Новая Фантастика

"Бросалось в глаза, что автор порой перескакивает с прошедшего времени на настоящее, но такие вещи легко правятся."
Кстати, забавно! "Бросалось в глаза, что автор перескакивает... Прошедшее и настоящее время мирно уживаются в одном предложении.

Спасибо всем, кто нашел время прочитать и высказаться! И все-таки - очень прошу писать отзывы по правилам, изложенным здесь viewtopic.php?f=96&t=1099
Все остальное - в обсуждении моих книг viewtopic.php?f=86&t=990
А то получается, что темы дублируют друг друга.

Насчет повртора "сочится-просачивается" - спасибо, исправлю.
Насчет "святого подвижника" - руководствовалась соображениями, изложенными Дорой Штрамм. Это все-таки мифология мира... И она не совсем похожа на нашу. Хотя в житиях можно встретить что-нибудь вроде "святой такой-то совершил то-то". И пещеру он рубил, чтобы еще больше осложнить себе жизнь, святые - они такие!

Не, ну жесть, конечно. Ярославу Васильеву уже в трех темах обсуждения вежливо дано понять, что его присутствие нежелательно... А он опять тут как тут! И что с ним делать?

А что, "Ярослав Васильев" - это оскорбление?

"Вопрос не в мастодонтах. И не в описаниях и экскурсах. Просто всё должно быть ровно к месту. Описания нужны и важны. Но они не должны превращаться в справочник для читателя. У толстого описания массивны... но при этом легки в восприятии. "

Похвалил талантливого автора! Снисходительно так... Толстой (тот, который с большой буквы пишется, а не неизвестный толстый) в гробу переворачивается, от радости в ладоши бьет - сам Ярослав Васильев добрым словом удостоил!

Львович писал(а):

Sehfir писал(а): Обломят любого автора на СИ легко и так.

Автор может обломиться на любом ресурсе все зависит от толстокожести, а возможно любви к самоистяжательству у каждого свои тараканы!!!
Получили критику))) или критикуна - в недруги))) Чего лить воду?! Лучше арбайтен, однозначно арбайтен!!!!
П.с. - Сабаки лают! А караван, идет! (С)

Львович, спасибо, конечно, за совет, но в недруги - не получится. Оказывается, администраторов и модераторов нельзя! Они у нас, типо, вне закона.
Ну, да ладно. Придется жить так. Пошла выкладывать продолжение.

Ну, что сказать? Прогресс! Ярослав Васильев сделал хотя бы попытку изобразить объективность и непредвзятость. Смысл рецензии прост "написано хорошо, но мне не нравится. Текст безжизненный, ритм не тот и Громыко пишет лучше! Потому такую книгу никто читать не будет, и фтопку ее."
Дора Штрамм, благодарю за взвешенный подход. Заходите, почитайте! Ваше мнение узнать было бы интересно.

Спасибо за отзыв! Да, наверное, вы правы - все-таки это больше для женской аудитории...

Глава 11.

- Это было хорошее время, крошка! К сожалению, то, что человек имеет, он начинает ценить по-настоящему лишь тогда, когда теряет безвозвратно.
Старик шагал широко, размашисто, и говорил без умолку, словно пытаясь успокоить и себя, и свою юную спутницу. Девушка с трудом поспевала за ним, но она шла, не обращая внимания на то, что под ногами чавкает жирная черная грязь, башмаки уже промокли, ветки деревьев цепляются за одежду, и где-то рядом раздаются странные пугающие звуки – то ли филин ухает, то ли леший хохочет…
Покидая замок, они не озаботились тем, чтобы взять с собой фонарь или факел, и путь им освещал только призрачный бледный свет полной луны. Осенний лес производил странное впечатление - пугающее и завораживающее одновременно. Листва с деревьев давно облетела, так что они выглядели беспомощными, угловатыми в своей наготе - и в то же время опасными, словно только и ждали, когда неосторожный путник забредет в чащу, чтобы заманить, закружить, растерзать... Лес казался живым существом – хищником, поджидающим свою жертву в засаде.
Но князь как будто не замечал этого. Охваченный лихорадочным возбуждением, он шел вперед, и говорил, словно хотел высказать все, что накопилось на душе за долгие годы затворничества и молчания:
- Наверное, то, что произошло между вами, все равно случилось бы рано или поздно. Жребий для всех живущих вынимают на небесах, а вы... Вы были предназначены друг другу, теперь я это понимаю. Ах, если бы не война! Никогда не думал, что скажу это вслух, но я ненавижу войну, крошка. Я, потомок ста двадцати двух поколений воинов, героев, снискавших честь и славу на поле брани!
Он замолчал, и лицо его стало скорбным. Глубже обозначились морщины, глаза как будто запали, уголки сжатых губ привычно и горестно опустились вниз. Девушка сильнее сжала его руку, и доверчиво прижалась к нему, заглядывая в лицо снизу вверх, будто ожидая, что он скажет дальше. Наконец, старик заговорил снова – на этот раз очень медленно, будто взвешивая каждое слово:
- Я много думал последние годы. У меня не было другого занятия. Теперь я точно знаю, что война – это бессмысленное убийство, недостойное даже животных, а мы считаем себя разумными существами, почти равными богам!
Он помолчал еще и добавил с горькой усмешкой:
- Этот бездельник Кругль – упокой боги его душу! – когда-то говорил, что история написана кровью. Это правда, конечно... Но не вся правда, крошка! Война – не только кровь, но и грязь. И я не знаю, что страшнее.

В день, когда война разделила его жизнь на «до» и «после», Рондлейф проснулся в хорошем настроении. Стояла ранняя весна, с крыш свисали длинные сосульки… Хотя по ночам еще подмораживало, днем солнце уже светило вовсю, ярко и отчаянно, как будто торопясь растопить снег и освободить землю от ледяного плена, чтобы снова покрылась она травой и цветами, чтобы зазеленели деревья, и появились первые всходы на полях.
Еще не открыв глаза, Рондлейф улыбнулся. Прикосновение солнечных лучей было таким теплым и ласковым, хотя и немного щекотным, словно кто-то близкий с любовью прикасался к нему, намекая, что пора вставать. День обещал быть хорошим.
Рондлейф вспомнил, что сегодня они с отцом собирались отправиться в поместье соседа, графа Раухена. Старик давно звал посмотреть лошадей. В его поместье разводили благородных орнвайских скакунов редкой золотистой масти, и кони славились по всей округе. Своих питомцев старик любил трепетно и нежно, а потому ежедневно наведывался в конюшню и лично обходил все денники, устраивал конюхам разнос за малейшее упущение, кормил любимцев сладкой морковкой, и, как утверждали злые языки, даже целовал в морду, тихо приговаривая что-то, понятное лишь ему да лошадям! Продавать своих чудных коней граф соглашался редко и далеко не всякому. Бывало, что знатные и богатые покупатели, кипя от злости, отправлялись восвояси, кляня на чем свет стоит упрямого старика.
Но их с отцом он почему-то жаловал и частенько звал к себе «посмотреть лошадок». Бывало, что особенно полюбившегося скакуна и вовсе мог подарить – точнее, продать за медный грош, ибо, по старому поверью, за лошадь непременно нужно было брать деньги.
Вот и сейчас, заговорщически улыбаясь, Раухен пригласил заехать – не иначе, в конюшне подрос новый жеребец или кобылка! Стоило бы, пожалуй, присмотреть смирную лошадку для Дейи, чтобы могла иногда прокатиться по окрестностям. Она так любит лошадей – впрочем, как и всех живых тварей, вспомнить хотя бы историю с Даком! - и они ее тоже любят и слушаются…
Воодушевленный этой мыслью, Рондлейф быстро оделся, и, беззаботно насвистывая, спустился в каминный зал.
Но, едва открыв дверь, он сразу понял, что визит к соседу придется отложить. В замке был гость, и гость непростой – не кто-нибудь, а королевский посланник! Алый бархатный камзол, украшенный вышивкой, выдавал в нем жителя метрополии, а золотой знак на перевязи через плечо говорил о высоком положении.
Согласно закону, посланник пользовался многими правами и привилегиями – каждый житель империи, независимо от своего положения, должен был предоставлять ему приют, оказывать всемерную помощь и поддержку, и любое слово принимать на веру, ибо устами посланника говорит сам король!
Рондлейф в нерешительности остановился в дверях. Сердце царапнуло нехорошее, тревожное предчувствие. Какая-то часть его уже знала, что случилось нечто важное… И, скорее всего, плохое – слишком уж усталый и измученный вид был у гостя. Даже золотой знак, символ его положения, казался каким-то запыленным и потускневшим.
Отец внимательно изучал пергамент с большой королевской печатью – видимо, верительную грамоту. Увидев Рондлейфа, он взглядом указал ему на место в углу, давая понять – сиди, слушай, не мешай, важный разговор! Рондлейф коротко поклонился отцу и гостю, и послушно опустился на стул. Ему слегка польстило то, что отец позволил присутствовать.
Молчание затянулось. Наконец, князь вернул документ и обратился к посланнику:
- Итак, почтенный Конвар Атрагейн, я рад приветствовать вас в моем замке. Прошу, располагайтесь, и пусть ваше пребывание здесь будет приятным…
Гость лишь усмехнулся.
- Ваша учтивость делает вам честь, но сейчас не время для светской беседы. Боюсь, у меня дурные новости, князь! И очень мало времени.
На Всеобщем он говорил с орнвайским акцентом и даже сейчас в голосе сквозило привычное высокомерие по отношении к жителям окраин империи. С отцом никто не осмеливался разговаривать подобным тоном! «Что он полагает о себе, этот столичный выскочка?» - думал Рондлейф, с трудом сдерживая раздражение и гнев, но отец казался совершенно невозмутимым.
- Что ж, в таком случае, поведайте о том, что привело вас в наши края. Какова бы ни была правда, лучше знать ее. Или, выражаясь фигурально, «идти по краю пропасти с открытыми глазами»…
Рондлейф вдруг вспомнил некстати, что слышал эти слова от Мортона в тот день, когда госпожа Гвинета сбежала с конюхом. И отец не был столь рассудительным! Что ж, нельзя осуждать его за это. Он сумел пережить удар и держался достойно. В конце концов, все сложилось к лучшему – так, может, и сейчас обойдется?
- Возможно, вам уже известно о том, что в полгода назад в Орне скончалась наша милостивая королева Френегилья? – осведомился посланник, пригубив кубок с вином.
Князь чуть склонил голову.
- О да… Мы помним о ней, как о достойнейшей женщине и мудрой правительнице, и скорбим о ее безвременной кончине.
- Бросьте, князь, - гость махнул рукой, - ей было восемьдесят два года! Она правила долго… Возможно, слишком долго. И теперь нам всем придется за это расплачиваться.
Князь посмотрел на него с удивлением. Он явно не ожидал, что королевский посланник способен столь фамильярно и пренебрежительно отзываться о царствующих особах! Но, гость, видимо, был слишком утомлен, чтобы строго придерживаться правил этикета.
- После смерти королевы престол должен был бы занять ее старший сын, принц Рандхил. Он так ждал этого, так тяготился своим положением… Его можно понять – титул принца, наследника, более приличествует юноше, вступающему в жизнь, чем зрелому мужчине, но так уж распорядилась судьба! Королева-мать пережила его.
Посланник испытующе посмотрел на князя, словно раздумывая, говорить или нет, и продолжал, чуть понизив голос:
- Может быть, это даже к лучшему. С юных лет Рандхил был подвержен вспышкам столь яростного гнева, что к нему боялись подходить даже самые близкие люди. До поры времени во дворце принято было не замечать этого, и королева-мать говорила, что принц вырастет храбрым воином и настоящим королем, что у него крутой нрав, зато врагам не поздоровится! Рандхил всегда был ее любимчиком.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды на охоте с ним не случилось помутнение рассудка. На беду, в руках у него был тяжелый и острый охотничий нож… В общем, назад, во дворец его доставили связанным. А троих слуг из его свиты – мертвыми.
- Да, безумие – одно из самых больших несчастий, коими нас могут покарать боги, - произнес князь, - а если они карают наших детей – это вдвойне тяжело. И что же сделала королева?
- Да что тут сделаешь! – развел руками посланник, - разумеется, она приказала призвать лучших лекарей, магов звездочетов… А главное - держать случившееся в тайне.
- Ну, и как, помогло? – в голосе князя явственно звучало сомнение.
- Нет, - покачал головой посланник, - эти шарлатаны пичкали принца своими пилюлями и отварами, раскладывали карты и читали заклинания, но приступы случались постоянно. Самое страшное, начинались они всегда внезапно! Ни с того ни с сего, Рандхил впадал в безумную ярость, и тогда начинал крушить все вокруг, бил посуду и мебель, нападал на слуг… Его запирали в отдельных покоях где стены были обиты мягкими тканями, чтобы принц не поранился, а на окнах стояли крепкие решетки, чтобы он не мог покончить с собой. Поползли нехорошие слухи о том, что наследник одержим злым духом. Разумеется, их старались своевременно пресекать, и некоторые из болтунов поплатились головами, но держать в тайне состояние принца со временем становилось все труднее.
Все изменилось, когда во дворце появилась Эйлион, дочь королевского архивариуса. Она стала любимой наложницей принца Рандхила – и его единственной отрадой. Девушка не отличалась особой красотой, зато одно ее присутствие могло успокоить безумца. Она клала его голову себе на колени, и часами баюкала, как ребенка. Он засыпал… А потом просыпался здоровым и бодрым. Тогда у нас появилась надежда! Правда, ненадолго.
- Что же случилось?
- Однажды принц проснулся в дурном настроении, и ему показалось, что Эйлион ласково посмотрела на молодого оруженосца. В припадке гнева он задушил ее. Можно считать, что девушке еще повезло – оруженосца потом так долго пытали, что, в конце концов, он признался в прелюбодеянии, а заодно – в кражах из королевской сокровищницы, оскорблении Величества, и много в чем еще… Если бы Всевышний не сжалился над ним и не дал ему испустить дух, этот несчастный, пожалуй, охотно бы взял на себя все преступления, совершенные в Империи!
Конвар Атрагейн замолчал. Лицо у него стало отсутствующее, неживое, взгляд остановился, и в глазах застыло страдание… Видно было, что этого человека гнетет большое горе – тайное, невысказанное, и от того еще более тяжкое.
Наконец, словно опомнившись, он залпом опрокинул свой кубок, и продолжал:
- С тех пор принц Рандхил жил во дворце, словно пленник, не покидая своих покоев. Вероятно, сильно сожалел о смерти Эйлион и тосковал о ней… Он отказывался есть и мыться, несколько раз пытался покончить с собой, и, в конце концов, совершенно утратил человеческий облик – ползал на четвереньках и выл, словно зверь. Вероятно, сама смерть стала для него благом… И для нас тоже. О тех, кто ушел в мир иной не принято говорить дурно, но если бы принц Рандхил стал королем, живые могли бы позавидовать мертвым!
- Да, это очень печально… Но, говорят, у королевы было двое сыновей, - заметил Рондлейф-старший, - надеюсь, наш новый король не обладает столь необузданным нравом?
- Верно, - согласился посланник, - королем стал младший сын, Агесир. Тот совсем из другого теста! Он добр и ласков, усердно молится богам и больше всего на свете любит певчих птиц, хорошую еду и свою собачку Ферди.
На лице посланника явственно отражалось все, что он думал о новом правителе, но теперь он держал себя в руках и не позволял чувствам выплеснуться наружу.
- Я слышал, у королевы были мудрые и опытные советники, - осторожно сказал князь, - она всегда любила окружать себя знающими людьми… И вряд ли теперь они оставят ее сына без помощи и поддержки!
- Да, вы совершенно правы. В самом деле, под присмотром мудрых советников Агесир мог бы править, и остаться в памяти потомков королем не хуже, хотя и не лучше прочих… Но лишь в спокойные и мирные времена, не омраченные ни войной, ни прочими бедствиями.
- Так в чем же дело? – осведомился князь. Голос его звучал спокойно, но в глазах мелькнула тревога, - милостью богов, урожай был хорош, зима не выдалась особенно холодной, и не слышно о том, чтобы где-то случился падеж скота или моровое поветрие!
Гость лишь покачал головой.
- Вы правы, но… На этот раз случилась беда совершенно иного рода! И, боюсь, перед ней померкнут все остальные.
Князь старался не выдать волнения, но Рондлейф видел, как дернулся уголок рта у отца, и на виске забилась тонкая жилка… А гость говорил, и голос его звучал горестно и устало:
- Принц Рандхил успел жениться. Брак этот был тайным, но вполне законным. И теперь законность правления Агесира оказалась под вопросом, ибо, с точки зрения Древнего Права, наследовать должен сын старшего сына, а принц, несмотря на безумие, не был официально отрешен от власти!
- Как же королева могла допустить такое? И почему о свадьбе наследника никто не знал? – спросил князь, - насколько я помню, во дворце нельзя чихнуть, чтобы об этом не услышали все – от мажордома и церемонимейстера до последней судомойки!
Рондлейф удивился, откуда отец так хорошо осведомлен о дворцовых порядках, но спрашивать об этом было явно не ко времени. Может быть, когда-нибудь после…
- Перед смертью у принца наступило просветление рассудка – впрочем, очень недолгое. Он приказал позвать жреца и заставил его совершить брачный обряд с одной из служанок, которую когда-то в молодые годы нередко одаривал своим вниманием. Бедная женщина чуть не упала в обморок от волнения! Видимо, предчувствовала, что если принц выживет и поправится, то очень скоро станет вдовцом.
Князь весь подался вперед, стараясь не упустить ни слова. Рондлейф даже не сразу понял, почему перепитии частной жизни царствующих особ тик сильно занимают отца (он ведь никогда не одобрял сплетников!). Но что-то подсказывало ему, что все происходящее действительно является очень важным, может быть, даже определяющим судьбы многих людей на годы вперед…
- Бедняжка дрожала, как тростинка на ветру, так, что не сразу смогла вымолвить свое «да»… Но тревожилась она совершенно напрасно – все сложилось наилучшим для нее образом. Принц Рандхил скончался, а она нежданно-негаданно получила титул «вдовствующей принцессы». Королева-мать, изрядно озадаченная таким поворотом событий, поспешила подарить ей обширное поместье в Анвалере и отослать подальше. Вместе с ней отправился и ее сын Гакул, бывший до того помощником конюшего. Возможно, его отцом был Рандхил, а может быть и нет, но теперь он тоже стал принцем!
Вскоре о них и вовсе забыли - как оказалось, напрасно. Сразу после смерти королевы Френегильи Гакул приказал именовать себя Рандхилом-младшим, явился в столицу и заявил о своих правах на престол.
- И как? Успешно?
- Разумеется, нет! Королевский Совет не пожелал признать королем бастарда. Как самозванца, его даже заточили в тюрьму и хотели было приговорить к казни, но Агесир вступился за племянника. Он всегда был чересчур мягкосердечен. Рандхила-младшего приговорили к изгнанию. Он покинул пределы империи – надо думать, очень торопился, опасаясь, что судьи передумают! - и все облегченно вздохнули… Но не надолго.
- Почему же? Неужто так слаба империя, что один человек может представлять серьезную опасность для нее? – спросил князь. По выражению его лица было понятно, что он не одобряет нравы, царящие при дворе, но посланник как будто не замечал этого… Или не хотел замечать.
- Рандхил-младший бежал на север, к Исемунгарду, правителю тойренов. Тот, правда, именует себя королем, но вряд ли этот высокий титул достоин косматого варвара, который носит одежду из сыромятных шкур, никогда не моется, и, по слухам, даже спит в седле!
Посланник презрительно скривил губы. Заметно было, что даже говорить о каком-то варваре он считал ниже своего достоинства! Отхлебнув добрый глоток вина из кубка, он продолжал:
- Все шло своим чередом, и про горе-наследника при дворе успели позабыть. Зная нравы варваров, вполне можно было предположить, что Исемунгард прикажет затравить его собаками для забавы или просто обратить в раба, заклеймив раскаленным железом, как скотину… Но вышло иначе. Надо признать, что новоявленный принц совсем не так прост, как казалось поначалу! Он сумел склонить правителя варваров на свою сторону. Не знаю, что он ему обещал, но Исемунгард прислал в Орну гонца с посланием, в котором требовал признать Рандхила-младшего, находящегося под его защитой, законным королем, а в противном случае угрожал войной.
Конвар Атрагейн невесело усмехнулся.
- Видели бы вы это письмо, нацарапанное на куске овечьей шкуры! Не знаю, где только они нашли достаточно грамотного человека, чтобы составить его… Сам Гакул – или, точнее, Рандхил-младший – был не искусен в чтении и письме. Зато гонец просто лопался от гордости и сознания собственной важности. Еще бы – обычно его соплеменники не утруждают себя такими тонкостями, как объявление войны, не посылают парламентеров, не устраивают первый поединок перед боем… Просто идут, сметая все на своем пути, как саранча!
- И что ответил король?
- А что он мог ответить? Велел передать, чтобы его больше не беспокоили по пустякам. У него как раз умерла любимая птичка и он очень горевал. Гонец отправился восвояси, но вскоре…
Конвар Атрагейн сокрушенно покачал головой и вновь залпом опрокинул свой кубок. Когда он заговорил снова, голос его звучал глухо, а глаза смотрели в одну точку, словно душа находилась совсем в ином месте:
- Варвары ударили внезапно. Никто не ожидал, что они могут начать войну, тем более – в конце зимы, когда перевалы завалены снегом и то и дело сходят лавины. Пройти через Ардалийские горы можно только тайными подземными ходами, что известны лишь немногим посвященным из числа жрецов Белого храма… Можно лишь догадываться, что с ними сделали, прежде чем кто-то не выдержал и открыл тайну!
- Так почему же Орна не выслала им навстречу свои легионы? Неужели король Агесир готов просто так отдать страну, и его советники безмолвствуют?
- Первый отряд был разбит – у варваров огромное численное преимущество! А потом… - Конвар Атрагейн замолчал, словно подыскивая подходящие слова. Повисла тяжелая пауза, но князь терпеливо ждал, что он скажет дальше.
- Дерево гниет с сердцевины, а рыба – с головы! И нет такой твердыни, что устояла бы против предательства, - наконец, произнес посланник, - к сожалению, людям слишком часто представляется случай в этом удостовериться. В столице нет согласия. При дворе начали поговаривать о том, что король Агесир немолод, слаб и нерешителен. К тому же он вдов и бездетен, а потому империи снова грозит смута и распри. Рандхил-младший же, напротив, молод и силен… Так почему бы не признать его королем? И пока придворные спорят, выгадывают, создают союзы, плетут свои интриги, варвары безнаказанно опустошают страну.
В голосе посланника звучала горечь и безнадежность:
- Они продвигаются быстро, и путь их отмечен огнем и кровью. Я видел дымящиеся пепелища… И людей тоже видел – точнее, то, что от них осталось.
Повисла тяжелая пауза.
- Кстати, одну из ваших деревень уже сожгли – в числе первых, - буднично и просто сказал посланник таким тоном, будто речь шла о погоде или видах на урожай.
- Мою деревню? В самом деле? И какую же? – князь вскинул бровь. Он старался владеть собой, но голос его все-таки заметно дрогнул.
- Брецву. Загнали всех жителей в большой сарай, подпалили с четырех сторон… Кто пытался убежать – расстреливали из луков. Воины Исемунгарда любят развлекаться таким образом. Они называют это нэш-кракель - стрельба по факелам.
Рондлейф почувствовал, как по спине пробежал противный холодок. Он вспомнил деревенскую площадь, лица крестьян, собравшихся на праздник, старосту Шалара… Не впрок же пошел им щедрый выкуп за Дейю! Только сейчас Рондлейф ощутил в полной мере, что война уже здесь, совсем близко, и миру, который он знал и любил вот-вот придет конец.
А посланник все говорил, и каждое слово падало на сердце, как тяжелый камень:
- Орна вот-вот падет и сдастся на милость победителя. Король Агесир оставил свою столицу и бежал в Терегист. Объявлено, что здесь он собирает войско и готовится к решительному удару, дабы сокрушить узурпатора и изгнать варваров-захватчиков, но… В гавани стоят снаряженные корабли, готовые к отплытию в любой момент. Каждому понятно, что отсюда легче бежать за море, прихватив с собой остатки сокровищницы!
Губы посланника вновь искривила презрительная улыбка.
- Ну, и конечно, любимых птичек!
- А что же принц Рандхил? – спросил князь, - как он собирается править разоренной страной?
- Рандхил-младший готов на все, лишь бы занять место на троне. Жалкий глупец! Он – всего лишь орудие в руках Исемунгарда, и жив до тех пор, пока нужен ему. Подобного бедствия империя еще не знала… И, вполне возможно, не узнает, ибо не сможет его пережить. Любой завоеватель заботится о том, чтобы сохранить для себя свое будущее достояние. Солдаты погибают, такова война, но остаются города, поля, виноградники и сады… Крестьяне и ремесленники, лавочники и торговцы, даже мудрецы и поэты остаются жить! И это правильно, ибо они создают этот мир, преумножая его богатства и украшая его по мере своих сил и талантов. Но варварам нет до них дела. К чему дворцы и храмы этим дикарям, которые не спят под крышей и проводят всю жизнь, не слезая с седла? К чему поля, если они даже хлеба не едят?
Князь молчал, словно пытаясь осмыслить услышанное. Наконец, он выпрямился в кресле, и его брови сурово сошлись над переносьем.
- Что же вы намереваетесь делать? – спросил он, и Рондлейф заметил, как рука отца непроизвольно потянулась к кинжалу, висящему на поясе, словно он прямо сейчас был готов ринуться в бой, дабы отстоять свою жизнь, честь и достояние, - неужели вы пришли только затем, чтобы поведать о том, сколь прискорбно обстоят дела?
Посланник покачал головой и в его глазах впервые сверкнул живой огонек.
- Пока мы живы – не все потеряно! – ответил он, - Терегист – наш последний оплот. Только здесь еще остались люди, верные… Нет, не Агесиру – империи. Мы должны дать бой варварам, и если боги будут с нами, отстоять наши земли!
Он чуть развел руками и добавил с легкой и вроде бы даже смущенной улыбкой:
- Ну, а если нет – погибнуть… Чтобы не увидеть, как мир погружается во тьму!
Князь поднялся с места и принялся расхаживать по залу, заложив руки за спину. Казалось, его энергии требует выхода – прямо сейчас, сию же минуту!
- Что я могу сделать? – коротко спросил он.
Посланник оживился. Куда девалась усталость и опустошенный взгляд!
- Нам нужно оружие, лошади, припасы… Но главное – люди! Король объявил олесайю – всеобщий призыв на военную службу.
Князь хотел что-то сказать, но посланник жестом остановил его.
- Пожалуйста, поймите меня правильно. Буду честен с вами – власть короля сейчас слаба как никогда. Я не могу принудить вас исполнить этот приказ, но… Обещаю – если вы сможете помочь, призыв не коснется вашего сына. Печально, если голову на поле брани сложил бы последний отпрыск столь древнего и славного рода!
Рондлейф сжал зубы. Он уже хотел было вмешаться, сказать, что он не трус и отправится воевать, если так нужно, но отец опередил его.
- Хорошо, - коротко кивнул князь, - отряд моих грайдов готов будет выступить.
- Благодарю вас! Но этого не достаточно. Грайды – опытные и умелые воины, но нам нужны все, кто может держать в руках оружие. В вашей власти отправить своих кердлов в ополчение…
Князь ответил не сразу. Он застыл на месте, скрестив руки на груди, и долго молчал, словно обдумывая важное решение. Наконец, он заговорил – медленно, взвешивая каждое слово:
- Вы правы, достопочтенный Конвар. Я действительно вправе и в силе послать своих крестьян на войну, оторвав их от семей, домов и наделов, но… Я не стану этого делать. Солдат, призванный насильно, подобен медведю, пойманному в лесу, которого посадили на цепь и заставляют плясать для забавы. Может быть. он выглядит покорным и смиренным, но, зверь, улучив момент, непременно попытается растерзать укротителя… А воин дезертирует при первой же возможности, и тем предаст и вас, и ваше дело!
Князь наклонился к собеседнику и доверительно произнес:
- Между людьми и животными нет особой разницы.
Посланник выглядел разочарованным.
- Значит, на вас нельзя рассчитывать? Даже сейчас, когда решается судьба империи, судьба цивилизации! Судьба мира, если хотите…
Но князь только лукаво прищурился.
- Отчего же нельзя? Я этого не сказал! Эй, Румер, - он подозвал слугу, - иди в деревню и скажи старосте – пусть ударят в колокол! Я буду говорить с моими людьми.

Яркое весеннее солнце слепило глаза, и под ногами хлюпали лужи. На Ярмарочном лугу собрались крестьяне из ближней Хадлобы. Люди молча ждали, что скажет князь, но почему-то он все медлил, глядя в даль поверх голов. Даже Рондлейф и посланник, стоящие чуть позади, начали тревожиться – слишком уж затянулась пауза!
Но князь как будто позабыл о них. Скорбным было его лицо, и всем было ясно, что случилось нечто, из ряда вон выходящее. Из замка до деревни уже докатились слухи о войне – темные, неясные, и оттого еще более пугающие.
Наконец, князь привычным движением вскинул руку вверх и заговорил:
- Слушайте меня, поселяне! Не в добрый час говорю я с вами сегодня. Всем нам грозит большая беда. Этот господин, Конвар Атрагейн, - он кивнул в сторону посланника, - принес нам весть о том, что в пределы империи вероломно вторглись варвары. Чтобы отразить их натиск, нужны припасы, лошади… А главное - мужчины, способные держать в руках оружие и готовые воевать!
По толпе прокатился глухой ропот. А князь, словно не замечая этого, продолжал:
- Я знаю, - ноша, что ляжет на плечи каждого из вас, будет нелегка. И потому я решил разделить ее с вами! Как князь и ваш господин, обещаю – никто не будет лишен своего имущества иначе как при условии честного возмещения и никто не будет оправлен воевать насильно.
Лица крестьян как-то повеселели, и у многих из груди вырвался вздох облегчения.
- Каждый, кто согласится записаться добровольцем, получит свободу. Ни он, ни его дети уже не будут считаться крепостными, перейдя в сословие гедилов, вольноотпущенников, и будут обрабатывать землю на правах арендаторов! Кроме того, воин получит пять золотых, его семья будет освобождена от подати на три года. Если того пожелают, его жена и дети могут пойти в услужение в замок, получая за это кров, еду и плату свободных людей.
Это обещание явно воодушевило многих. Кое-кто уже залихватски заламывает шапку на затылок, и, подбоченившись, глядит вокруг. Князь сделал короткую паузу и продолжал:
- Я обещаю позаботиться о родных каждого храброго солдата. Но печальна участь труса, бежавшего с поля боя! Пусть не будет ему ни пристанища, ни огня, ни хлеба, чтобы даже самые близкие отвернулись, и только муки совести терзали несчастного до самой смерти!
От этих слов энтузиазма чуть поубавилось – но не надолго. В самом деле, если уж идти на войну с мыслью о дезертирстве, так лучше оставаться дома, но не стать предателем и трусом. Недаром ведь старики говорят, что прежде надо думать, чем делать…
А голос князя все креп, звеня металлом, как набатный колокол, и его речь заставляла сердца биться быстрее:
- Каждый должен сам принять это решение. И помните – вы идете защищать не короля, не трон Империи, и не меня, вашего господина. Нет! Свои поля, дома, своих жен и детей пойдете вы защищать. Не все вернутся с поля боя, но нет участи более достойной, чем погибнуть со славой!
- Пусть живет князь! – раздалось над толпой. Сотни голосов слились в один, взлетая к небу, и многим казалось в этот миг, что дух, поднимаясь над собой, взлетает в вышину…

Глава 12.

Шли дни, недели, но для Рондлейфа время как будто остановилось, превратившись в один длинный-предлинный день. Вместе с отцом, в сопровождении Конвара Атрагейна и свиты грайдов он объехал все деревни в подвластных землях, но теперь это было совсем не похоже на праздник Соловин – ни тебе кукол на костре, ни произнесения заученных слов «добрых пожеланий», ни пирушек с пивом и танцами… Отец говорил кратко, но каждый раз столько души и сердца вкладывал в свою речь, что люди, слушающие его, готовы были идти куда угодно, и недостатка в добровольцах не было.
Снег растаял, и весна окончательно вступила в свои права, но в тот год никто не радовался ей. Крестьяне покидали свои дома, женщины голосили им вслед, и сама земля, покрытая первой весенней травкой, казалась брошенной, какой-то осиротевшей.
А к замку тянулись длинные обозы с продовольствием. Странно даже, что весной, которая всегда считалась голодным временем, в закромах у запасливых кердлов нашлось немало провизии! Доверенные слуги едва успевали принимать мешки и корзины, а потом – отсчитывать причитающееся каждому звонкой монетой из княжеской казны.
Постоянно прибывали новые и новые добровольцы. Их нужно было где-то временно устраивать на ночлег, кормить… А главное – вооружить и обучить хоть каким-то боевым навыкам.
Задний двор, где обычно грайды упражнялись в боевых искусствах, быстро стал слишком тесен, и Ярмарочный луг перед замком превратился в учебное ристалище. Грайды без устали обучали новобранцев держать в руках оружие, нападать и обороняться, чтобы в бою неопытные солдаты не оказались совсем уж беззащитными.
Проще всего было с уроженцами предгорий – все они были неплохими охотниками, привыкшими поражать зверя одной стрелой, задерживая дыхание, чтоб не дрогнула тетива… Из них спешно формировали отряды лучников, обучая по команде осыпать противника градом стрел. Жителей Перестовицы, что от века разводили лошадей и славились по всей округе как умелые наездники, учили владеть камалой – легкой изогнутой саблей, почти бесполезной в пешем бою, но превращающейся в грозное оружие в руках всадника.
Но большинству новобранцев – простых и крепких крестьянских парней – предстояло пополнить ряды пехоты, обучиться паре приемов владения копьем и мечом, крепко держать щит… И надеяться, что не убьют в первом же бою.
Рондлейф, как и все, сбивался с ног, выполняя бесчисленные поручения отца и Конвара Атрагейна, но почему-то каждый раз, сталкиваясь с кем-то из рекрутов-добровольцев, он отводил глаза, стараясь не встречаться взглядом. И по ночам, несмотря на усталость, он подолгу лежал без сна, глядя в потолок… Казалось, его что-то гнетет - и с каждым днем все сильнее и сильнее.
Наконец, Рондлейф решился. Накануне дня, назначенного для отъезда, он пришел к отцу в кабинет.
Вечерело. Князь сидел за столом, перед ворохом бумаг, но свечу почему-то зажигать не стал, и взгляд у него был отрешенный, невидящий, устремленный в никуда.
- Отец… - тихо позвал Рондлейф.
Князь вздрогнул от неожиданности.
- А, это ты… Входи. – он быстро провел рукой по лбу, словно отгоняя сонное оцепенение, - что-то я устал в последнее время… У тебя что-то важное?
- Да.
С болью в сердце Рондлейф увидел, что вид у отца и в самом деле измученный. Сердце остро кольнула жалость… Но все он же он собрался с духом и сказал то, что собирался:
- Когда ополченцы уйдут из замка, я уйду с ними.
- Что? – встрепенулся князь. Куда только делась усталость и апатия! - Нет! Я не позволю тебе!
Рондлейф лишь пожал плечами.
- Прости меня… Но тогда придется уйти без твоего позволения.
Этого князь стерпеть не мог.
- Если ослушаешься – ты мне больше не сын! – рявкнул он, так что жалобно звякнули хрустальные подвески канделябра, - я лишу тебя титула и наследства!
Но на Рондлейфа его угроза не произвела особенного впечатления. Напротив - он выглядел странно-спокойным, даже улыбался.
- На то твоя воля, отец! И все-таки… Выслушай меня и постарайся понять.
Но князь не желал его слушать.
- Ты единственный сын! Если с тобой что-то случится, род князей ат Аллегван прервется навсегда!
- Да, ты прав, отец… Но разве не ты сам учил меня, что честь дороже жизни? «Кто велик тот великодушен…» Эти слова я узнал прежде, чем научился ходить! А теперь ты хочешь, чтобы я прятался за чужими спинами?
Князь хотел сказать еще что-то, но Рондлейф остановил его движением руки.
- Прошу тебя, дай мне закончить! Если того захотят боги, я вернусь с победой. А если же нет… Значит, такова судьба. И, как говорил премудрый Гелах, бежать от нее бессмысленно! Один останется цел и невредим в шторм посреди океана, а другой и в луже утонет.
Рондлейф помолчал и добавил очень серьезно:
- Я верю в свою звезду. А еще – в изумрудного дракона! Верю, что он не оставит нас, пока мы достойны его.