской карете. Санитары уже уносили труп, когда инженер, уже некоторое время рыскавший глазами по земле, вдруг наклонился и поднял что-то валявшееся в пыли. «Нашел-таки!» - догадался Сенька: «Видит бог, я этого не хотел! Я хотел только поссорить их, а теперь кастет свяжут с Николкой и искать виноватого не будут. Николка, если что и видел, то промочит из солидарности, да и кто теперь поверит ему. Ну почему, почему он не удрал как все! Ох уж эти его идеалы, теперь отдуваться за всех будет!»
Немного погодя, когда все утихло, и злосчастный пустырь опустел, Сенька покинул свое укрытие, и в задумчивости опустился на лодку, послужившую ему убежищем. Смесь чувств обуревала мальчугана. Это был и страх, и раскаяние о содеянном, и жалость к другу, которого сам же и подвел под монастырь, и облегченье оттого, что остался нераскрытым. А ведь эта ситуация дает новый шанс! Сенька внезапно осознал, что его комбинация по дискредитации дружка удалась с лихвой. Теперь Николка исчезнет из Наташиной жизни далеко и надолго и грех этим не воспользоваться. Приняв решение, Сенька, даже не потрудившись привести себя в порядок, помчался по известному адресу.

Дверь в известную квартиру открыла она сама. По ее лицу видно было, что переживала, видно было, что готовилась к встрече, напустив неприступный вид. Но явно не ожидала увидеть того, кто пришел и неприступный вид сменился растерянным.
- А, это ты… - протянула Наталка, а это была она, разочарованно. – А я думала, ты сейчас на пустыре.
Но Сеньке не было дело до анализа сложных движений Наташиной души, надо было ковать железо пока горячо:
- Я только что оттуда, нас жандармы с казаками разогнали.
Только теперь Наташа обратила внимание на порванный воротничок гимнастерки, запекшуюся на брови кровь, мятые брюки своего друга. «Значит, все уже закончилось. А он даже не пришел! Сеньку прислал», - с досадой подумала девочка. Но задуманный спектакль требовалось доиграть до конца, Наташа не сомневалась, что Сенька все передаст другу. Поэтому, напустив безразличный вид, произнесла как можно равнодушнее:
- Мужские дела меня не волнуют. Деритесь сколько хотите!
И развернулась, чтобы уйти. Семен крикнул вдогонку:
- Наташа! Колю арестовали.
Девочка замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.
- Арестовали? За что?
- Он человека убил! Леву-гимназиста. В драке.
- Убил? Как же так?
С Наташиного лица в одно мгновенье слетело неприступное выражение, и на нем отразилась растерянность и беззащитность, а прекрасные глаза, из-за которых собственно и началась эта заваруха, стали мокрыми. Девочка часто заморгала ресницами, невольно пытаясь согнать предательские слезы.
- Точно! Его прямо возле тела задержали.
С полминуты Наталка что-то обдумывала, потом от нее снова подуло холодом:
- В любом случае меня это не касается. А Николка? Нет у меня друга с таким именем!
И хотела уйти, но не смогла, словно что-то надломилось у нее внутри. Развернулась к Сеньке, спрятала лицо у него на груди и горько-горько, уже не сдерживаясь, зарыдала:
- Да как такое могло произойти? Он же мухи не обидит! Скажи?
Мальчишка был на седьмом небе от счастья и только поглаживал Наташины волосы. Наконец, дав девочки выплакаться, сказал, стараясь скрыть ликование:
- В пылу драки и на такое бывает.
Постепенно глаза у девочки высохли, а голова приобрела способность соображать.
- Ой, да ты весь в крови, и одежда все порвана. – Она сделала вид, что только сейчас обратила внимание на состояние Сеньки. – Пойдем, я тебя приведу в порядок.
Наталка взяла юношу за руку и потащила вглубь квартиры, несомненно, намереваясь поподробнее расспросить его о событиях на пустыре.
Сенька торжествовал: его затея, кажется, удалась.
Через день Сенька вновь прибежал к Наталке с ошеломляющей новостью:
- Николка сбежал из-под ареста!
- Зачем он это сделал, дурачок! – отчаянно вырвалось у Наталки, а затем уже значительно спокойнее. – Как же так?
Сенька и сам знал немного, но подробно пересказал циркулирующие слухи о том, что у Николки нашлись сообщники, которые помогли ему сбежать из полицейского участка. Весь город только и обсуждал убийство на пустыре и побег подозреваемого. Громко и в открытую смеялись над полицией, от которой смог удрать простой мальчишка. Многозначительно улыбаясь, говорили иронически:
- Воистину, моя полиция меня бережет!
И снова прекрасные глаза были на мокром месте, и снова Сенька выступил в роли утешителя. Похоже, это дело уже начало ему нравиться.

Все последующие дни Сенька почти ежедневно наносил визиты Наталке. Он приходил к ней с последними известиями о настроениях в городе и о поиске беглеца. Выслушивал слова проклятия в адрес их общего друга, сменяющиеся беспокойством о доле «бедного Николаши». А вести из города для сбежавшего юноши складывались пренеприятно. Вчерашний кумир общественного мнения превратился в парию. Боготворившие и превозносившие Неваляшку журналисты теперь не называли его иначе как «кровавый убийца» и «мясник». Местная пресса приписывала убиенному Левке всяческие, совершенно несвойственные ему добродетели, и требовала суда над убийцей. Ни одно издание нимало не сомневалось в официальной версии и на роль убийцы будущего «светоча русской демократии» единодушно был назначен многострадальный Николка, что принесло облегчение Сеньке, боявшегося серьезного следствия. «Гордыня одолела юношу» после победы над Великим Арапом, писали про Неваляшку, сообщали, сто он стал надменным и неуправляемым, почувствовал вседозволенность. Нашлись поганцы среди реалистов, поведавшие репортерам о нескольких неприглядных, большей частью выдуманных историй, представлявших обвиняемого в невыгодном свете. Нахватавшим «жареных фактов» журналистам было невдомек, что в большом ученическом коллективе, сколько человек – столько и мнений, что интервьюированные – гнусные типы, наказанные Николкой, как неформальным мировым судьей, за отвратительные поступки против своих же товарищей. Председатель губернского суда Галабин выступил в «Губернских вестях», требуя от городских властей найти и судить убийцу сына. Во всей этой вакханалии потерялось опубликованное мелким шрифтом на последней странице мнение Максима Фроловича Яблокова о невиновности Николки и необходимости беспристрастного расследования случившегося. В принципе Наталка все знала и видела, да только слышать все это из уст друга было вдвойне невыносимо.
Собранные сведения Сенька передавал бедной девочке во всех подробностях, иногда даже сгущая краски, с садистской мстительностью наблюдая душевные терзания Наталки. У него выработался целый комплекс «утешения»: рассказывая, он брал девочку за руки, добившись слез, прижимал ее к себе и гладил по спине, а слушая ее рассуждения, приобнимал за талию. Все шло хорошо, да что-то нехорошо. Два обстоятельства мешали осуществлению Сенькиного плана. Парнишка никак не мог избавиться от всепроникающего взгляда Клавдии. Казалась, старая дама все видела и все понимала. Сенька не без оснований предполагал, что она его невзлюбила с момента, когда он в первый раз переступил порог этого дома.
- Чтобы она провалилась, эта гадкая старуха! – часто в сердцах повторял про себя Сенька и добавлял: - Ведьма!
Но это за глаза, а так визитер казался верхом учтивости:
- Мое почтение, Клавдия Игоревна! Как ваше здоровье?
Если бы знал мальчуган, что для свободной женщины, ведущей независимый образ жизни, это был самый ненавистный вопрос, напоминающей о ее годах.
В общем, на старуху можно было бы и не обращать внимание, если бы не второе но, которое касалось самой Наталки. Несмотря на полное смятение в своей душе и перепады настроения от проклятий другу к едва ли не материнскому желанию его защитить, девочка упорно не желала признавать Николку убийцей. Это было не истовое желание докопаться до истины, а почти мистическая убежденность, девичья вера вопреки всем фактам, в невиновность ее Николки.
- А я не верю, не верю что Николка стал убийцей. Он не мог убить человека просто так! – повторяла она как заклинание, как молитву.
Эта вера помогала ей держаться, посещать занятия, вести себя так, будто ничего не произошло. Поэтому все ухаживания Сеньки она принимала безучастно, дозволяла, но не откликалась.
В конце концов, парню просто надоело ждать, и он допустил ошибку. Сенька решился пойти на штурм в один из дней, когда они по обыкновению сидели рядом на диване, девушка предавалась своим невеселым размышлениям, а свежий кавалер обнимал ее за талию. Тут Сенька решился и, наклонившись к девочке, впился в ее губы страстным, как ему казалось, поцелуем. Наталкины губы поначалу привычно раскрылись и ответили на поцелуй, но вдруг в одно мгновенье сжались и стали твердыми и сухими. Одновременно девочка двумя руками уперлась в его грудь и стала отталкивать. Понимая, что все пропало, Сенька усилил напор и еще сильнее прижал девушку к себе. Некоторое время продолжалась борьба, пока Наташе не удалось отпихнуть неудавшегося ухажера. Запыхавшийся Сенька с пунцовым лицом переводил дух и смотрел на такую желанную и такую неприступную Наталку, на ее плотно сжатый рот и метавшие гневные молнии лучистые глаза.
- Ты чего? – только и спросила девочка строго у красномордого Сеньки.
- Да я… - он попытался оправдаться, да понес что-то совсем нечленораздельно-невразумительное.
А Наталка брезгливо оттерла рот платком, словно очищаясь от чего-то противного, и произнесла роковую фразу:
- Я думаю, тебе более не следует сюда приходить!
Юноша машинально надел фуражку и с видом побитой собаки поплелся к выходу. У входной двери он обернулся и попытался улыбнуться:
- Это все?
- Все!
- Но я могу рассчитывать, что мы будем общаться?
- Конечно, ведь мы друзья. – сказала Наталка и презрительно скривила губы.
Это было полное фиаско.

[NbuhRjirby]

Часть третья. Друзья

Глава 10. Колоссовский

[align=center]«Если вы есть – будьте первыми,
Первыми, кем бы вы ни были.
Из песен – лучшими песнями,
Из книг – настоящими книгами».
Роберт Рождественский[/align]

Сразу после событий на пустыре Казимир Ксаверьевич Колоссовский, до этого живо интересовавшийся событиями и, мало того, принимавший активнейшее участие в полицейской акции, внезапно потерял к ним интерес. Он наскоро попрощался с полицмейстером города, раскланялся с директором реального училища, перекинулся парой слов с задержанным реалистом и его конвоирами и убыл в неизвестном направлении, явно куда-то спеша. Вся оставшаяся часть дня была наполнена, казалось бы, хаотичными и беспорядочными передвижениями и действиями инженера.
Сначала он, понятное дело, нанес визит владельцу одной из местных кузниц Алексею Георгиевичу Заломову. Нежданный визит вызвал нешуточный переполох, отчего все смешалось в доме Заломовых. Наконец после стенаний хозяйки дома гостя усадили пить чай. За чашкой чая хозяева и их гость что-то горячо обсуждали. Горничной Варваре, молоденькой любопытной девице, привыкшей быть в курсе домашних событий, удалось лишь уловить некоторые обрывки фраз:
- Вот поганец, утворил… Что теперь будет… Большая мзда понадобиться… О наших планах пока придется забыть… - это от хозяина.
- Бедный мальчик…. Надо выручать парня… Зина поможет, ручаюсь… - это перемешивая причитаниями, вроде произнесла хозяйка дома.
И, наконец, от господина инженера горничная расслышала:
- Всех денег не хватит… Разбираться не будут… Пусть отсидится… Надо сейчас, пока не поместили в управление… Удобный случай… Решайтесь…
После этой фразы господа куда-то засобирались и вышли из дома.
Горничная недолго была в недоумении, ибо ее к себе позвала Катерина Евграфовна, хозяйка дома. Она поручила передать горничной записку Мадам Зи-зи. Мадам Зи-зи, а по-простому Зинаида Архиповна, хозяйкина подруга, жила по известному адресу, а именно в срамном доме, содержательницей коего была. Госпожа довольно часто посылала горничную в бордель с мелкими поручениями для своей подруги и девушка каждый раз ходила в эту обитель разврата с примесью стыдливого отвращения и любопытства. Прочитав записку, мадам Зи-зи моментально оделась и поспешила к своей подруге, благо по непонятной иронии в губернском городе С. большинство борделей находилось на одной улице с кузницами. Сердечно расцеловавшись, обе дамы уединились в дальней комнате, не забыв плотно закрыть двери, поэтому как не тщилась любопытная Варвара узнать хоть что-то, она ничего не расслышала.

Выйдя от Заломовых, инженер направился в сторону полицейской части, в которую временно отвезли арестованного. За свои года деятельная натура Казимира Ксаверьевича успела объездить всю Россию, побывать на исторической Родине, стать участником едва ли не всех революционных партий и тайных обществ, коих немеряно расплодилось в России с началом века. Вернувшись в город, ставший родным, Колоссовский с одной стороны близко сошелся с сильными мира сего города, с другой стал кумиром местной молодежи, организовывав самый популярный революционный кружок. В его кружке место нашлось всем: эсдеки мирно спорили с эсерами, анархисты произносили пламенные речи о ликвидации государства, а бундовцы картавыми голосами отстаивали проект какой-то особой для них внутренней автономии в России. Причем никто не мог однозначно судить о подлинных взглядах самого инженера, представители каждого течения считали его своим, а он сам не без успеха поддерживал эту иллюзию. На самом деле Казимир с презрением относился к революционной молодежи, считая их занятие блажью и недостатком воспитания.
- Эти молодые люди с горящими глазами и чистыми сердцами, если дать им волю разрушат все вокруг, столько бед натворят, что потом десятилетия из устроенного ими дерьма выбираться придется. – примерно так рассуждал поляк. Но Россию ему было не жалко, если только немного, да и Польшу тоже – он любил свою далекую Родину отвлеченно, она была для него чужой. Инженер практик, считавший только практику критерием истины, готов был ради этого пожертвовать целой страной:
- И если Российской империи суждено быть запалом для великого эксперимента, то почему бы нет?
С местным истеблишментом было сложнее. С головкой города его роднила страсть к экзотерике и членство в популярном тайном обществе, наподобие масонского. Оно называлось Братство Звезды, адепты общества вели свою родословную от Древних, заселивших в незапамятные времена Землю и Несущих Свет Древних Знаний людям. Общество было мутным насквозь, но очень популярным, ведь каждому мало-мальски значимой персоне хотелось быть одним из избранных. На этом мелком тщеславии и сыграли организаторы и, не выпячиваясь сами, раскинули сети по всей России, вербуя своих сторонников. Губернские масоны полушепотом переговаривались, что дескать сам Государь Император изволит состоять членом сего общества. Колоссовский не видел противоречия в своих двух тайных ипостасях, ибо коренные, революционные изменения предполагала программа и революционеров, и масонов.
Зайдя в полицейскую часть, инженер сразу отметил некоторое оживление и многолюдность. Воинственный пыл и азарт, охватившие полицейские чины этого полицейского стана во время разгона кулачного боя, еще не успели остыть. Бравые усачи, с висевшими на боку шашками, неторопливо скручивали папироски. Городовые и околоточные вместо патрулирования улиц и работы в околотках курили и обсуждали недавние события. Всех задержанных во время рейда уже отпустили к мамкам и папкам и только безучастный ко всему Николка одиноко сидел в углу «кутузки». К явлению господина инженера эта публика отнеслась совершенно спокойно, тем более, что многие видели его на операции в компании с самим полицмейстером. Колоссовский заранее заготовил несколько незначительных вопросов, кои якобы требовали незамедлительного обсуждения со становым приставом или урядником[23]. Они касались работ по электрификации трамвайной линии, проходившей в аккурат по территории этого участка. Дело в том, что городские власти, едва ли не первые в России, намеревались в этом году завершить полное переоборудование трамвайного транспорта с конной на электрическую тягу. Казимир Ксаверьевич с его неуемной энергией и жаждой нового с энтузиазмом подключился к этому грандиозному проекту. Урядник не уловил подвоха, и они вместе с инженером с добрых полчаса елозили по карте города, обсуждая места и удобное время проведения работ. После чего Казимир Ксаверьевич откланялся и отправился в условленное место, по пути зайдя в губернский театр.

Спустя некоторое время в кузнице Заломовых собралось шестеро. Алексей Заломов поджидал заговорщиков вместе со своим лучшим молотобойцем Кириллом. Мадам Зи-зи привела с собой молоденькую проститутку, почти девочку в вызывающе броском наряде. Последними пришли Колоссовский с бледным молодым человеком, гримером местного театра, имевшим помятый вид заправского выпивохи.
Увидев девицу, пришедшею с Мадам, Кирилл неожиданно для всех воскликнул:
- Глаша, ты?
Подошел и обнял изрядно смутившуюся девушку.
- Кирилл, ты что, знаешь ее? – удивленно спросил Заломов.
- Она моя невеста!
- Прекрасно! – перебил всех вошедший инженер. – Им и играть почти ничего не придется. Ну, приступим к обсуждению деталей операции. Мадам, что у Вас?
Мадам достала пузырек жидкостью:
- Вот, мои девочки иногда пользуются, если клиент неугомонный попадется. Несколько капель в алкоголь и клиент будет спать до утра как младенец и, главное, без всякого вреда для его здоровья, а поутру с трудом вспомнит произошедшее с ним.
- Это то, что нам надо! А теперь, молодые люди, обговорим вашу работу. Надо торопиться, уже темнеет, а вам еще гримироваться. Не волнуйтесь, гример профессионал и надежный товарищ, так разукрасит, что не только полицейский – мама родная не узнает.
В конце собрания инженер добавил:
- Кстати, вас, Алексей Георгиевич и вас, Зинаида Архиповна, я попрошу организовать два звонка в полицейское отделение.

Пока гример тщательно приделывал новые лица участникам интермедии, Колоссовский тщательно проинструктировал Заломова и Мадам Зи-зи, обращая особое внимание на строгое соблюдение временных интервалов, после чего отпустил их. Гример еще продолжал работать, и Казимир Ксаверьевич достал папиросу и стал нервно мять ее в руке – время уже поджимало. Вовремя вспомнил, что курить в кузне строго-настрого запрещалось, ничего не оставалось, как вложить папиросу обратно. Еще раз попытался разобраться в мотивах всего поступка. То, что мальчик не повинен в убийстве – ясно как божий день, но свои мысли по этому поводу инженер предпочел держать при себе. Ясно и то, что разбираться никто не будет, Николку примерно и показательно сурово покарают, поломав парню жизнь, при этом власти покажут общественности и начальству свое рвение, дабы никто не усомнился в их способности блюсти порядок в городе. Влюбленная парочка будет разлучена на долгие годы, если не навсегда. Но ему-то что до судьбы двух влюбленных детей? Больше всего на свете Колоссовский боялся показаться слабым и сентиментальным, однако именно слабость он уже один раз проявил в отношении этих подростков. Это было после первой размолвки Наталки с Николкой, когда расстроенная девушка пришла к нему с неудобными расспросами о революционном движении и революционерах. Против своего же правила не рассказывать молодежи об истинных целях и последствиях революции, он неожиданно расчувствовался и разоткровенничался, сняв ореол романтизма с революции в глазах девушки. Наталка помирилась с парнем и охладела к революции, став значительно реже посещать революционные сходки.
- Нет, сентиментальность тут ни при чем! – нашел отговорку для себя инженер. – Побег от возмездия обвиняемого в убийстве – такая оплеуха власти, что она не будет полностью дискредитирована и не скоро отмоется.
Казимир просто не хотел признаваться себе, что испытывает щемящее нежное, почти родительское отношение к чувствам двух молодых любящих сердец и волей- неволей опекает их.
Иначе как объяснить свой сегодняшний послеобеденный визит к полицмейстеру.
- А-а, господин революционер, милости просим! – приветствовал его полицмейстер в своей любимой манере. – Заходите, давненько мы с вами партию в шахматы не разыгрывали.
- С удовольствием, царский сатрап, - принял шутливый тон Колоссовский. – Доставьте мне удовлетворение полакомиться вашим королем. Мат ему обеспечен!
- В свою очередь я рассчитываю защитить своего короля и уничтожить все ваши фигуры.
Пикируясь таким образом, старые соперники расставляли фигуры на доске. И революционер, и охранитель состояли в одной секте – Братство Звезды, вслух они об этом не говорили, а только многозначительно переглядывались. У каждого своя работа, у революционера – ниспровергать, у полицейского – ловить, но все это – тлен, суета на фоне великой цели, адептами которой являлись члены тайного общества. Конкретики в целях не было ни на грош, так – общие слова, но верили и считали, что некие Верховные Магистры, которых, правда никто и в глаза не видел, знают и в нужный час поведут куда надо. А для рядовых членов, коими являлись инженер и полицмейстер, главное было верить и ждать. И ведь верили, и ждали!
Ко времени визита, Колоссовский все дни пытавшийся придумать как разрушить роковой поединок и отчаявшийся найти решение, уже не мог больше находиться в неведении. То, что предстоящая драка будет роковой он и не сомневался, об этом ему подсказывало подсознание, которое доселе ни разу не ошибалось. А дом полицмейстера – удобное место: к нему стекаются все сведения о происшествиях в губернском городе С., в вестибюле – дежурный офицер рядом с телефоном. Тут же похрапывает посыльный, а во дворе – готовый к езде автомобиль. Пришло и решение - напроситься поучаствовать в операции, если будет сигнал.
За партией в шахматы продолжилась приятельская пикировка, где за шутливым тоном скрывались вполне серьезные вещи. После удачного хода инженера полицмейстер поддел своего визави:
- С огнем играете Казимир Ксаверьевич, рисково пешками жертвуйте, так и главную фигуру недолго потерять. Офицер ведь без солдат в поле не воин.
- Великое дело требует больших жертв, Савелий Иванович, ведь когда лес рубят – щепки летят.
- Так вот какую долю вы заготовили для нашей молодежи, а они знают, сто им роль пешек и щепок уготована?
- Скорее топора. А умелых руках дровосека и излишних щепок избежать можно.
- Однако история говорит, что доселе без щепок ни разу не получалось. Все революционеры не ювелирами, а мясниками оказывались. И это в спокойной Европе! А у нас края посуровей, народ посерьезней, чует мое сердце - малой кровью не обойдется. Масштабы, батенька, не те!
- Была бы идея, а готовые умереть за нее завсегда найдутся.
- А ведь пешки сами могут захотеть королевами стать и офицеров под нож пустить. Зачем им таскать каштаны из огня для других?
- Цель их – не нового царя назначить, как было прежде, а осчастливить все человечество, а за это и кровь можно пролить
- Опасный Вы человек, господин инженер, доиграетесь, арестуем мы Вас.
- Отчего же не арестовывайте, Ваше превосходительство? – поинтересовался Колоссовский.
- А Вы еще и удобный для нас человек, Казимир Ксаверьевич. – впервые откровенно и без иронии ответил Савелий Иванович, и посмотрел на собеседника поверх очков. – Собираются у вас ребята, литературку недозволенную почитывают, разговорчики опасные ведут. Однако ж не бомбят, не палят из револьверов, эксы не устраивают. Все на виду, обо всех знаем. А не будет вашего кружка – разбредутся все по углам и черт его знает, что там они затевают.
- Порой изучающие теорию опаснее бомбистов. – сообщил Колоссовский и, сделав ход конем запер чужого короля в углу доски. – Пат Вашему королю!
Сам же напряженно раздумывал над сказанными полицмейстером словами: «Все-то милейший Савелий Иванович о нас знает! Это сколько ж милых деток у него осведомителями работает? Приходят, смотрят незамутненными взглядами, горячие речи произносят, а сами после сидят и доносы строчат. И, главное, кто из них?»
- Да, действительно, однако пат не мат. Ничья! Вот только как бы нашего бедного царя не поставили вскоре в безвыходное положение. Ей-ей вынудят воевать с германцем.
- Не исключено, могут утворить. Война нынче ой как многим выгодна. - согласился Колоссовский и стал вновь расставлять фигуры. – Уж, коли в первой партии нет победителя, не угодно ли вторую?
- Извольте. – выразил готовность полицмейстер и продолжил свою мысль:
- Но коли война, то война – не партия и не поединок, заново не переиграешь. Вот поэтому тогда-то и заарестуем всех бузотеров, придется и Вас, Казимир Ксаверьевич.
- Отчего же? – поинтересовался инженер, делая первый ход.
- Ну как же? Социалисты ведь за мир? Против войны? За международную солидарность! Вот и проголосуют в Думе против войны, и сразу с заседания – в Сибирь, дабы не будоражили своими сомнениями народ!
- Не думаю… - задумчиво ответил Колоссовский, размышляя над очередным ходом, - отбросят всю эту международную солидарность эсдеки к чертовой матери ради своих целей.
- Это как же? – удивился полицмейстер, делая очередной ход.
- А вот так! Вспомните, дорогой Савелий Иванович русско-японскую и, положа руку на сердце, скажите, сможет ли Россия выиграть большую европейскую войну?
И усмехнулся, видя, что полицмейстер стал обескуражено тереть бороду:
- Война приведет к революции, именно поэтому социал-демократы проголосуют за нее. И будут ждать поражения своего правительства, чтобы власть подхватить, когда она валиться будет. Вот тогда самодержавию и будет поставлен мат, а не пат.
Разговор прервался появлением дежурного офицера. Молодцевато отдав честь, офицер приготовился рапортовать, но полицмейстер махнул рукой:
- Я сам приму. Пригласите.
В гостиную вошел директор реального училища Максим Фролович Яблоков собственной персоной.
- Началось! – понял Колоссовский.
- Милости просим, Максим Фролович, милости простим! – полицмейстер был само гостеприимство и благодушие. – А мы тут с господином инженером партеечку в шахматы разыграли, да вот о политике беседуем. Присоединяйтесь!
- Не ко времени, Савелий Иванович, не ко времени! В другой час.
Встревоженный голос и некоторый беспорядок в гардеробе директора насколько обескуражили старого служаку и заставили подобраться:
- Что так?
- Беда господин полицмейстер! Помните давеча гимназистку на бульваре краской облили? – и видя, что полицмейстер обратился во внимание, продолжил: - Мои-то болваны решили в благородство поиграть, дуэль у них сейчас с гимназистами на пустыре. А если по-простому, драка.
- Полноте, Максим Фролович, – рассмеялся полицмейстер, у которого отлегло от сердца, – Вам-то мальчишек не знать! Мальчишки всегда дерутся. Ну, набьют синяков и шишек, ну, поставят пару ссадин. Из-за подобной чепухи, право, не стоит переживать.
- Я бы не стал игнорировать предупреждения уважаемого Максима Фроловича именно потому, что он-то как раз как никто другой знает мальчишек. – неожиданно подал голос Казимир Ксаверьевич. – Насколько мне известно – там все очень серьезно. Да и история уже приобрела общественный резонанс, как же тогда в глазах публики будет выглядеть полиция, которая не смогла предотвратить мальчишескую драку.
- Благодарю Вас! – Максим Фролович поклонился инженеру и, повернувшись к полицмейстеру, произнес: - Там все действительно очень серьезно, Савелий Иванович. К тому же у драчунов есть очень богатые и влиятельные родители, которые поднимут нешуточный вой, если их чада ненароком пострадают.
Полицмейстеру хватило нескольких секунд, чтобы оценить правоту собеседников.
- Пожалуй, вы оба правы. Максим Фролович, Казимир Ксаверьевич, извините, служба. - откланялся полицмейстер и удалился.
Выйдя в вестибюль, полицмейстер направился прямиком к телефонному аппарату. Сквозь приоткрытую дверь было слышно, что он грозным голосом отдает какие-то указания.
- Ну что, Максим Викторович, сейчас подойдет машина, предлагаю съездить, воочию посмотреть, что за Ледовое побоище устроили Ваши сорванцы. – сказал через некоторое время вернувшийся полицмейстер директору реального училища, и обернувшись к инженеру: - Извините еще раз Казимир Ксаверьевич, неотложные дела вынуждают отъехать, партию в другой раз сыграем.
Инженер встал и обратился к полицмейстеру:
- Савелий Иванович, я к Вашим услугам! Располагайте мной, как Вам будет угодно. Если не возражаете, я бы прокатился с Вами, тем более, что там могут быть лично мне знакомые драчуны, на которых я смог бы повлиять.
- Ну, что ж, тогда, вперед!
Прибыв на место драки, Колоссовский резво спрыгнул с подножки машины, намереваясь быть первым на месте происшествия. Это оказалось нетрудным и инженеру в его короткополой шинели удалось обогнать неповоротливых длиннополых жандармов с шашками на боку. Он сразу увидел, что гимназист мертв и его мозг заработал, просчитывая все варианты событий, а они были неутешительными для Николки. Поборов искушение спрятать, указал полиции на катет, хотя понимал, что этим топит мальчика почти наверняка. Именно тогда сразу созрела мысль об организации побега.

Раздумья Колоссовского прервал возглас гримера:
- Я закончил!
Инженер подошел и придирчиво оглядел результаты работы. Куда исчезло молодое и свежее, еще нетронутое печатью разврата, лицо. Перед Колоссовским стояла вульгарная и потасканная шалава, чьи печальные глаза блестели вызывающим похотливым огнем. Глаша стала выглядеть не только развратней, но и значительно старше своих лет. Под стать ей оказался и кавалер – типичный подвыпивший мастеровой с гармошкой на плече и бланшем под глазом.
- Да, вид у вас еще тот, точно мама родная не узнает! - ухмыльнулся Колоссовский. но спохватившись, обернулся к гримеру, протягивая деньги. – Держи, как договаривались, и завязывай с зеленым змеем, такой талант пропадает! Сегодня в театр уже не ходи, скажешь, что пьян был, чать не в первый раз.
Выпроводив гримера, он повернулся к сладкой парочке;
- Вот что ребятки вам скажу, дело опасное, поэтому если дрейфите – лучше скажите сразу, все пойму. Но помните – на благое дело идем – товарища выручать.
- Да Вы что, Казимир Ксаверьевич, во мне сомневаетесь? Да я за Кольку и в огонь, и в воду! – ответил Кирилл. – Я и братану его многим обязан, и Колька – верный товарищ. Так что не сомневайтесь – все будет как надо.
Неожиданно голос подала Глаша:
- Мне Колюня с детства как младший братик, неужто не выручу его из беды! – и ответила, глядя на вытянувшиеся от удивления мужские физиономии. – Односельчане мы. Дома по соседству. Николкин отец мою семью от голодной смерти спас, за мной должок остался. Когда меня Мадам вызвала, я часом подумала, что к клиенту, а когда узнала зачем – сама вызвалась помочь.
Инженер удовлетворился ответами и вместе они еще раз обговорили детали.
- Ну, с богом ребятки! Я выхожу сейчас, а вы через четверть часа. – уже у входной двери произнес Колоссовский. – И помните, успех операции зависит от четкости синхронности действий по времени.

Был субботний вечер и обычно полупустой губернский театр на сей раз был заполнен. Казимир Ксаверьевич, уютно расположившись в кресле партера, не спеша оглядывал в бинокль публику, заполнявшую зрительные места. Особое его внимание привлекла ложа, которую внимательно осмотрели двое полицейских:
- Уж не его ли превосходительство господин полицмейстер почили храм Мельпомены[24] своим вниманием?
Догадка подтвердилась, когда в ложу вошел осанистый генерал. В мундире и при всех регалиях Савелий Иванович мало походил на того милого домашнего старичка, с коим Казимир Ксаверьевич давеча составили партию в шахматы, закончившуюся операцией по разгону нешуточного побоища на пустыре.
- Кстати, - пришло на ум инженеру, - Удачней трудно придумать, сам полицмейстер сможет подтвердить мое алиби.
Мысли сразу переключились на товарищей, которых он втянул в свою аферу. Сам для себя алиби состряпал, а все ли предусмотрел для их безопасности? И он в который раз стал прокручивать в голове саму операцию и оценивать степень опасности участников:
- Алексей пообещал, что сразу после звонка идет к знакомому купчику чаи гонять и в картишки баловаться. Тут все чисто. Про странное, выходящее за грань приличий, приятельство Екатерины Евграфовны с содержательницей дома терпимости, судачат все соседки Заломовых, поэтому их свидание не вызовет подозрений. Гример – известный выпивоха, не раз пропускавший спектакли, его отсутствие в театре, скорее всего и не свяжут с этим делом. Остаются Кирилл и Глаша, главные действующие лица, на которых и ляжет вся опасность. Но в случае успеха опознать их будет никак невозможно, а если провал, то, пожалуй, никто не спасется.
Тем временем в восемь часов пополудни в театре прозвучал третий звонок, раздались жидкие аплодисменты зрителей и, наконец, медленно пополз вверх занавес. За размышлениями инженер пропустил начало спектакля, да и в дальнейшем он вполглаза следил за сценой. Шла одна из тех «кассовых пьес», которыми изобиловал репертуар провинциальной сцены. Именно такие «произведения искусства» имела ввиду недавняя заметка в одной из местных газет, описывающая недельный репертуар губернского театра: «В пятницу зарезали даму, и человек сошел с ума, в воскресенье ребенку голову размозжили, во вторник человек застрелился, в среду девушку застрелили, в четверг опять застрелился человек, в пятницу снова даму зарезали и человек сошел с ума, в субботу еще одного на дуэли укокошили! Что же это, наконец, такое?» Казимир усиленно делал вид, что внимательно наблюдает за сценическим действом: аплодировал вместе со всеми зрителями, смеялся и грустил в положенных местах. Однако, в его голове включились внутренние часы и начали свой отсчет. Одновременно инженер вел наблюдение за ложей, в которой расположился полицмейстер. Когда через двадцать минут после начала представления в ложу к полицмейстеру зашел, неся телефонный аппарат, адъютант, Колоссовский удовлетворенно хмыкнул:
- Первый!
Это Зинаида Архиповна должна была позвонить в полицейский участок и, представившись хозяйкой трактира, сообщить, что на улице возле заведения началась пьяная драка. По-видимому, именно об этом дежурный полицейского стана и докладывает по телефону. Расчет инженера строился на том, что на разбор пьяной драки выедет наряд полиции. Алексей Георгиевич божился, что подберет таких исполнителей, которые гарантированно погоняют полицейских по городу часа полтора. Инженер считал, что если он что-то понимал в человеческой натуре, то получивший нагоняй урядник выгонит из участка всех городовых и околоточных, отправив их работать в свои околотки.
Прошло еще ровно двадцать минут спектакля, пока красный как рак адъютант вновь вошел в ложу полицмейстера. Колоссовский машинально посмотрел в свой брегет, отметив про себя, что все идет по плану:
- А вот и второй!
Звонок от стенающего неудачника мужа, застрелившего свою супругу в порыве ревности должен поднять на ноги всех сотрудников полиции во главе с урядником, оставив в отделении одного дежурного. Фокус в том, что плачущий голос рогоносца, роль которого по телефону исполнил Алексей Заломов, сообщил несуществующий адрес дома. И уряднику ничего не остается, как обойти и проверить все дома на этой улице.
А в это время в конце квартала появилась медленно фланирующая по направлению к участку разбитная подвыпившая парочка. Изрядно помятый кавалер в шароварах, заправленных в ярко начищенные сапоги, и в богато вышитой косоворотке наяривал на гармошке какую-то разухабистую песню. Его спутница – потасканная шлюха, была здорово навеселе, и шла нетвердой походкой, для устойчивости повиснув на руке своего клиента.
Колоссовский мысленно представил эту картину и прошептал:
- Удачи вам, ребятки!

[NbuhRjirby]

Глава 11. Глаша

[align=center]«Она полна задорных соков,
Она еще из молодых,
И у нее всегда до срока
Срывают жесткие плоды»
Владимир Солоухин[/align]

Глаша в, ставшем уже привычном за два года службы в публичном доме, но от этого еще более ненавидимом, одеянии падшей женщины, держа под руку Кирилла, медленно шла в сторону полиции, при этом громко хохоча и пытаясь подпевать кавалеру что-то непотребное. Дорого она отдала бы за возможность просто без дурацкого маскарада пройтись по улицам города под руку с любимым человеком. Но нет – почти все вечера заняты нудной постельной работой. После которой воротит от мужиков и наваливается свинцовая усталость, от которой только и можно спастись, провалившись в глубокий сон почти до обеда. А в редкие минуты свиданий с милым Кирюшей они стремились уединиться где-нибудь за городом, подальше от людских глаз. Девушка уже стала привыкать к тому, что всюду фальшь и притворство, и это страшило ее. А сейчас утешало лишь то, что весь этот мерзкий маскарад – не для удовлетворения мужской похоти, а ради спасения друга. Несмотря на риск, душа ее пела: какая может быть опасность, если идешь на дело с любимым человеком. Тем более, что он впервые прилюдно назвал ее своей невестой. После такого и умереть не страшно!
Не то, чтобы ее страшил дерзкий план, она боялась показаться на глаза Николке в таком виде. Поймет ли, не осудит ли? Ведь никто кроме папки в селе не знает, чем она занимается в городе. Даже мама думает, что она работает в услужении. Значит, близок тот час, когда о ее ремесле прознает, и давняя подруга Наталка. Отец Глафиры, Тимофей Кондратьев много лет служил управляющим у Воиновых. Девочки росли вместе, вместе играли. Глаша была старше Наталки на два года и относилась к ней как к младшей сестре. А избы Кондратьевых и Заломовых и вовсе стояли рядом. В детские годы не обращаешь внимание на то, что у Заломовых справный двухэтажный дом, а у Кондратьева – старая перекосившаяся избенка. Девочкой она приглядывала за двумя сорванцами, и не раз отговаривала их от опасных проступков. Когда Глафира подросла и закончила в селе церковно-приходскую школу, отец отдал девочку в губернский город, в гимназию, а через два года в эту же гимназию поступила и Наталка. А два года назад над семьей Кондратьевых разразилось несчастье.
Тимофей Сергеевич Кондратьев не только в родной Васильевке, но и по всей округе, слыл человеком честным и неподкупным. Именно эти качества ценил в людях местный помещик Олег Игоревич Воинов, поэтому, прогнав пройдоху немца, ни секунду не колеблясь назначил Кондратьева своим управляющим, и ни разу не пожалел об этом. Знал, что может оставить свое имение на верного человека за время своих длительных отлучек. Тимофей начал с ревизии всего имущества, затем, чтобы оно не было бесхозным, без дела, предложил стать в аренду и землю, и инвентарь крестьянам, установив твердую и разумную плату. Воинов всецело одобрил затею своего управляющего. Доходы с имения стали сбалансированными. Следующим шагом стала выдача ссуд нуждающимся крестьянам под малый процент. Васильевские крестьяне стали массово пользоваться помещичьей ссудной кассой, кто деньгой, а кто посевным материалом. Даром, что Кондратьев наладил связи с Безенчукской опытной станцией на той стороне Волги, и та стала исправно поставлять в имение надежный и урожайный местный посевной материал. Так при имении был создан посевной фонд из семян районированных сортов растений. Сам Кондратьев взял немалый кредит на долгий срок из помещичьей ссудной кассы и поставил новый уютный дом. В начале века западные фирмы стали массово поставлять в Россию сельскохозяйственные машины. Но стоили они дорого, и их приобретение было не по силам крестьянам. Тогда Кондратьев с Воиновым, купив несколько агрегатов различного назначения, создали при имении машинный парк. По задумке Кондратьева, сдавая машины в аренду крестьянам, можно добиться увеличения доходности имения и повышения эффективности сельскохозяйственных работ. Так были положены первые шаги к сельскохозяйственной кооперации[25]. Но новое дело на первых парах шло тяжело. Крестьяне медленно привыкали к использованию машин и не спешили брать их в аренду. К тому времени, когда бесследно исчез Олег Игоревич, затраты на парк окупиться не успели и в бюджете имения зияла приличная дыра. Новому хозяину, Александру Олеговичу, нужно было все и сразу, он и слышать не хотел ни о какой окупаемости, мало того, запретил сдавать в арену крестьянам свое имущество за столь мизерную, по его мнению, арендную плату.
- Негодяй! Вор! – кричал Воинов, сжимая свои маленькие пухленькие кулачки и топая ногами. – Ограбить меня захотел? По миру пустить?
Видно верна поговорка, что в болоте кулик кулика видит издалека, да только зачастил в господский дом Фрол Демьянович Яценюк. Что уж он там нашептывал Воинову, да только помещик решил отставить Кондратьева из управляющих. Напрасно Тимофей Сергеевич доказывал, что арендная плата разумна и обоснована и больше крестьяне не в состоянии платить, что для окупаемости машинного парка необходимо еще несколько лет, все его доводы натыкались на стену непонимания:
- Мне деньги нужны здесь и сейчас! Если не можешь обеспечить доход имения – милости просим вон! Фрол Демьяныч обеспечит. – и Александр Олегович указал на смиренно стоявшего в сторонке Яценюка. – А что до того, что крестьяне не смогут платить аренду – пусть возвращают землю обратно – Фрол Демьяныч обещался с немцами договориться, они возьмут землю в аренду. И нечего голь перекатную на мои деньги кормить, все равно никогда ссуженные деньги не отдадут. Кассу закрыть, а недоимщиков на отработку посадить!
- Я могу быть свободен от своих обязанностей?
- Прощайте!
Но тут подал голос, молчавший до сих пор, Яценюк:
- Хозяин, Александр Олегович, затея с машинным парком, которая и оставила вас без средств, принадлежит Кондратьеву. Ссудная касса – тоже. Я думаю, что будет справедливым, если Тимофей Сергеевич покроет дыру из своих личных средств, да и кредит стоит отдать.
- Да, да, именно это я и хотел сказать. – ухватился за идею Воинов, уж очень она ему по вкусу пришлась.
- Но у меня нет таких денег! – растерянно произнес Тимофей Сергеевич.
- Ничего, можно новую ссуду взять, можно дом продать, добрые люди взаймы дадут. - издевался Воинов над бывшим своим управляющим.
Фрол Демьяныч вновь влез:
- Пожалуй, дом я смогу выкупить, много не за него не дам, а больше меня все равно здесь его купить некому. И ссужу, не обижу, чтобы недостачу покрыть.
- Вот все и решилось. Если у тебя все, Кондратьев, то можешь быть свободен! – как отслужившую свое собаку выставил Тимофея помещик, и вдогонку добил: - И я не желаю, чтобы мою Натали видели с твоей Глашкой, нечего им встречаться.
Взрослые не подозревали, что всю эту отвратительную сцену наблюдали и слышали дети – Наталка и Глаша. Разговор происходил на заднем дворе имения, где располагался обширный двор и целый ряд хозяйственных построек, в одну их которых и залезли девочки. Их влекло туда здоровое любопытство, обычное у подростков. Глаша была молодой здоровой крестьянской девкой, и к своим шестнадцати годочкам ее тело налилось живительными женскими соками. Интересные глафирины округлости выпирали со всех сторон к зависти подруги ничего этого и в помине не имевшей. Разница в возрасте у них была всего пару лет, но если Глаша уже была на пути превращения в женщину, то Наталка по сравнению с ней выглядела хрупкой угловатой девочкой. Ссора родителей застала их за обычным для подростков делом: обе старательно изучали и обсуждали те изменения, которые стали происходить в организме Глаши. Разговор взрослых велся на повышенных тонах и привлек внимание девочек. Забыв о своем занятии, они обе прильнули к щелям в стене сарая и стали внимательно прислушиваться и присматриваться. По мере нарастания ругани Глашино лицо стало менять цвет, и к финальным словам было пунцовым и горело как тысяча солнц. Не говоря ни слова, девочка подобрала одежду и, не глядя на подругу, побрела к выходу. Наталка хотела было окликнуть, остановить Глашу, но слова комом застряли в горле, а глаза были полны слез. Да и что она могла сказать Глаше? Что ослушается отца и будет дружить? Так было бы еще унизительней.
Пришлось перебираться Кондратьевым из нового добротного дома в старенькую избенку. Попали в долговую кабалу в мироеду Яценюку. Совсем пришлось затянуть пояса, нечего стало не то, что оплачивать Глашину учебу, есть нечего стало. Так закончилось Глашенькино детство.

Грехопадение Глафиры началось с попыток найти денег на учебу. Девочка дала себе зарок: не обременять семью своими трудностями. В конце концов, существуют в губернии благотворительные организации и фонды, оплачивающие обучение неимущих детей, да только как их найти она не знала.
- Кому подать прошение?- с таким вопросом Глаша пришла к классной даме.
- Ты, правда, этого хочешь? – грустно посмотрела на девочку воспитательница. – Смотри, себя потеряешь.
- Я уже на все готова! Мне доучиться надо.
- Ну, смотри, ты уже взрослая девочка! На, держи. - и классная дама протянула Глаше листок с адресом и фамилией одного очень известного в городе человека, - Он сможет решить твой вопрос. Только будь осторожна, сама точно не знаю, но очень много плохого говорят об этом человеке. Жизнь поломать в два счета может.
Распорядитель благотворительного фонда на поверку оказался старым козлобородым, похотливым сатиром. С ним шестнадцатилетней Глаше пришлось расстаться с девственностью и девичьей честью. Расставание далось тяжело. Несколько раз девушка оказывалась то поблизости от железнодорожных путей, то на крутом волжском берегу. Но живой характер и жажда жизни пересилила.
- Ни Анны Карениной, ни Катерины из меня не получилось, остается пойти в Сонечки Мармеладовы и Катюши Масловы, - невесело усмехнувшись, решила она для себя, и скорбная складочка пролегла между Глашиных глаз.
Иного выхода она для себя не видела. Хоть и стала налаживаться жизнь Кондратьевых после того как их сосед, Егор Заломов, прознав про бедственное положение своего соседа и друга, не устроил того к себе на каменоломню счетоводом, однако денег для дальнейшего обучения после окончания гимназии все равно не было.
Поэтому после окончания гимназии Глаша вновь оказалась в кабинете Козлобородого. Тот аж руки стал потирать от удовольствия, узнав, какую долю выбрала себе Гимназисточка, как он ее окрестил. Если нет моральных препятствий, то и с юридическими проблем не возникло. Еще в 1844 году в России министром внутренних дел был утвержден Табель о проституции, в которых оговаривалось, что «в число женщин в бордели не принимать моложе 16 лет». Так девушка оказалась в салоне мадам Зи-зи, одном их лучших в городе. Хоть может показаться странным, но привыкание к новому образу прошло довольно безболезненно, тем более, что в борделе Гимназистка столкнулась с такими же сельскими дурехами, удравшими из деревни в город за поисками красивой жизни. В итоге красивая жизнь обернулась заурядным домом терпимости. Однако, девицам, за свои года видевшим только босоногое детство, постоянное недоедание и изнуряющюю монотонную крестьянскую работу, и не знавшим ничего иного, бордель казался обычным и естественным атрибутом городской жизни. Не их вина, что город вывернулся перед ними и показал свою изнанку. Стада похотливых самцов вызывали у них тупое равнодушие и не затрагивали их душу. Для них это была неизбежная плата за прелести городской жизни: ванну и ватер-клозетт, обувь на ногах и платья в шкафу. Именно поэтому воспитанные зачастую в строгих правилах патриархальных крестьянских устоев, девушки легко с ними расставались. Но поначалу лишь приемлемое со временем становилось обыденным, и незаметно бывшие сельские простушки приобретали ту степень вульгарности и цинизма, что всегда отличала представительниц этой профессии.
Новые Глашины товарки вне работы оставались милыми, добрыми и сердечными барышнями, но они были духовно ограниченными особами. После года пребывания в развеселом доме Глаша с ужасом стала понимать, что и сама становиться под стать своим подругам. В какое-то время жизнь вообще перестала иметь смысл, но два обстоятельства помогли ей преодолеть депрессию и вернуть если не радость жизни, то надежду на перемены.
Первым обстоятельством стала дружба с хозяйкой заведения, насколько вообще может быть дружба между Мадам и рядовой проституткой. Но в том то и дело, что Глаша стала не рядовой, а элитной шлюхой. Кличка Гимназистка таки утвердилось за ней, что в придачу с хорошим воспитанием и манерами делало ее популярной среди клиентов. Это давало ей право не всегда выходить в залу развлекать посетителей. Классическое гимназическое образование придавало в глазах самцов особую пикантность и, следовательно, привлекательность. Некоторые из них, обладавшие хорошим воображением, предпочитали, чтобы Глаша их принимала в гимназической форме. Гонорары Гимназистки росли, что приносило немалую прибыль заведению, и, может быть, поэтому Мадам благоволила своей новой сотруднице. Неунывающий и веселый нрав мадам Зи-зи не раз благотворно действовал на Глашу, а ее нехитрая житейская философия позволяла смириться со своим положением.
- Да, в глазах общества мы отверженные, и приличные женщины брезгуют нами. Но скажи себе честно, многие из них вышли замуж по любви? Тебе бы самой родители выбрали подходящую пару и выдали бы замуж. Или не так?
Глаша вынуждена была признать правоту Мадам.
- Значит, милочка, они тоже продажные женщины, ведь их продали родители нелюбимому человеку!
Тут Глаша попыталась возразить:
- Одно дело брак освященный церковью, другое – блуд за деньги.
- Продажа всегда сделка, как ее не называй. И какая разница освятил эту сделку поп, записал ли нотариус, либо просто ударили по рукам. Все равно – женщины вынуждены продавать свою честь, свое тело за блага: кров, еду, деньги, одежду. Только приличные женщины продаются один раз и на всю жизнь, а потом мучаются, страдают и убиваются.
- Зинаида Архиповна! - никак не поворачивался язык у девушки называть ее Мадам, называла по имени и по отчеству. - Вы меня сейчас совсем запутаете, но ведь не все страдают, встречаются и счастливые семьи?
- Встречаются, но редко. Не всем, ой, не всем счастье бабье выпадает, большинство в семье что ждет? Пьянство, нужда, побои от мужа. За что такое терпеть? Мои девочки в месяц от сорока до восьмидесяти целковых зарабатывают, а ты, Гимназистка, и того поболе, а вот ткачихи на фабрике, даром что от зари до зари спины не разгибают, хорошо если двадцать рублей имеют, да и того нет.
- Не все деньгами меряется, Зинаида Архиповна. Хоть что говорите! А счастье? А свобода? А человеческое достоинство? Неужели женщине не дано быть счастливой?
- Тихая счастливая семейная жизнь большая редкость. Я всего один лишь случай знаю.
И рассказала Зинаида Архиповна о своей дружбе с Алесеевой женой, Катериной Евграфовной. Из одного села были девки, а судьбинушка на разные тропиночки их развернула.
- Надо же, как тесен мир, - подумала Глаша, прознав, что Катерина – законная жена Николкиного братца. Протянулся мосток между нею и прежней жизнью.
Умудренная опытом Мадам Зи-зи понимала, что ее Чайкам, как она называла своих девочек, необходим не только физический отдых от трудов постельных, но и духовная разрядка. Поэтому хозяйка заведения уважительно относилась к религиозному рвению своих воспитанниц, и даже поощряла его.
- Кающаяся грешница – это про нас, девочки. – любила она говорить своим Чайкам.
Да и девочки подсознательно стремились к церкви, словно желая, если не искупления грехов, то очищения от духовной грязи, которая сопутствует этой древней работе. Но Глаша, став проституткой закрыла себя от всех, порвала все свои связи и привязанности, словно похоронила себя заживо. Это же касалось и отношений с церковью, она долго не могла заставить себя обратиться к религии, считая, что своим грехопадением она закрыла себе путь к Богу. Зинаида Архиповна всеми силами стремилась возвратить Глашу в лоно церкви. Мудрость и терпение позволили этой, во многом циничной, женщине преодолеть Глашин предрассудок, и в один из воскресных дней девочка переступила порог храма.
- Дочь моя! – читал батюшка нравоучение Глаше. – Грех-то, когда грехом становиться? В момент осознания человеком своего греха перед Всевышним! Осознание свей греховности - есть духовое прозрение и первая ступенька очищения и нравственного совершенствования. А церковь приемлет всех и всем укажет путь к Богу.
Тем не менее, глазки Мадам Зи-зи во время службы выражали отнюдь не смирение, а весело и лукаво поблескивали из-под платка:
- Смотри, - наклоняясь, еле слышно говорила она Глаше, - Посмотри на этих «честных» и «благонравных». Да каждая с радостью изменили бы своим мужьям, но боятся и с завистью смотрят на нас «грешных». Так кто более грешен, они, изменяющие в своих грезах, или мы, продающие свою любовь за деньги? У нас, во всяком случае, все честно!
Видя, что девушка стала интенсивно в знак несогласия мотать головой, продолжила:
- И ведь не только мечтают, но и изменяют! Посмотри, вон у левой колонны грузная купчиха бухнулась на колени и истово молиться. Это супруга миллионера мукомола Б-ва, да-да, того самого, что регулярно к нам захаживает. А его жена тем временем целый гарем молодых мальчиков дома содержит: лакеями, кучерами, секретарями и приказчиками работают. Супруг часто в отъезде, так эта особа со своими рабами наподобие римских оргий устраивает. Зато в городе эта семейка - первые меценаты и благотворители, церкви строят, нищим и убогим помогают. Кстати, она же входит в попечительский совет твоей, милочка, гимназии. Вот где грех, вот где лицемерие!
Глаша вспомнила эту даму, казавшуюся суровой и неприступной как скала. Ее смертельно боялись все воспитанницы гимназии. Именно благодаря ее твердокаменной и неприступной позиции не одна гимназистка была отчислена или попадала в карцер – холодный и сырой подвал полный крыс.
- А вон видишь, возле самого алтаря две подружки стоят, красиво одетые молодые женщины. – продолжала лить елей Зинаида Архиповна. - Ишь, разоделись в храм Божий как на бал. Какое бесстыдство, ничего святого нет! Они жены наших городских чиновников. Один судейский, не из последних. Второй думский, говорят, большие надежды подает. Знали бы они, что их дражайшие супруги любят по вечерам нарядиться в публичных девок и гулять по окраинам города, приключения искать. Самое пикантное, что чем плоше и вонючей мужичонка попадется, тем для них краше. А то повадились, чертовки возле нашего заведения гулять, клиентов себе цеплять. Я уж наказывала Нилычу, швейцару нашему, гнать их подальше от наших дверей поганой метлой, чтобы клиентов не уводили. А еще считаются «приличными» женщинами с безукоризненной репутацией! Тьфу!
И мадам смачно плюнула, но спохватившись, перекрестилась.
- Да если у меня муж, да семья… Да я бы ни в жизнь в сторону даже и не посмотрела бы! – вслух подумала Глаша.
Услышав Глашу, мадам подхватила:
- Это оттого, что ты лиха хлебнула. Ничего, выдадим и тебя замуж, еще два годочка поработаешь - подберем тебе мужа. Как раз и деньжат подсобираешь, не отдавать же тебя бесприданницей!
Зинаида Архиповна не врала, в своем заведении она брала всего три четверти дохода проститутки, в которые входили стол и полный пансион и, конечно, налоги. Так что на руках у «чайки» оставалась довольно изрядная сумма денег, которую, впрочем, Мадам тоже забирала, выдавая девушкам строго оговоренные суммы и пристально следя за их расходами, дабы не допустить их траты на различного рода «глупости».
- Будешь своего благоверного холить и лелеять. Что я, не понимаю, чать не изверг какой!
И резко замолчала, потому как на них уже стали обращать внимание. Так и простояли молча до конца службы. И уже на выходе из церкви мадам обернулась и с усмешкой сказала:
- А ещё говорят, что из раскаявшихся грешниц самые верные и заботливые жены выходят!
- А билет! – вырвалось у Глаши. – Желтый билет!
- Эх, дуреха! Кто же на такие мелочи нынче внимание обращает? Живут же люди всю жизнь без паспорта – и ничего! Ну, ладно, если уж ты так хочешь, выправим тебе новый документ в свое время.
И опять не соврала! Если о близких отношениях Мадам с самим городским головой слухи похаживали, но как-то втихомолку, полушепотом, то о ее нежной дружбе полицмейстером судачили не таясь.
Вообще-то Мадам Зи-зи была необычной содержательницей дома терпимости. «Модная мастерская Мадам Зи-зи» пользовалась в городе хорошей репутацией и выгодно отличалась от заведений подобного рода. Глаша много наслышалась о других бандершах от своих более опытных подруг, успевших работавших в других борделях. Постоянные побои, голод, холодный подвал с крысами — далеко не все «прелести», с которыми сталкивались девочки. В большинстве домов терпимости Мамки нещадно обирали своих проституток, а те боялись подать голос в свою защиту. Мадам Зи-зи если и отбирала заработанные деньги, то не из корыстных побуждений, а руководствуясь интересами своих Чаек и заботой о репутации своего заведения. Она не без основания считала, что имея на руках немалую сумму шальных денег, девицы подвергают себя немалому искушению и стремилась не допустить в их среде пьянства и набиравшего моду употребления кокаина. Сидя за кройкой нового модного наряда, они же все-таки «Модные мастерские», Глаша выслушивала длинные наставления Мадам.
- Поверь, девонька, - говорила она Глаше, - Наш век и так короток, не стоит его укорачивать пьянством. Думаешь глубже пасть нельзя? Это ты зря! Здесь тепло, кров и стол, словом все условия для нашего ремесла. А пьяницы и воровки быстро оказываются на панели, теряют клиентов, спиваются. Если бы ты знала, сколько блестящих девочек, настоящих примадонн полусвета заканчивали свою жизнь на улице.
Глаша согласно кивнула.
- Да ничего ты не знаешь! Лучшая моя подруга спилась! Трое нас было с Екатериновки. Одна замуж удачно вышла. Я вот с вами вожусь. А третья так и пропала из-за любви к самогону. Обезображенный труп ее нашли у Волги на пляже. Поэтому о зиме летом думать надо, а не жить одним днем. Ты, душенька, у нас уже скоро два года, тебе уже девятнадцатый пошел. Сколько еще сможешь Гимназисткой проработать? Год, от силы два! А там или маскарад менять, или плату снижать, пускай даже внешность сохраниться, но свежести не будет, юности не будет, глаза клиентов не обманешь.
Жутко стало Глаше от этих слов. Словно изуродованное тело Зинаидиной подруги увидала перед собой.
- Я об этом и не думала. А что же делать?
- Что-нибудь новое сотворить. «Звезда Востока» не для тебя – уж очень физиономия нашенская, русская; «Графиней» или «Княгиней» быть – тривиально, их в каждом борделе пруд пруди; для «Гейши» - раскосости в тебе нет; разве что «Ведунью» или «Предсказательницу» какую-нибудь придумать, но для этого загадка в глазах должна быть, а у тебя все нараспашку – душа как на ладони. А то, пойдешь ко мне в помощницы? Мне товарка нужна, которой как себе самой доверять можно было бы, а то важко все дела одной на себе нести.
При все лестности данного предложения Глафира не дала ответ, а попросила время подумать. Все-таки ее коробила жизнерадостно-спокойная уверенность Зинаиды Архиповны в обыденности, нормальности их ремесла. Нравственный стрежень в Глашиной душе хоть и превратился в тонкую струнку, но напоминал о том, что грех есть грех, а добродетель есть добродетель, и путать их не стоит. Помогала в этом если не убежденность, то какое-то внутренне ощущение, что это занятие не навсегда и в жизни Глаши еще будут светлые страницы.
Наблюдая за Мадам и за жизнью публичного дома изнутри, Глаша с некоторой иронией отметила, что организация жизни в доме терпимости очень напоминает их гимназию, а поведение, повадки и интонации в разговоре Мадам Зи-зи точь-в-точь как у какой-нибудь классной гимназической дамы. У нее даже имелась некоторая склонность к дидактике. Она так же не переносила, чтобы ее девочки сидели без дела и стремилась загрузить их работой. Все свободное время проститутки сидели за шитьем и уборкой помещения. Та же склонность к длинным нравоучениям. Обычно, усадив всех за работу в гостиной зале, Мадам под стрекот машин Зингера приступала к воспитательной беседе.
- Чем, Чайки мои, наш бордель схож с церковью?
Не дождавшись вразумительного ответа, Мадам продолжила назидательным тоном гимназической учительницы:
- И в храм и к нам мужчины ходят за тем, чего не достает им в обыденной жизни. Они как в другой мир убегают от серых будней и сварливых жен. Только в церкви они находят праздник для души, а с нами – праздник для тела. Недаром многие шлюхи умудряются стать монашками. Родство профессии и образа жизни, так сказать. Более того и в церкви и борделе мужчины исповедуются.
Это заявление вызвало шум и смешки у проституток.
- Что ржете, дуры! Получив с нами удовольствие, мужчина в глубине души осознает, что совершил грех и поэтому стремится оправдаться, если не перед богом, то пред самим собой и нами. Или ни разу не слушали мужских россказней в постели? Это самая настоящая исповедь! Один начинает ныть о своей жизни, жаловаться на жену и домочадцев, на судьбу, на работу, на весь белый свет. Другой, напротив, взахлеб рассказывает о своей семье, о том, как любит жену и детей и вообще он здесь случайно и в первый и последний раз. Третий хвастается, какой он герой и молодец. И только не вздумайте не слушать их! Вы должны терпеливо выслушивать любой бред от своих клиентов, изображать внимание и сочувствие, приласкать, прижать к груди и погладить его. Любой мужчина – это маленький капризный ребенок. Будьте ему одновременно матерью родной и батюшкой на исповеди!
- А ведь она права! – подумала Глаша и улыбнулась, вспомнив, сколько историй ей пришлось выслушать от своих клиентов. Знала бы она, что скоро найдется мужчина, клиент, которому она сама выложит историю своей жизни, как на духу расскажет обо всем, душу вывернет наизнанку.

[NbuhRjirby]

Глава 12. Кирилл

[align=center]«Ой, по городу детинушка похаживает,
По Саратову молоденький погуливает,
Да синий бархатный кафтанчик в растопашечку таскает.
Новы козловы сапожечки на резвыхна ногах
Да бело-лайковы перчаточки на белых на руках
Черна шляпа пухова на буйной на голове…»
Русская народная песня «Сынок Степана Разина»[/align]

Жил на свете паренек. Лет эдак двадцати пяти. Жил не тужил. На гармошке играл, с девками гулял. И силой бог не обидел – лучшим молотобойцем в городе слыл, и внешностью – девчата так и льнули к красавчику. А ведь влюбился! Даром, что влюбился бы в приличную – вон сколько ходит, любая побежит – только помани пальцем. Да и перепортил он их немало. Так ведь нет! Случилась у него любовь к публичной девке. И подменили парня!
Кирюха, как звали его приятели, или Кирюша, как величали девки, был парнем простым и недалеким. «Первый парень на деревне», только в городе: модная нынче косоворотка, да начищенные до блеска яловые сапожки, залихватски заломленный набекрень картуз с торчащим из-под лакированного козырька чубом, да неизменный цветочек в лацкане пинджака. Все это великолепие подавалось вместе с обязательной тальяночкой – на выходе являлся обычный городской повеса, завзятый провинциальный сердцеед. И хоть от девок отбоя не было, Кирюша не брезговал пользоваться услугами продажной любви, дабы не напрягаться всякими ухаживаниями, благо – деньга в кармане завсегда водилась – Хозяин молотобойца ценил и не забижал – платил изрядно.

Занесла как-то нелегкая Кирилла в заведение Мадам Зи-зи, где по слухам объявилась какая-то Гимназисточка. Желающих отведать молодого тельца отбоя не было. А Кирюха что, лысый? Задумано – сделано! Девка была и впрямь хороша! Видно, что это все ей не по нраву. А Кирюха тоже не лыком шит – и то заставит сделать, и это, да еще словом поддеть, подшутить, выраженьице поострее да попохабнее ввернуть. Злость ей к лицу и для любви только слаще. Сладилось, в конце концов, и, уставший от трудов постельных, Кирилл сладко потянулся и разнежился. Время еще хватало – он предусмотрительно оплатил визит на всю ночь, хоть и втридорога было. Рядом примостилась труженица постельного дела, вроде уснула.
- Пролетарий любви! – глядя на Гимназистку, усмехнулся про себя Кирилл. – Хоть и Гимназистка, но уже Мастерица в своем блядском ремесле. Ей уже не в ученицах ходить, а самой училкой становиться. Чтобы мужиком стать – самое то, а то покупают пожухлых мегер, а потом ноют, что со сверстницами не выходит.
Тут-то и напомнила ему нелегкая о хозяйском племяше. Подрос парень, раздался в плечах, молотом машет похлеще иных, а краснеет как девица, слушая разговоры, что иной раз у них в кузне ведутся.
- Пора парню взрослеть! - решил Кирилл, вспомнив, как давеча Николка краснел и старательно отводил глаза, стараясь не смотреть на голые ноги Варвары, когда та, наклонившись в бесстыдно подоткнутом за пояс подоле, полоскала в реке белье. – Да и Ляксей Егорыч, меркую, не против будет, ему только все правильно объяснить надо. Хозяин у меня мужик башковитый, поймет, что пора парню мужиком становиться.
Не откладывая это дело в долгий ящик, Кирюха, откинув одеяло, звонко шлепнул девицу по ляжке:
- Вставай Гимназистка, дело есть.
Та встрепенулась тигрицей и так зыркнула на него своими глазищами, что Кирилл невольно залюбовался: «Хороша чертовка! Ба, да она думает, что продолжать будем».
- Не боись, девка! Будя любви на сегодня, разговор есть.
Расслабилась, небось приготовилась выслушивать разные там нюни, на которые тянет иных мужиков.
«Никак и этого потянуло на разговор за жисть». – подумала Глаша, и, вспомнив наставления Мадам, приготовилась выслушивать мужскую кобелиную исповедь: «А ведь не похож на жалобщиков, скорее любовными подвигами хвастаться будет».
- Разговор так разговор, не томи, давай излагай. – деланно лениво потянулась она. Сама же рада была, что уже не будет этой бешеной скачки, устала. Хоть и вытворял с ней этот гость всякие «художества», однако не сказать, чтобы это не понравилось, что-то затронул он в ее женском естестве.
Как начать-то? Кирилл было замялся, оказалось не совсем просто предлагать другому тело, которым сам только что обладал.
- Дружок у меня есть, молодой ищщо, зеленый совсем, однако ж прыткий. Сможешь его любви обучить, мужиком сделать?
Поникла, глаза, что искры метали, потухли. «Такова уж видно судьба – удовлетворять похотливых юнцов и их папаш». – с горечью подумала Глаша, а вслух сказала поникшим голосом:
- Отчего не смогу? Смочь все можно.
- Вот и ладненько, сговорились. – нарочисто бодрым голосом продолжил Кирилл. – Как порешаем с его братцем, извещу. Да еще и парня уговорить надо будет, а то заартачится, стыдливый он.
- А отчего с братом, у него что, родителя нет?
- Отчего, есть! Только он далече, на той стороне живет, а парнишка здесь, в городе, у братца старшого обитает. Братец его – хозяин мой – Алексей Георгиевич Заломов, значит.
По мере того как Кирилл говорил, у Глаши уже все опускалось внутри от кошмара: она с первых слов догадалась что речь идет о друге ее детства, Николке, но боялась поверить. Волна ужаса накрыла ее.
А Кирилл ничего не замечая, продолжал разглагольствовать, пока не повернув головы, не обнаружил пустую постель. Она стояла на полу на коленях, глядя на него снизу вверх умоляющими глазами:
- Только не он! Только не Николка! – отчаянно шептала девушка. – Христом богом прошу! Молю тебя! Это ж дружок мой с детства, он ничего не знает. Ничего не говори ему, не веди его сюда, умоляю. С кем угодно, только не с ним. Рабой твоей буду, все прихоти исполнять буду! Лишь бы Николка ничего не узнал.
Взгляд ее глаз, полных слез отчаяния, поразил Кирилла в самое сердце. Он утонул в бездонных глазах, с мольбой смотрящих не него. Что-то зашевелилось, до сих пор дремавшее в его душе. Однако ж подлая натура и здесь взяла верх. «Ну, попляшешь ты у меня теперь»! – с торжеством думал он, лестно было получить девку в свое полное владение: «Теперь ужжо покувыркаемся. А гаденыш – каков пострел. Тихоней прикрывается, а уже зазнобой из гулящих обзавелся». Бешеная злоба к Николке так обуяла его, что он готов был растерзать это покорное женское тельце, распластавшееся у его ног. Однако ж успокоился.
- Не боись, девка! – как можно убедительней произнес Кирилл. – Ничего-то твой хахалек не прознает. Только поласковей со мной будь, лады?
Глаша кивнула, только сочла нужным уточнить:
- Не мой он, и не хахаль, а просто друг, росли вместе, избы в селе по соседству стояли.
Да только пропустил мимо ушей Кирилл ее объяснения, гораздо важнее ему был ее утвердительный кивок.
- Значит так, через недельку я тебе зайду. И помни о том, что обещала!

Всю неделю Кирилл ходил сам не свой. Все перебирал, что новое придумать, чтобы побольнее унизить девку. Сначала кореша его спрашивали о впечатлениях от посещения Гимназистки, ибо Кирюха накануне сам растрезвонил им. Но мрачный и задумчивый, Кирилл отмалчивался, что те, в конце концов, отстали от него, решив, что ничего особенного в этой шлюхе нет. Ненависть к Николке усилилась до такой степени, что он с трудом сдерживался, чтобы не наброситься с кулаками, при одном виде паренька. А тот, как ни в чем ни бывало, после занятий заскакивал в кузню и, ничего не подозревая, старательно махал молотом. Кирилла же теперь повсюду преследовали молящие глаза Глаши. Так ничего не надумав, через неделю он вновь оказался у Гимназистки.
Помня об уговоре, та покорно разделась и легла. Преодолев непонятно откуда взявшуюся робость, Кирилл снял портки и тоже полез на кровать. Глаша ожидала всего, что угодно: издевательств, извращений, даже пыток. Однако в ту ночь ее клиент был необычно нежен. Кирилл и сам не ожидал от себя такого, он и слова то такого – нежность – не знал. Наконец, уставшие, они оба растянулись на постели. Кирилл достал папироску и закурил, требовалось обдумать то, что сейчас произошло, однако думать-то он как-то привык. Наконец, докурив, он приказал:
- Рассказывай!
Много мужских историй довелось слушать Глаше, однако никому до этого не раскрывала она свою душу, даже Зинаиде Архиповне, отрезала от себя прошлую жизнь, к которой не нет уже возврата. А тут ее понесло, выложила все как на духу. Рассказала и, доверчиво прижавшись к сильному мужскому плечу, робко взглянула в глаза Кирилла. Но не увидела в них ни лед презрения, ни пламень обжигающей ненависти, а только задумчивое сострадание. Уходя, он подарил надежду:
- Я тебя вытащу отсюда. Мы найдем способ.

С тех пор прошло уже несколько месяцев. Кирилл престал навещать девушку в этом мерзком заведении, они, хоть и редко, находили места за городом, или в дешевых гостиницах. Никаких слов любви между ними сказано не было, но оба строили планы, что уедут из города в Симбирск, или Нижний, где подальше от знакомых глаз смогут построить новую жизнь. Глаша стала еще бережливее относиться к заработанным деньгам и стремилась всерьез обучиться швейному делу.
Еле заметная складка пролегла у Кирилла между бровей. Все свободное время он остервенело махал молотом в кузне, пытаясь заработать хоть какую-то лишнюю копейку. Куда делся прежний балагур и гуляка! Он стал строже к себе и чутче к другим. Вот и сейчас идет вместе с Глашей выручать Николку, своего товарища.